Эрих Ремарк - Приют Грез
— Так может жить любой.
Трикс Берген кокетливо покачала головой:
— Мужчина, конечно, может… Но мы-то, молодые девушки… — Она взяла финик из корзинки с фруктами, которую Фриц к ней подвинул, и стала грызть его мелкими белыми, как у мышки, зубами.
— Девушки тоже могут…
— Но не в одиночестве… — сказала Трикс Берген, покачав изящной ножкой и искоса бросив на Фрица кокетливый взгляд.
— Почему нет?
— Потому что им нужны мужчины… — Она звонко рассмеялась.
— Но ведь свобода не сводится к одной лишь экономической независимости. Главное все же — внутренняя свобода.
— Да я и имею в виду совсем другое. Я имею в виду — для наслаждения жизнью, для счастья.
— Это для вас одно и то же?
— Конечно!
— А что вы понимаете под наслаждением жизнью?
— Ну… Все делать вместе.
— И как можно дольше?
— Да.
— Тогда, выходит, я очень несчастен.
— Вы? — вырвалось у нее.
— Да, я. Но при этом я совсем не чувствую себя несчастным!
— Однако нельзя же закисать и тупеть.
— Это пустые фразы! На мой взгляд, о множестве людей, которые, по-вашему, относятся к числу наслаждающихся жизнью, скорее можно сказать, что они закисли и отупели, в то время как другие действительно живут.
— И в чем же, вы полагаете, состоит ценность жизни?
— Жизнь бесценна. У нее нет цены. Сделайте ударение не на отрицании «нет», а на слове «цена». Жизнь есть жизнь. И мы, живущие, не можем ее оценить, поскольку мы — всего лишь ее частицы и ростки. Жизнь — это Бог. Мы должны стараться жить как можно соразмернее с нашей внутренней природой. Действительно ли мы живем полной жизнью или только влачим жалкое существование — кто знает? Никто. Именно потому, что мы не в состоянии оценить жизнь. Эрнст говорит: «Дерево живет всегда — потому что оно в любой момент полно ощущением жизни, — а человек лишь изредка». Другие утверждают: «Только человек живет по-настоящему». Почем знать, так ли это? Я полагаю, что жизнь — это внутренний процесс, а не внешнее облачение. Внутренние ценности, обретаемые мной благодаря моему образу жизни, имеют для меня значение мерила. А делая все вместе, внутренних ценностей обретешь немного. Обретешь изощренность, ловкость, короче, внешнюю сторону жизни. Это, конечно, тоже нужно, но внешность сама по себе пуста. Ей нужно внутреннее наполнение. Один человек, любуясь цветком или мошкой, может обрести больше, чем другой, объехавший весь Египет.
— Значит, вы считаете, что высшее счастье существует лишь в глухой дыре?
— Да, если вам угодно назвать это так! Существуют такие властные натуры, которым нужно испытать все — и бурю и штиль, — чтобы познать себя. Но ведь суть-то именно в этом: познать себя! Ветхозаветное: «Познай самого себя!» У женщин это уже почти норма, в то время как у мужчин все более индивидуально. У женщины путь к себе состоит в отказе от своего «я» — в переходе от Я к Ты. Внешне это выглядит, — конечно, не в том случае, когда мужчина переживает глубокую внутреннюю катастрофу, — как самоотверженная преданность любимому мужчине и стремление продолжить себя в ребенке.
— У всякой женщины?
— Почти.
— А как же остальное? Полностью проявить свои способности и делать все вместе?
— Это обман! Опьянение и ослепление! Истинная женщина испытывает отвращение и жалость при виде блеска нищеты, созданного продажной любовью. За шампанское и пеструю мишуру продажные женщины отдают свое тело — но не только его, а и наивысшую ценность: свое счастье! Прошу понять меня правильно. Я не брюзга и не святоша и сужу о счастье не с точки зрения закона или морали. Я — мужчина и сужу обо всем с мужской точки зрения! А с мужской точки зрения, счастье женщины — в любви! Следует ли глумиться над этим высоким и великолепным понятием и продавать его старым развалинам и похотливым козлам? Простите меня за грубость выражений, но я искренне желаю вам добра. Я могу, даже очень могу понять, когда девушка отдается по любви. Это вполне обычно и ни в коем случае не заслуживает осуждения! Могу даже понять, когда девушка отдается за шелковые чулки и деньги. Я говорю: могу понять! Но не одобрить! Ибо там, где любовь становится объектом купли-продажи, для меня кончается терпимость. Можно посочувствовать бедным. Они когда-нибудь — раньше или позже — прозреют. И поверьте мне на слово хотя бы в одном: самое страшное — это когда приходится сознаться самой себе: я загубила свою жизнь!
Фриц ужасно разгорячился, а Трикс Берген побелела как полотно.
— А если кто-то ошибся по легкомыслию и пошел по пути порока… — Она не договорила.
— Значит, та женщина загубила свою жизнь. И для нее единственный выход — не прозревать…
Трикс тяжело дышала.
— А если потом… она все же… прозреет?
Фриц глядел в одну точку перед собой.
— Это ужасно… Отчаяние…
Трикс вскочила и, не владея собой, закричала:
— И смерть! Смерть! В воду!
Она опрометью бросилась к двери.
— Стой! — крикнул Фриц и железной хваткой вцепился в ее запястье. — Стой!
Ноги у Трикс подкосились, и она безудержно зарыдала.
— Оставьте меня… Все напрасно… Все и вся…
— Нет! — твердо возразил Фриц, и глаза его сверкнули. — Еще ничего не потеряно! Всего еще можно добиться! Сейчас я скажу, каким путем!
Трикс лежала в кресле, захлебываясь слезами. За окном сгущались сумерки.
— Видите ли, — начал Фриц тихо и проникновенно, — это и есть самое поразительное в нас. Мы не в состоянии прожить какой-то миг нашей жизни повторно. И в то же время можем многое пережить заново. К примеру: мы можем скосить траву, но если корни не задеты косой, трава отрастет вновь. И если способность женского сердца любить не умерла, ничего еще не потеряно. Сердце сумеет стряхнуть с себя плохое, и все опять будет хорошо. Видите, вот тут у меня на стене написан мой девиз: «Все хорошо».
— Но не со мной, — жалобно выдохнула Трикс.
— Нет, и с вами тоже. Взгляните-ка на меня.
Она подняла на него глаза, полные слез.
— Вы очень тоскуете по утраченному?
Слезы вновь покатились градом, и Трикс смогла лишь кивнуть, захлебываясь рыданиями.
— Значит, в вас все это еще живо. Это и есть самое загадочное, самое чудесное в женщине: она может пройти по болоту, чуть не захлебнуться в тине — и оставить позади себя белое пространство без единого пятнышка. Она может быть грешницей и тем не менее — невинной и чистой.
Она — как птица Феникс: сама себя сжигает и омоложенная возрождается из пепла.
Трикс смиренно спросила:
— Неужели все еще можно изменить?
Фриц мягко ответил вопросом на вопрос:
— А вы этого очень хотите?
Она молитвенно сжала ладони и жарко выдохнула:
— Да!
— Тогда все в порядке! В вашей душе! А это — главное. Нужно лишь изменить внешние обстоятельства и привести их в соответствие с состоянием души. Прошу вас, расскажите мне все, чтобы я мог помочь вам и, может быть, что-то посоветовать.
Трикс кивнула и рассказала древнюю, как мир, историю, перемежая свой рассказ всхлипываниями.
Родом она была из весьма состоятельной семьи. Ее горячая кровь и жажда приключений столкнулись в родительском доме с непониманием и строгостью. На курорте она случайно познакомилась с богатым ловеласом, который открыл ей, что такое свет и вообще элегантная жизнь. Трикс уехала с ним, а родителям написала, чтобы они ее не разыскивали. Счастье было недолгим. Тому, кто, по ее понятиям, должен был на ней жениться, Трикс вскоре наскучила. Она пришла в отчаяние, но быстро смирилась с судьбой, поскольку нашлось много других претендентов. Так все и шло два года кряду.
— Я часто вспоминала свои девичьи мечты — при этом сердце у меня горестно сжималось и готово было выскочить из груди от боли. Тогда я начинала весело смеяться и пить, а потом шла на танцы. Так бы оно и продолжалось, не встреть я вас и Эрнста. Я увидела, что назад дороги нет. После разговора с вами я словно лишилась зеркала, ослеплявшего меня. Я не могла не прийти к вам.
— А как ваши родители?
Ее губы вновь дрогнули.
— Дайте мне их адрес.
— Вы хотите…
— Да.
— Ну что же, вот… — Трикс быстро набросала адрес на листке, вырванном из блокнота.
— А теперь давайте поговорим о другом.
— У вас здесь такой покой. Совсем иначе, чем везде. Отнюдь не элегантно, зато намного, намного прекраснее.
Она огляделась.
— Кто это? — спросила она, показывая на красивый портрет.
— Женщина, которую я очень любил.
— Любили?
— Она умерла.
Трикс робко взяла руку Фрица и тихонько погладила ее.
Он спросил:
— Вы хорошо знаете этот город?
— Нет, я лишь однажды была здесь, да и то всего несколько дней.
Фриц кивнул. Потом показал ей другие картины, дал почитать несколько книг и рассказал о своих молодых друзьях.
