Эрих Ремарк - Приют Грез
Прощаясь, Трикс робко спросила:
— А что я должна вам за это?..
Фриц улыбнулся:
— Вы должны привыкнуть к вашему новому окружению. Тогда не станете задавать такие вопросы. Поскорее заходите еще!
Она удивленно посмотрела на него:
— Как? Совсем ничего? — В ее глазах опять заблестели слезы. — Чем я заслужила столько доброты?
— Вам надо привыкнуть к тому, что некоторые вещи разумеются сами собой. Ведь мы же люди.
Когда Трикс ушла, Фриц некоторое время стоял в задумчивости. Потом взял мелок и написал на коричневой стене:
«Женщина, ты — вечная загадка!»
Поздно вечером к нему заглянула Элизабет. Заметив надпись на стене, она спросила:
— Дядя Фриц, что это значит?
— Вот, пришло в голову сегодня вечером…
Он рассказал ей о визите молодой гостьи. Элизабет была очень тронута.
— Трикс никого здесь не знает, — сказал Фриц, — и ее тоже не знает никто. Вот я и подумал, не захочешь ли ты немного позаботиться о ней? Ты спокойно можешь этим заняться — ее прошлое здесь никому не известно.
— Дядя Фриц, даже если бы… Я с радостью сделаю это…
— Так я и думал.
— Знаешь, мне как раз пришла на ум прекрасная мысль. У Трикс сейчас кризис, в таком состоянии не следует подолгу копаться в своей душе. Ей нужно заняться делом. Не физическим или механическим трудом — это только пригнуло бы ее еще больше. Нет, она должна начать радоваться. Когда мне грустно, я стараюсь сделать кому-нибудь приятное, сотворить какое-либо доброе дело. Глядя, как другой человек радуется, радуешься и сама. Лучше всего — когда можешь кому-то помочь. Это и есть та прекрасная мысль, о которой я хотела тебе рассказать. Дело в том, что я попросила тетушку пойти к начальнице детской клиники и спросить, нельзя ли мне бесплатно ухаживать за больными детьми в утренние часы или в другое время, как она решит. Тетушка выполнила мою просьбу, и начальница — она дружит с моей тетушкой — сказала: если это всерьез, а не просто так, для забавы, она будет рада видеть меня в больнице. Работы там хоть отбавляй. Я так счастлива! Подумай, дядя Фриц, все эти милые малютки — мальчишки, девчушки… Ухаживать за ними и заботиться… Ах, как это прекрасно — помогать другим! Вот пусть Трикс и пойдет со мной! Я сразу же спрошу начальницу, она наверняка разрешит. Я просто скажу: это — моя приятельница.
— Очень своевременная мысль, — согласился Фриц. — Пожалуй, лучше и быть не может. Завтра утром я постараюсь известить Трикс.
— Сделай это, дядя Фриц.
— А ты… ты действительно хочешь ухаживать за больными?
— Да, мне нужно чем-нибудь заняться. Реально кому-то помогать. А теперь — почитай мне свои стихи.
Фриц достал папку и стал читать своим тихим, приглушенным голосом.
Стихи о прошлом.
VIII
Эрнст часто музицировал с Ланной Райнер. И она всегда держалась с ним по-товарищески. Он подолгу рассказывал ей о Фрице и его Приюте Грез. А когда однажды Эрнст вскользь упомянул Элизабет, Ланна сразу насторожилась и принялась задавать вопросы, но он ничего не ответил. Тут на ее устах опять появилась та странная непонятная улыбка. Ланна всей душой впитывала ясноглазую энергичную молодость Эрнста, в особенности потому, что он был так непохож на всех ее прочих знакомцев. Она любила в Эрнсте и юную строптивость, и ту таинственную сумрачность, которая выдавала в нем будущего талантливого музыканта.
В прекрасном настроении Эрнст прошелся по вечерним улицам и позвонил в дверь певицы. Она открыла сама.
— А, господин маэстро! У моей горничной выходной день, так что придется мне самой принимать гостя… Входите же!
Она пошла перед ним по анфиладе комнат. На ней было восхитительное платье, очень выгодно подчеркивавшее ее классические формы.
Рядом с музыкальной комнатой находилось небольшое уютное помещение, которое Ланна называла вечерним будуаром певицы.
— Вам разрешается войти вместе со мной в мой будуар, — сказала она, потом вынула из букета, который принес Эрнст, одну темно-красную розу и прикрепила ее к волосам.
При этом широкие рукава платья откинулись и обнажили мягкую округлость предплечий цвета слоновой кости.
— А теперь пожалуйте сюда, на эту тахту… Вот так, тут есть подушки… — Она сама разлила чай по чашкам, подала сахарницу и положила на тарелочку печенье. Когда она опустилась на тахту рядом с ним, Эрнст даже задохнулся от запаха упоительно пряных духов. Он опьянел от счастья, и все окружающее показалось ему сном.
— У вас опять отсутствующий вид, господин Винтер.
— Не отсутствующий, а опустошенный.
— Почему же?
— Все, что я вижу, рушится на моих глазах. Я ищу цель и опору, а нахожу обман или лицемерие.
— Не надо так много размышлять.
— Да я и не хочу.
— Ну-ка, посмотрите мне в глаза…
Он вперил свои холодные голубовато-серые глаза в ее бездонные черные очи.
— Вот теперь обман из ваших глаз улетучился…
Эрнст сидел бы так целую вечность. Он не сводил глаз с изящных рук Ланны, заботливо летавших над столом, и упивался ароматом ее удивительных духов. Закатное солнце с трудом пробивалось сквозь плотные занавеси на окнах и наполняло комнату розовато-багровым светом.
Эрнст провел по глазам ладонью. Он позабыл прошлое и будущее. Вдруг Ланна Райнер сказала своим звучным голосом:
— А теперь давайте посумерничаем.
Медленными, грациозными движениями она убрала со стола. Эрнст восхищенно следил за прекрасным созданием, окутанным мягким золотистым светом заката.
— Я очень люблю посидеть вот так, в сумерках. Все краски и формы столь нежны, столь расплывчаты… Сумерки навевают такие красивые мечты…
— К чему мечты, сударыня?..
Она взглянула на него из-под полуприкрытых век.
— Мечты нужны лишь слабым людям. Поступки и опыт — это все! И тем не менее мечты… — Эрнст запнулся, как бы задумавшись о чем-то. — Впрочем, мечтать — это так приятно…
Она вдруг запела своим волшебным голосом начало вагнеровского наброска к «Тристану и Изольде»: «Скажи, какие чудные мечты…» Эрнст тихонько подошел к роялю и подыграл ей. Продолжая петь вполголоса, Ланна последовала за ним и поставила ноты на пюпитр. При этом ее рукав коснулся лба Эрнста. Сладкий озноб пронзил все его существо и дрожащим напевом остался в крови. Бесконечной тоской отзывались и сердце полнозвучные септ- и нонаккорды на фоне печальной мелодии томления: «Мечты, мечты… Те, что в добрый час…» И еще раз: «Мечты…» И, затихая: «Мечты…» — эхом откликнулся рояль.
Эрнст оторвал руки от клавиатуры, они бессильно повисли вдоль тела. Ланна Райнер стояла перед ним и смотрела на Эрнста загадочным взглядом.
— Только мечты и значат в жизни, а действительность сера и безрадостна…
— Нет, мечта — это мечта…
— А жизнь — это Эрнст Винтер, — произнес голос из сумерек.
— А чудо — это Ланна Райнер…
Пламенеющий закатный луч золотой короной лег на лоб Эрнста.
— Верите ли вы в чудо, Эрнст Винтер?
— Да, Ланна Райнер.
Ее красивые яркие губы дрожали, когда она едва слышно спросила:
— Не хотите ли научить меня этому?
— Но ведь я просто в него верю, — почти машинально ответил Эрнст, глядя куда-то вдаль.
— Разве вера никогда не обманывает, Эрнст Винтер?
— Никогда, Ланна Райнер.
Сумерки сплетали из их голосов серебряную ленту над розовыми мечтами.
— Я жажду чуда, Эрнст Винтер, — мечтательно сказала красивая женщина у рояля.
— А у меня… чудо… уже есть, — едва слышно, запинаясь прошептал Эрнст и без сил опустился перед Ланной на пол.
Она долгим взглядом посмотрела на Эрнста и легко коснулась его лба своей узкой рукой.
— Это все сумерки… — выдохнула Ланна и медленно направилась к одному из кресел.
Эрнст поднялся, посмотрел на нее отсутствующим взглядом невероятно расширенных глаз. Она сидела в последнем закатном золоте, сквозь которое уже проглядывали сиреневые краски вечера.
Эрнст сдался. Он подошел к Ланне и спрятал голову в подоле ее платья.
Она погладила его по волосам.
Эрнст взглянул на нее. Его лицо было мертвенно-бледным, а глаза от волнения совсем потемнели.
— Малыш, — тихо сказала она и поцеловала его в глаза _ Мои милые вопрошающие глаза… И страстные губы… Малыш мой…
Ночью Эрнст спал крепко и без снов. На следующее утро все казалось ему уже каким-то безумным сновидением, посетившим его до первых петухов. И настроение было странное — полугрустное, полублаженное. Эрнст принялся за работу, чтобы отогнать ненужные мысли. Ланна Райнер казалась ему такой далекой, такой чужой. Он уже почти и не помнил о ней. Он думал об Элизабет и чувствовал, что она близка ему и что он очень ее любит. К вечеру вчерашнее событие виделось ему уже по-другому. Сердце Эрнста исполнилось тревожным ожиданием. Он то и дело вынимал из портмоне билет в ложу, подаренный Ланной, дабы удостовериться в реальности произошедшего.
