Уильям Теккерей - Приключения Филиппа в его странствованиях по свету
Допустимъ опять, что отецъ Филиппа имѣлъ причины сердиться на сына и сожалѣть о наклонностяхъ его къ низкому обществу; но, съ другой стороны, молодого человѣка можно нѣсколько извинить за его глубокое отвращеніе къ его домашнему кружку, который нагонялъ за него скуку.
— Ей-богу! кричалъ онъ, дёргая себя за волосы и усы и съ разными свирѣпыми восклицаніями по своему обыкновенію:- мнѣ такъ тошно отъ торжественности этой аффектаціи, что такъ и забираетъ охота опрокинуть миску на голову старика бишопа, а судьѣ барону Бёмпшеру дать оплеуху лопаткой баранины. У моей тётки точно такая же аффектація, только можетъ быть поискуснѣе; но, о Пенденнисъ! если бы вы могли знать, какая тоска терзаетъ мое сердце, сэръ, какъ коршунъ грызётъ, эту проклятую печонку, когда я вижу, что женщины — женщины, которымъ слѣдовало бы оставаться чистосердечными, которымъ слѣдовало бы походить на ангеловъ — женщины, которымъ слѣдовало бы ни знать другого искусства, кромѣ умѣнья услаждать наши горести и утѣшать насъ въ печаляхъ — ползаютъ, раболѣпствуютъ, хитрятъ; холодны къ этому, унижаются передъ тѣмъ, льстятъ богатому и равнодушны въ тому, кто занимаетъ невысокое мѣсто въ свѣтѣ. Говорю вамъ, что я видѣлъ всё это, мистриссь Пенденнисъ! Я не стану называть имёнъ, но я встрѣчалъ такихъ женщинъ, которыя заставили меня состарѣться преждевременно — сдѣлаться столѣтнимъ старикомъ! Сокъ жизни изсякъ во мнѣ (тутъ мистеръ Филь опорожнилъ полный стаканъ изъ ближайшаго графина). Но если я люблю то, что вашему мужу угодно называть низкимъ обществомъ, это потому, что я видѣлъ другое общество. Шатался я на знатныхъ вечеринкахъ, танцовалъ на аристократическихъ балахъ. Видалъ я матерей, которыя сами подводятъ дочерей къ дряхлымъ развратникамъ и готовы пожертвовать ихъ невинностью для богатства и титула. Атмосфера этихъ вѣжливыхъ гостиныхъ душитъ меня. Я не могу преклонять колѣнъ передъ отвратительнымъ маммоной. Я хожу въ толпѣ такъ одиноко, какъ въ пустынѣ; и тогда только вздохну свободно, пока табакъ не прочиститъ воздухъ около меня. Мужъ же вашъ (онъ разумѣлъ писателя этихъ мемуаровъ) не можетъ преодолѣть себя; онъ свѣтскій человѣкъ; онъ отъ земли, земной. Если какой-нибудь герцогъ пригласитъ его обѣдать завтра, паразитъ признается, что онъ пойдётъ. Предоставьте мнѣ, друзья мои, мою свободу, моихъ грубыхъ товарищей въ ихъ будничныхъ платьяхъ. Я не слышу такой лжи и такой лести отъ тѣхъ, кто куритъ трубки, какія вырывались у людей въ бѣлыхъ галстухахъ, когда я бывалъ въ свѣтѣ.
И онъ срывалъ съ себя галстухъ, какъ-будто одна мысль о свѣтскихъ приличіяхъ душила его.
Это, разумѣется, было на послѣдней ступени его карьеры; но я выбираю изъ его біографіи всё, что можетъ дать наиболѣе лучшее понятіе о характерѣ моего друга. Въ то время — онъ теперь за границей и, кромѣ того если его собственный портретъ бросится ему въ глаза, я увѣренъ, что онъ его не узнаетъ — мистеръ Филиппъ въ нѣкоторыхъ вещахъ былъ упрямъ какъ осёлъ, а въ другихъ слабъ какъ женщина. Онъ былъ чувствителенъ, какъ ребёнокъ, ко всему нѣжному, безпомощному, милому или патетическому; а къ обману онъ питалъ сильнѣйшее презрѣніе, гдѣ бы ни находилъ его. У него было много добрыхъ намѣреній, которыя часто колебались и рѣдко приводились въ исполненіе. У него было множество дурныхъ привычекъ, корень которыхъ, вы знаете, лѣность, говорятъ. Многимъ изъ этихъ дурныхъ наклонностей онъ потакалъ, и хотя кричалъ: «виноватъ, грѣшенъ я» очень откровенно, когда его обвиняли въ грѣхахъ, преступникъ очень часто грѣшилъ снова послѣ того, какъ обѣщалъ исправиться. Онъ хотѣлъ непремѣнно добиться до того, чего ему хотѣлось. Чего онъ не любилъ, того уже онъ не дѣлалъ. Онъ любилъ хорошіе обѣды, хорошее вино, хорошихъ лошадей, хорошее платье, любилъ проводить ночи въ пирушкахъ, и всѣми этими удобствами жизни (или какими-либо другими, о которыхъ онъ воображалъ, или которыя были у него подъ-рукой) имъ пользовался совершенно свободно. Онъ ненавидѣлъ лицемѣріе. Онъ говорилъ всё, что приходило ему на мысль о предметахъ и о людяхъ, и разумѣется, часто ошибался и часто поддавался предубѣжденію, и часто возбуждалъ крики негодованія или недоброжелательный шопотъ ненависти своимъ свободнымъ способомъ выраженія. Онъ вѣрилъ всему, что ему говорили, до-тѣхъ-поръ, пока сообщавшій ему сведѣніе не обманулъ его раза два, послѣ чего имъ не хотѣлъ вѣрить ничему. И вы увидите, чти его пылкое легковѣріе было также нелѣпо, какъ и послѣдующее упорство въ недовѣріи. Мой милый, юный другъ, самая полезная дорога въ жизни — средняя. Не вѣрьте вполнѣ никому, потому-что васъ могутъ обмануть, но и не показывайте полнаго недовѣрія, потому-что это нелестно для вашего друга. Чорная краска не очень черна; а бѣлая bon Dieu! какая же краска можетъ долго оставаться бѣлою въ нашемъ климатѣ? Если Филиппъ потакалъ своимъ прихотямъ, я полагаю, что и другіе также любятъ потакать себѣ, и кромѣ того, знаете, ваши безукоризненные герои давно уже вышли изъ моды. Быть молодымъ, красивымъ собою, здоровымъ, голоднымъ по три раза въ день, имѣть денегъ вдоволь, способность быстро засыпать и ничего не дѣлать — всё это, конечно, весьма опасныя искушенія для мущины; но мнѣ кажется и знаю такихъ, которые не прочь бы подвергнуться опасностямъ этого искушенія. Положимъ, что бываютъ праздники, но развѣ не бываетъ также и будничныхъ дней? Положимъ, сегодня праздникъ; но не могутъ ли завтра явиться слёзы и раскаяніе? Такія времена ожидаютъ мистера Филя и поэтому пусть его отдыхаетъ и наслаждается главы двѣ.
Глава VII
IMPLETUR VETERIS BACCHI
Это время, это весёлое время Брандоно, устрицъ, лѣности, куренія, пѣсенъ по ночамъ и содовой воды по утрамъ, на головы одинокаго и холостого — это правда, но за то беззаботнаго; это время, когда денегъ было вдоволь, когда сегодня было весело, а о завтра не думалось, это время часто вспоминалось Филиппомъ впослѣдствіи. Мистеръ Филь не очень восторженно смотрѣлъ на жизнь. Плоды міра сего, которые онъ вкушалъ съ тайнымъ наслажденіемъ, я долженъ признаться, были самые обыкновенные, садовые, а честолюбіе лѣнтяя не заходило далѣе возможности гулять по солнечной сторонѣ сада, наѣсться до-сыта, а потомъ спокойно отдыхать въ бесѣдкѣ изъ виноградныхъ лозъ. Зачѣмъ родители матери Филя оставили ей тридцать тысячъ фунтовъ? Конечно, многіе были бы рады сдѣлать столько же для дѣтей своихъ; но если бы у меня было десять человѣкъ дѣтей, я оставилъ бы каждому изъ нихъ или по сту тысячъ, или одинъ насущный хлѣбъ.
— Люди созданы работать или лѣниться, утверждалъ Филиппъ съ своей обыкновенной энергіей выраженія. — Когда индійскій воинъ идётъ на охоту, онъ трезвъ, дѣятеленъ, неутомимъ; никакія опасности не устрашаютъ его и никакіе труды не утомляютъ. Онъ терпитъ зимній холодъ; онъ спитъ на лѣсныхъ листьяхъ; онъ питается кореньями или добычею своей стрѣлы. Когда онъ возвращается въ свою деревню, имъ наѣдается до пресыщенія; онъ спитъ можетъ быть до чрезмѣрности. Когда дичь съѣдена, а огненная вода выпита, опять онъ выступаетъ въ пустыню; онъ лазить ловче двуутробки; онъ душитъ медвѣдя. Я индѣецъ; этотъ клубъ мой вигвамъ. Барбара, моя жена, принеси мнѣ устрицъ, кружку пѣнящагося чорнаго пива блѣднолицыхъ, или я повѣшу твой черепъ съ волосами на шестѣ въ моей палаткѣ.
И Барбара, добрая, старая служанка въ этой тавернѣ бандитовъ отвѣтитъ, бывало:
— Какія вы пустяки болтаете, мистеръ Филиппъ!
Гдѣ теперь эта таверна? гдѣ всѣ весёлые люди, собиравшіеся тамъ? Вывѣска снята, пѣсня безмолвствуетъ, трубки разбиты и пепелъ разсѣялся по вѣтру,
Еще нѣсколько поболтаемъ о весёлыхъ дняхъ Филиппа — и довольно. Онъ былъ принятъ въ адвокаты и на ужинѣ, которымъ онъ праздновалъ своё вступленіе въ адвокатуру, собралось насъ человѣкъ двѣнадцать его старшихъ и младшихъ друзей. Квартира въ Пергаментской улицѣ была вся предоставлена ему въ этотъ день. Мистеръ Ван-Джонъ, кажется, уѣхалъ куда-то далеко на охоту, но мистеръ Кассиди былъ съ нами и многіе знакомыя Филиппа, школьные, свѣтскіе и университетскіе. Былъ отецъ Филиппа, и дядя Филиппа Туисденъ, и я, уважаемый и почтенный старшій его товарищъ въ школѣ, и другія изъ нашего бывшаго училища.
Вина были изъ погреба доктора Фирмина. Слуги его служили гостямъ. Отецъ и сынъ любили пышное гостепріимство, и относительно комфорта, пиръ Филиппа былъ богатый.
— Ужинъ, я люблю ужинъ больше всего! и для того, чтобы насладиться вашимъ ужиномъ, я съѣлъ за обѣдомъ только кусочекъ баранины! закричалъ мистеръ Туисденъ, встрѣчая Филиппа.
Мы нашли ого, пріѣхавъ изъ Темпля, гдѣ Филиппъ обѣдалъ въ залѣ коллегіи, въ парикѣ и мантіи, съ другими членами этой коллегіи, уже въ квартирѣ Филиппа и кушающаго десертъ молодого адвоката.
— Онъ здѣсь давно, сказалъ мистеръ Брайсь, занимавшій должность буфетчика: — такъ и бросился на оливки и макароны. Не буду удивляться, если онъ сунулъ ихъ въ карманы.
