Колосья под серпом твоим - Владимир Семёнович Короткевич
И Сабина прибавила своей доброты в человеческую нежность, которая едва ли не с рождения омывала младшего Загорского.
И Вацлав понемногу примирился со смертью матери. Его, как и Алеся, всегда окружали друзья, которые готовили у него уроки, вместе с ним шалили и подкармливались.
Сабина понимала: эти ребята — часть Вацлава. Вацлав — часть Алеся. И потому она постаралась подружиться с ними и добиться их расположения.
Младший Загорский поехал в Вильню по протекции, в шесть лет. Поскольку ему полагалась лишь половина капитала — Вежа решил поскорее выучить его, а потом послать учиться в Германию на инженера-дорожника. Там человек оканчивал учебу не со степенью магистра либо бакалавра, а со степенью доктора. С этой степенью охотно принимала для подготовки Англия. Вацлав должен был окончить подготовительный курс у кого-либо из кембриджских профессоров, пройти практику на английских железных дорогах и вернуться в империю одним из мастеров своего дела, после чего всю жизнь он будет человеком. Дед спешил. Eму надо было поднять и этого.
Теперь Вацлав был в шестом классе, но не казался слишком молодым для него. Был, правда, тоньше ровесников, но такой ловкий и сильный, что в обиду себя не давал. А читал так много и имел, главное, столько книг, что с ним дружили и семиклассники.
Веселый, подвижный, как живое серебро, удивительно находчивый для такого возраста, всегда готовый наставить нос начальству и при этом друзей выгородить и самому не попасться — он был общим любимцем. Женщины удивленно смотрели на него на улице, думая, каким же он будет, как вырастет.
Вацек действительно был красивым. Волосы волнами, как у Алеся, глаза серые, но в лазурь, рот с приятной, немного хитроватой складкой, как у лисенка либо у доброго щелкунчика: только и грызть ему орехи и шутки. Брови горделивые и добрые.
Весь он был от Загорских и одновременно весь свой. Личность. Загорские вообще рано развивались умственно, и этот не был исключением: пришел в гимназию слишком рано, да и то вынуждены были его перевести через один класс, нечего ему было делать.
Когда Сабина шла с мальчишками по улице с горделиво закинутой головой — не было, наверно, ни одного человека, который не обратил бы внимания на эту компанию.
Гребень золотистых волос, влажные, как зеленые камешки в росе, глаза, вся — неуловимая ящерица, струйка жидкого малахита, какого не бывает на земле.
...Вокруг Вацлава собралось кроме других ядро человек в семь. Три семиклассника, три парня из шестого класса, один пятиклассник.
Семиклассников звали Алесь Милодовский, Юльян Черновский и Титус Далевский. Последний был из опасной семьи, но едва ли не самый скромный и добрый из всех. Смотрел на Сабину с преданностью, мальчишеским обожанием, тонехонький, горячий, как огонек, юноша, очень в чем-то похожий на Вацлава.
Эти много знали об Алесе, слышали немного о Викторе с Ка- стусем.
Но едва ли не более всего обращал на себя внимание одноклассник Вацлава, маленький росточком, немного неповоротливый шляхтич. О нем по секрету Вацлав сказал Сабине:
— Знаете, он в пятом был второй год. Не подумайте, он очень умный, но болезненный и бедный и часто думает там, где думать запрещено: в костеле, в классе. Ему есть о чем думать. А его подловят и злятся. И смеются иногда. Я над ним покровительствую. И всегда его выставляю с лучшей стороны. И хлопцы начали уважать. А я с ним еще гимнастикой занимаюсь — и он стал стройнее.
Немного смешной, лобастый, но худой в щеках и острый в подбородке, этот парень наивно следил за миром узкими, как щелки, гляделками, которые будто бы только что прорезались. Смешной, симпатичный барсучонок.
Звали его Франц Богушевич.
Был он значительно старше Вацлава, но Сабина не сомневалась, что слова о «покровительстве» не ложь.
Один не знал хорошо языков, кроме своего, да еще, как это часто бывало в белорусских фольварках, подпорченных русского и польского. Второй, как помнил себя, одинаково владел шестью.
Один слышал разговоры о выгодном в этом году ячмене (винокурни увеличили закупки) и о худших, нежели у предыдущего, проповедях нового ксендза. Второй с детства знал, в чем непригодна для условий Беларуси агрономия Либиха и как именно развивалось красноречие со времен Цицерона и до наших дней.
И они были одноклассниками. Не было никакого чуда в том, что один, тянувшийся к знаниям, привязался к тому, кто знал больше, пускай себе он и был младше. Не было никакого чуда, что младший тянулся к старшему, владевшему одним несомненным знанием, которого не приобретешь из книг: как именно приходится на каждом шагу сражаться за семью, за фольварк, за землю, за свое достоинство и как выкручиваться из лап сильнейшего. Знание Франца было также безусловным и стоящим: знание жизни и беды снизу.
Кроме того, Сабина видела еще одно. Франц позволял покровительствовать над собою. Видел, что сам он по условиям жизни получил немного запоздалое умственное развитие, видел, что ему выгодно дружить с младшим, ведь тот дает ему основательные и значительно более нужные знания, которых не могла дать гимназия, все ее учителя. Учителя давали всем систему, а знания их были в значительной части вредными и сухими. Ученики из наиболее умных ощущали, что мир, открываемый им учителями, органически чуждый и неприемлемый для них мир, и строили, подсознательно сопротивляясь, свой мир, в котором они ощущали себя уравновешенно и гармонично. В высшей степени владел этим умением создавать свое младший Загорский.
И Франц ощущал, что он должен быть с ним, пока у него самого еще нет этого безошибочного инстинкта отличать ложь и правду, чуждое и нужное, мусор и золото, тиранию, прикрытую красивыми словами, и ясное понимание того, что такое мир и какое место занимаешь в нем ты.
Богушевич лепился к этому вундеркинду еще и потому, что неприкаянное детство научило его раз и навсегда ценить настоящую дружбу и непредательскую заботу друга о тебе, искреннюю человеческую заинтересованность другого твоим миром и тем, чтобы тебе было хорошо, неподкупную справедливость и доброту и желание, чтобы ты был умнее всех, чтобы ты был ловким, чтобы много знал, чтобы тебя уважали.
А Вацлав иначе дружить не мог, как и старший брат. Есть у меня — должно быть и у тебя. Подохну, а отдам последнее.
Гимназия делала из романтически-возвышенных, мечтательных в справедливых подростков будущих тайных советников, пшютов, снобов и баричей, и
