Барри Пейн - Переселение душ
— Скажите мне, бабушка, — недовольно спросила Дорис, — что все это значит? Я каталась на коньках в краю Болот — и вдруг очутилась среди йоркширских холмов. И полдень внезапно превратился в поздний вечер.
— Всякое бывает, — проговорила старуха бесстрастным голосом.
Дорис продолжала:
— Все изменилось неожиданно и так внезапно — всего лишь мгновение назад. Мне надо было идти куда-то, но я забыла, куда именно. А теперь, мне кажется, я не должна никуда идти.
— Не должна, — согласилась старуха и тихо добавила: — Ты пришла туда, куда нужно.
В этот момент сухой прутик вспыхнул и осветил старуху. Она была отвратительна: на худом, бледном лице сверкнули глубоко запавшие глаза. Ее тощее тело прикрывали невообразимые лохмотья когда-то алого цвета.
— Естественно, ты хочешь знать, почему ты оказалась здесь, — продолжала старуха. — Ты молода, беспечна, любопытна. Жизнь для тебя прекрасна и занимательна. То, что произошло с тобой сегодня, кажется тебе бессмысленным, но все это не бессмысленнее других событий. Я сделала так, чтобы ты оказалась здесь, но не стану объяснять зачем. Присядь рядом со мной, наблюдай.
— Нет уж, я лучше пойду, — возразила Дорис, вспомнив рассказы старших о болотной нечисти.
Дорис прошла несколько шагов и вернулась — против своей воли, повинуясь неведомой силе: она села рядом со старухой, сердясь, что не может уйти, и с досады начала ворчать:
— Разве это костер?! Он только дымит и тлеет. Я покажу вам, что нужно, чтобы получился настоящий огонь. Берешь свежие дрова — раз! Потом наклоняешься поближе к тлеющим уголькам, дуешь на них и… и продолжаешь дуть. Вот так!
Дорис энергично подула. И вспыхнуло яркое пламя, оно осветило все вокруг: черные волосы девочки, ее темные блестящие глаза и серый мех, украшающий ее курточку. Оно осветило и старуху. Та, судя по всему, была недовольна ярким светом, но улыбалась отвратительной и недоброй улыбкой.
— Дорис, — сказала старуха, — оставь костер в покое. Мне не нужно пламя. Мне нужен дым.
— Но почему?
— Сейчас узнаешь. — Старуха повела руками вниз, и пламя покорно угасло, уступая место столбу черного дыма. — Смотри на дым, Дорис. Вот что ты должна увидеть.
Старческий, дребезжащий голос старухи постепенно набирал силу.
Дорис сделала так, как ей сказали, но вдруг отшатнулась и испуганно вскрикнула:
— Там чьи-то лица!
— Да, да, — нетерпеливо проговорила старуха, — это картинки будущего. Все, что ты сейчас увидишь, произойдет с тобою, если этой ночью не вмешаюсь я. Только я, и никто другой не сможет изменить твою судьбу. Разве теперь ты не рада, что пришла сюда?
— Это похоже на гадание. Вы предсказываете будущее?
— Нет, я этим не занимаюсь. — Старуха лишь улыбнулась. Странная у нее была улыбка.
— Откуда мне знать, что все это на самом деле? — спросила Дорис.
— Да ты и так знаешь.
И Дорис стала следить за игрой серых клубов поднимающегося вверх дыма. В густом дыму одна картина сменяла другую. Сначала Дорис не могла удержаться от восклицаний:
— Ах, какие красивые туфли! Какое роскошное платье! Как мне хочется носить длинные платья! Мне кажется, что я уже достаточно взрослая для этого. И прическу хочу такую же.
И вдруг Дорис замолчала: эту картину сменила другая.
— А здесь я красивее, — сказала она. — Я танцую, и мне жарко в этом платье. Со мной танцует какой-то молодой человек. А сейчас он… нет, нет! Не буду. Как мне противно! Неправда это!
Третья картина представила Дорис ее пышную свадьбу.
— Ладно, — сказала она, — пусть останется красивая вуаль. Но я не хочу замуж. Мне больше нравится кататься на коньках.
Послышалось неприятное хихиканье и голос старухи.
— Ты любишь кататься на коньках? — спросила она. — Где же твои коньки, Дорис?
Дорис пыталась найти их, но не нашла и расстроилась:
— Ах, что мне делать? Это же не мои коньки, а Боба.
— Кто такой Боб?
— Мой самый младший брат. И самый любимый. Он рыжий, но все равно хорошенький;
— Какой же это мальчишка — на коньках кататься не умеет!
— Он умеет. Он может кататься, даже двигаясь спиной вперед. Он катается лучше всех моих старших братьев.
— Ладно. Не буду спорить. Только жаль, что он такой глупый.
— Глупый? Вы знаете, почему он дал мне свои коньки? Он собирался писать сегодня рассказ обо мне. Боб может все. Он славный. Он говорит, что, когда станет взрослым, напишет большую книгу.
— Загляни в его будущее. Будущее Боба — другое, — сказала мрачно старуха, подбросив дров в огонь.
Дорис нехотя всмотрелась в густой дым. И вновь картины сменяли одна другую. Некоторые из них она еще не могла понять, ей были неведомы пороки молодых людей, однако картины эти были ужасны. Даже ребенок мог понять, что значила последняя из них — самая страшная. Казалось, действие разыгрывается на глазах Дорис, она слышит выстрел из пистолета и звук падающего тела.
Дорис разрыдалась.
— Не плачь, — сказала старуха.
— Боб хороший, — сквозь слезы бормотала Дорис. — Не позволяйте, чтобы так случилось на самом деле! Измените его будущее. Вы ведь не знаете его, иначе бы сразу же все изменили. Вы сказали, что можете. Я отдам вам все, что у меня есть, но пусть он живет.
— Ты отдашь мне свою красоту, свою молодость, свою жизнь?
— Все, что хотите! Все!
— Мне нужно не это, — сказала старуха. — Мне нужно нечто другое. Отдай мне свой чудесный голос, разум и память, и я сделаю так, как ты желаешь. — Она протянула тощий палец, стукнула Дорис по лбу и прошептала ей на ухо:
— Ты не боишься лишиться рассудка?
Дорис побледнела, но кивнула.
— Тогда изменится и моя жизнь, — с трудом проговорила она.
— От этого изменится жизнь всех — разумеется, косвенно и не так сильно. Так ты согласна поменяться с ним судьбой?
— Да. — Дорис задумалась, а потом разразилась вопросами: — Бабушка, кто вы такая? Почему вы в красном, почему призвали меня сюда? Я хотела бы, чтобы все оказалось сном. Почему вы такая злая? Ужасно злая!
Но Дорис не получила ответа. И старуха, и костер, и огромные темные холмы уже с трудом различались во тьме и постепенно исчезли.
Два немолодых человека — один в белом халате, другой в форме военного летчика медленно спускались по широкой лестнице. Оба молчали. Маленький рыжеволосый мальчик, как обычно, ждал их в вестибюле.
— Дорис стало лучше, папа? — спросил он нетерпеливо. — Она тебя узнала? Она будет жить?
Не было смысла скрывать от него правду — рано или поздно он об этом узнает.
— Да, Боб, — ответил полковник, — она будет жить. Но эта травма головы… Он проглотил конец фразы со звуком, похожим на всхлипывание, и замолчал.
Мальчик задумчиво посмотрел на отца, и на лице его появилось испуганное выражение.
— Не надо, полковник, — вмешался доктор. — Предоставьте это мне. Я сам скажу мальчику правду.
II
Последняя просьба Гунникала
Майор Гунникал, дядя Дорис, был замечательным стрелком и прекрасным товарищем. Мы, его друзья, уважали его за честность, за то, что он никогда не лицемерил и ни перед кем не заискивал.
Правда, нашелся все-таки один человек, который обвинил майора в злом умысле за то, что он, любивший все обставлять со вкусом, позволил себе умереть в загородном доме своего приятеля, хотя приглашен был не для этого. Я мог бы заметить, что майор Гунникал был знаком с сэром Чарльзом достаточно хорошо, чтобы позволить себе такую вольность в его доме. Можно добавить, что это один из несчастных случаев, которые могут произойти с каждым. И сам майор не мог не только подготовить свою кончину, но даже предугадать ее.
Но я предпочитаю рассказать, как все произошло, что может пролить свет на эту драму.
В тот вечер, последний в его жизни, майор Гунникал ждал ужина и грелся в своей спальне, стоя спиной к огню, зная, что если спине тепло, то и всему телу тепло тоже. Он боялся простудиться. У майора Гунникала было больное сердце, хотя по его внешнему виду невозможно было это сказать. Он был рослым и казался крепким. Волосы его лишь слегка посеребрила седина. Лицо, тронутое тропическим загаром, выглядело свежим и здоровым, хотя от природы отличалось бледностью. Отличительной чертой майора Гунникала была прямота, стремление поступать правильно в любом случае, даже если ему это было нелегко, и уже не думать об этом впоследствии. Его недостатком была вспыльчивость.
В настоящий момент он размышлял о себе, что случалось крайне редко и весьма его озадачило. Его тяготило какое-то неясное предчувствие беды, невеселые думы роились в его голове, и он пытался отогнать их.
«Это все из-за нервов и потому, что я слишком много курю. Завтра я съезжу в город, пусть старина Питерсон пропишет мне что-нибудь. Через день я стану свежим как огурчик. Наверное, печень расшалилась. И зарядкой на улице не займешься из-за проклятого мороза. Да, это печень. А что же еще?» — говорил себе майор.
