Барри Пейн - Переселение душ
— Пусть заиграет музыка, и я стану твоей рабой, — шептала Виола, — я буду танцевать для тебя все, что ты пожелаешь.
И вдруг воздух наполнился музыкой. Послышался гул, в котором различался бой маленьких барабанов. Невидимый оркестр исполнял сарабанду, и девушка задвигалась, подражая испанской танцовщице. Воздух между тем наполнился ароматом горьких специй. Виоле казалось, что перед ней — костер, а вдали слышится рев диких зверей…
Виола танцевала изящно, придерживая длинные пряди волос. Казалось, ее атласные башмачки скользили по песку, посеребренному светом луны.
Удар тарелок — и музыка смолкла. Виола протерла глаза, тщательно подколола волосы и властно прокричала, устремив взор к небу:
— Музыку! Музыку!
И вновь зазвучала музыка. Скрипки обрушили на нее каприччио. И Виоле почудилось, что за ней наблюдает прежний король, замучивший себя, как гласило предание, погоней за удовольствиями. И усталость читается на его увядшем лице. Придворный с ястребиным носом, стоя рядом с королем, измеряет ему пульс и бормочет по-французски: «Ravissant! Quel malheur que la vieillesse!»[5] Странное видение!
Виола двигалась в такт музыке все быстрее и быстрее, легко вращаясь, скользя, делая пируэты, И легка она была в танце как перышко, зажигательна, как пожар, стремительна, как горный поток.
И вдруг музыка смолкла. Виола, забыв о поворотах темных дорожек, бросилась к дому. Сама не зная как, она оказалась по другую сторону ворот. Прошмыгнув в дворцовый сад, она, запыхавшись, вбежала во Дворец.
Рассветало. Празднество во дворце заканчивалось. Виола замерла в дальнем углу зала. Принц Хьюго подошел к ней.
— Где ты была, Виола? — строго спросил он. — И чем занималась все это время?
Она топнула ножкой и сердито ответила:
— Я не желаю, чтобы меня допрашивали.
— Я имею право спрашивать, — сказал Хьюго.
Она усмехнулась:
— Я танцевала. Да! Наконец-то я танцевала по-настоящему.
Хьюго ничего не ответил. Он отвернулся, потому что не хотел, чтобы она видела, как он расстроен.
* * *Шло время. Постепенно в душу Виолы стал закрадываться страх, что еще немного, и силы покинут ее. Каждый месяц в полнолуние, желала она того или нет, принцесса шла к лабиринту и непонятными ей путями оказывалась на странной танцевальной площадке. Сразу же начинала играть музыка, потом смолкала, менялась мелодия, и Виола танцевала вновь и вновь, стараясь делать это как можно красивее, чтобы луна могла видеть, как она старается.
Когда она обнаружила себя в центре лабиринта во второй раз, ей показалось, что исполнилась ее прихоть и она вернулась туда, куда ее занесло месяц назад. Она танцует, а музыка мнится ей игрой воображения. Третье появление там уже испугало ее — она поняла, что повинуется какой-то неведомой ей силе и противостоять ей уже не может.
Год прошел, и Виоле стало еще страшнее. С каждым разом в полнолуние музыка играла дольше, танцевать же ей хотелось все меньше. Даже в холодные зимние ночи, когда стоял жестокий мороз, от дыхания шел пар, а деревья напоминали черные скелеты, Виола появлялась на танцплощадке. Она не осмеливалась никому рассказывать об этом, хотя ей было настолько тяжко, что хотелось поведать о своей тайне. Ей везло: после полуночных танцев удавалось возвратиться во дворец незаметно.
С каждым разом луна притягивала ее все настойчивее, торопила, заставляла бросать все дела. Однажды Виола молилась, стоя на коленях перед освещенным алтарем в дворцовой часовенке. И вдруг слова знакомой молитвы на латинском языке вылетели у нее из головы. Она поднялась и горько заплакала. Но звучал зов, и она не могла противиться. Виола покинула часовню и бросилась в сад.
Той ночью ее танец был безумен, как никогда. Весной должна была состояться свадьба принца Хьюго и Виолы. Виола уже начинала проникаться к Хьюго большей нежностью. Она так и не смогла полюбить Хюго, но старалась быть с ним ласковой. Еще бы! Она надеялась, что после свадьбы сможет рассказать ему о том, что ее мучит, и он защитит ее — ведь он такой отважный.
Как-то раз Хьюго напомнил ей о том, как в детстве она пыталась найти дорогу к центру лабиринта. Виола улыбнулась ему в ответ, но промолчала. О, как теперь хотелось ей не попадать туда никогда!
…Подумав о Хьюго на сон грядущий, Виола заснула. То была ее последняя ночь перед свадьбой. Сон ее был сладким и безмятежным. И вдруг на небе взошла полная луна. Виола вскочила, как будто ее вытолкнули из постели и велели бежать из дому. Она набросила на себя накидку, ее босые ноги скользнули в пританцовывающие туфли…
Никто не видел Виолу ни на мраморной лестнице, ни на террасе. Шипы розы цеплялись за ее одежду, словно пытаясь остановить, но она вырывалась. Продираясь сквозь заросли ежевики, она разодрала накидку. Острый камень порвал атласную туфельку, поранил ногу. Но и это не остановило ее, она побежала быстрее. Так же как у камня, брошенного с утеса, один-единственный путь — в море, а у мотылька, выпорхнувшего из мрака, — к зажженной лампе, возле которой засиделись вы, так и у Виолы не было выбора. Луна звала ее, увлёкала в круг, устланный волшебным песком. И безжалостный оркестр ожидал ее.
Этой ночью музыка была стремительной. Виола сбросила плащ и начала танцевать. И вдруг на освещенную площадку упала тень. Но Виола не заметила ее. Ее всецело захватил и опьянил танец. Вся в белом, бледная в свете луны, она завораживала. Каждое ее движение было изящно и полно поэзии.
А музыка не желала смолкать. Утомленной Виоле казалось, что она танцует уже целую вечность. А тень уже накрыла луну, и Виола с трудом стала различать деревья вокруг площадки. Она продолжала танцевать, то передвигаясь плавной поступью, то кружась, то делая пируэт, повинуясь беспощадной музыке. Когда тень полностью закрыла собой месяц, музыка смолкла. И навалилась тьма.
Но через мгновение музыка заиграла вновь. И Виола послушно поплыла в медленном и страстном вальсе. И вдруг пронзительный крик ужаса вырвался из ее уст: чья-то горячая лапа в темноте поймала ее руку, и через мгновение кто-то властно закружил ее в вальсе. Принцесса Виола танцевала уже не одна…
* * *…Виолу искали весь день. Измученного и встревоженного принца Хьюго не оставляла надежда, что невеста найдется. Хьюго прошел через железные ворота в лабиринт и сразу же заметил на камнях пятна крови, оставленные раненой ногой Виолы. Они привели его к центру — месту, которое принцесса Виола избрала площадкой для танцев. Там не было никого, но песок у живых оград был стерт. Казалось, там танцевали.
Вглядевшись, Хьюго заметил отпечатки двух пар ног. Они находились очень близко друг к другу. Маленькие и изящные он узнал сразу. Другие же оказались следами раздвоенных копыт.
Переселение душ
I
Жертвоприношение Дорис
Жила-была в краю Болот семья Дорис, дружная и работящая. Однажды Дорис вместе со старшими братьями решила покататься на коньках. В краю Болот дети катались на заливных полях. Это были чудесные катки.
Братья Дорис встретили одноклассников и принялись увлеченно играть с ними в хоккей, а Дорис осталась одна. Ей стало скучно. И хотя поля отделялись друг от друга живыми изгородями, шустрая Дорис нашла лазейку и пробралась сначала на другое поле, а затем — на третье. На самом дальнем поле народу уже почти не было, а большая часть льда не была расчищена для катка. Это понравилось Дорис, потому что пахло приключением. Здесь было изумительно — даже дети ощущали красоту и таинственность природы, особенно заметную перед заходом солнца, когда деревца трепещут на фоне багрового диска. А серое море тумана — просто волшебное зрелище!
На ногах Дорис были коньки младшего брата, Боба. Они ей нравились гораздо больше ее собственных. Девочка разогналась и помчалась во весь дух, а попутный ветер помогал ей. Как хорошо! Такого удивительного чувства полета Дорис никогда не испытывала. И вдруг…
Куда ее занесло? Это уже не край Болот — это север графства Йоркшир. Она приезжала сюда раньше в гости к своим двоюродным братьям. Вот вершина холма Виндер, откуда в ясные дни хорошо видно, как поблескивает на солнце залив Моркам. Дорис часто трала здесь вместе с братьями. Но сейчас был уже поздний вечер, и быстро смеркалось — не лучшее время для прогулки по холмам. Под теплую курточку Дорис прокрался холод. Ей было страшно и одиноко. Между тем какая-то неведомая сила влекла ее вперед, а куда именно и зачем, она не знала. Девочке захотелось услышать хоть чей-нибудь голос. Внезапно кто-то негромко позвал ее:
— Дорис! Дорис!
Она огляделась.
В глубокой лощине тлел маленький костер, а возле него кто-то сидел. Дорис приблизилась и увидела старую, изможденную женщину. Она сидела, сгорбившись так, что подбородок едва не касался колен.
