Уильям Теккерей - Приключения Филиппа в его странствованиях по свету
Подробностямъ этихъ доспѣховъ, этой драпировки, блеску этихъ глазъ, пушистому румянцу этихъ щокъ, брилліантамъ на этой шеѣ, надо задавать сраженія и одерживать побѣды. Каждый день должны случаться критическія минуты великой борьбы и торжества, и эта борьба и эта побѣда должны и укрѣплять и приносить удовольствіе, точно такъ, какъ галопъ черезъ поле всаднику, ѣдущему на прекрасной лошади, который знаетъ, что его мужество и его лошадь никогда ему не измѣнятъ. Это сильныя ощущенія, возбуждаемые игрою, и чудное наслажденіе, доставляемое выигрышемъ. Никто, я думаю, не пользуется болѣе живописцевъ этою дивною наградою за свои труды (можетъ быть игрокъ на скрипкѣ съ совершенствомъ и торжествомъ, исполняющій своё собственное чудное сочиненіе, также бываетъ счастливъ). Тутъ есть занятіе, тутъ есть сильныя ощущенія, тутъ есть борьба и побѣда, тутъ есть выгоды. Чего болѣе въ правѣ требовать человѣкъ отъ судьбы? Герцоги и Ротшильды могутъ позавидовать такому человѣку.
Хотя Ридли имѣлъ свои непрiятности, какъ мы узнаемъ впослѣдствіи, его искусство возвышалось надъ всѣмъ. Чорная забота можетъ бытъ сидѣла позади что на этомъ пегасѣ, но никогда не сбрасывала всадника съ коня [20]. Въ нѣкоторыхъ душахъ искусство стоитъ выше всего; оно сильнѣе любви, сильнѣе ненависти, заботъ, бѣдности. Какъ только лихорадка оставляетъ руку свободною, она съ наслажденіемъ схватываетъ кисть. Любовь можетъ хмуриться и обмануть, но эта любовница не обманетъ никогда; она всегда вѣрна, всегда нова, всегда остаётся другомъ, собесѣдницей, неоцѣненной утѣшительницей. Джонъ Джэмсъ Ридли сидѣлъ за своимъ мольбертомъ съ ранняго утра до заката солнца и никогда охотно и оставлялъ своей работы. Желалъ бы я знать, такъ ли люди другихъ профессій пристрастны къ своему ремеслу; такъ ли стряпчіе не отстаютъ отъ своихъ любимыхъ бумагъ до самой гробовой доски, предпочитаютъ ли писатели свой письменный столъ и чернильницу обществу, дружбѣ, пріятной лѣности? Я не видалъ въ жизни людей, до такой степени любящихъ свою профессію, какъ живописцы, исключая, можетъ быть, актёровъ, которые, если не играютъ сами, всегда отправляются въ театръ смотрѣть на игру другихъ.
Передъ мольбертомъ этого прилежнаго художника Филь сидѣлъ по цѣлымъ часамъ, безпрерывно болтая и куря. Присутствіе его было восторгомъ для души Ридли, лицо его солнечнымъ лучомъ, голосъ крѣпительнымъ лекарствомъ. Сами слабый и почти дряхлый тѣломъ, съ чувствительностью болѣзненно тонкою живописецъ болѣе всего восхищался въ людяхъ силою, здоровьемъ, весёлостью, изящными манерами. Всѣмъ этимъ въ юности Филиппъ былъ щедро одарёнъ, и и надѣюсь, что эти драгоцѣнные дары фортуны не оставили его и въ зрѣломъ возрастѣ. Я не говорю, что Филиппъ со всѣми былъ тамъ популяренъ. Есть люди, которые никогда не могутъ простить другимъ счастья, и въ мужскомъ обществѣ всѣмъ готовы обижаться; и безъ сомнѣнія, въ своёмъ странствованіи по жизненному пути бѣдный, прямодушный Филиппъ часто шолъ наперекоръ тѣмъ, кто съ нимъ встрѣчался.
Джарманъ подшучивалъ довольно зло надъ привязанностью Ридли къ Филиппу; онъ могъ презирать человѣка и за то, что онъ не былъ джентльмэнъ и оскорблять его за то, что онъ джентльмэнъ. Я встрѣчался въ свѣтѣ съ людьми, для которыхъ послѣднее обстоятельство — непростительное преступленіе, причина къ безпрерывному сомнѣнію, раздору и подозрѣнію. Что можетъ бытъ естественнѣе или обыкновеннѣе, какъ ненавидѣть другого за то, чѣмъ вы не можете быть?
Однако, кромѣ завистниковъ, у васъ есть и поклонники въ жизни. Кромѣ остроумія, которое онъ понималъ, кромѣ генія, который у него былъ, Ридли восхищался красивою наружностью и изящнымъ обращеніемъ, и у него всегда былъ какой-нибудь простой герой, котораго онъ втайнѣ любилъ, обожалъ и боготворилъ. Онъ любилъ быть въ обществѣ прекрасныхъ женщинъ и аристократическихъ мущинъ. Филиппъ Фирминъ съ своимъ прямымъ и рѣзкимъ обращеніемъ со всѣми тѣми, кто былъ выше его званіемъ, имѣлъ свое собственное благородство въ обращеніи; и если даже у него было не болѣе двухъ пенсовъ въ карманѣ, онъ засовывалъ въ него руки съ независимостью первѣйшаго дэнди, когда-либо расхаживавшаго по Пэль-Мэльской мостовой. Какъ онъ былъ хладнокровенъ! нѣкоторые могли, не совсѣмъ неосновательно, принять это за наглость, это очаровывало Ридли. Обладать такою наружностью, такимъ обращеніемъ, имѣть возможность смотрѣть въ лицо обществу, трепать его по плечу и держать его за пуговицу — чего не далъ бы Ридли за такую возможность, за такія способности? Не угодно ли вамъ помнить, что я не хвалю за это Джона Джэмса, а прямо говорю каковъ онъ былъ. Я надѣюсь, что у насъ никого не будетъ въ этой исторіи безъ своихъ маленькихъ недостатковъ и особенностей. Джарманъ былъ совершенно правъ, когда говорилъ, что Ридли любитъ знатное общество. Мнѣ кажется, что его родословная тайно мучила его. Онъ предпочолъ бы скорѣе былъ джентльменомъ, чѣмъ такимъ великимъ геніемъ; но если у насъ съ вами нѣтъ своихъ собственныхъ слабостей, то постараемся смотрѣть снисходительно на эту слабость моего друга.
Джолу Джэмсу въ голову никогда не приходило выговаривать Филиппу за его лѣность, Филь походилъ на лиліи въ долинѣ, по мнѣнію живописца. Ему не опредѣлено было трудиться и прясть, но жать себѣ въ волю, рости, грѣться на солнышкѣ, облекаться великолѣпіемъ. Маленькое общество живописцевъ знало каковы были средства Фирмина. Онъ имѣлъ своихъ собственныхъ тридцать тысячъ. Тридцать тысячъ фунтовъ стерлинговъ, сэръ, въ рукахъ, да, будущее наслѣдство огромнаго богатства отца! Роскошью такъ и вѣяло отъ этого одарённаго столь щедрыми дарами молодого человѣка. Его мнѣнія, шуточки, смѣхъ, пѣніе имѣли вѣсъ тридцати тысячъ фунтовъ, сэръ! Зачѣмъ ему было работать? Посовѣтуете вы молодому дворянину пойти въ подмастерья? Филиппъ могъ лѣниться какъ любой лордъ, если хотѣлъ. Ему надо бы носить щегольское платье, ѣздить на прекрасныхъ лошадяхъ, обѣдать на серебрѣ и пить шампанское каждый день. Джонъ Джэмсъ весело работалъ до захожденія солнца и за восемь пенни въ Уардаурской улицѣ имѣлъ блюдо мяса и рюмку портера за своимъ смиреннымъ обѣдомъ. Въ тѣхъ же мѣстахъ, гдѣ собиралась молодёжь, уютное мѣстечко у камина всегда находилось для Фирмина. Хотя Джарманъ былъ свирѣпый республиканецъ, однако у него находилась улыбка для аристократа Фирмина и онъ всегда принималъ особенно франтовскій видъ, когда его приглашали обѣдать въ Старую Паррскую улицу. Мнѣ кажется Филиппъ любилъ лесть. Я сознаюсь, что это была его слабая сторона и что мы съ вами, мой любезный сэръ, разумѣется, гораздо выше его въ этимъ отношеніи. Джонъ Джэмсъ, который любилъ его, готовъ былъ уговаривать его послѣдовать совѣту его тётки и кузины и жить въ лучшемъ обществѣ; но мнѣ кажется, что живописецъ не захотѣлъ бы, чтобы его любимецъ пачкалъ свои руки излишнимъ трудомъ и даже восхищался мистеромъ Филемъ именно за то, что онъ былъ лѣнивъ.
Сестрица, конечно подавала ему совѣты и относительно того общества, въ которомъ онъ долженъ бывать, и занятій, полезныхъ для него. Но когда другіе его знакомые намекали, что его лѣность сдѣлаетъ ему вредъ, она не хотѣла слушать ихъ порицаній.
— Зачѣмъ ему работать, если онъ не хочетъ? спрашивала она. — У него нѣтъ наклонности пачкать бумагу. Вы не захотѣли бы, чтобы онъ сидѣлъ цѣлый день, рисовалъ головки куколокъ на полотнѣ и работалъ какъ невольникъ. Славная мысль, нечего сказать! Дядя хочетъ доставить ему мѣсто. Вотъ чего ему нужно! Ему слѣдуетъ быть секретарёмъ въ иностранномъ посольствѣ, и онъ будетъ!
На самомъ дѣлѣ Филь въ то время выказывалъ желаніе вступитъ въ дипломатическую службу и надежду, что лордъ Рингудъ будетъ способствовать его желанно. А пока онъ былъ царемъ въ Торнгофской улицѣ. Онъ могъ лѣниться сколько хотѣлъ, а у мистриссъ Брандонъ всегда находилась для него улыбка. Можетъ быть онъ курилъ слишкомъ много, но она вышивала для него прехорошенькія сигарочницы. Она подрубляла его тонкіе батистовыя платки, вышивала гербъ его на углахъ; она сшила ему такой великолѣпный жилетъ, что ему почти было стыдно носить его, хотя въ то время онъ щеголялъ роскошнымъ нарядомъ, цѣпочками и бѣльёмъ. Я боюсь, что докторъ Фирминъ, издыхая о своихъ неудавшихся надеждахъ, возложенныхъ имъ на сына, имѣлъ нѣкоторое основаніе для своего неудовольствія. Но объ этихъ увѣщаніяхъ Сестрица не хотѣла слышать.
— Почему ему не лѣниться? почему онъ долженъ работать? Мальчики всегда будутъ мальчиками. Ужь, конечно, старый ворчунъ, папа его, былъ не лучше Филиппа, когда онъ быль молодъ.
Она говорила это съ румянцемъ на своёмъ личикѣ, качая головою съ вызывающимъ видомъ, всё значеніе котораго я не понималъ тогда, но приписывалъ ее горячее заступничество той чудной несправедливости, которая принадлежитъ всѣмъ добрымъ женщинамъ и за которую мы должны благодарить ихъ каждый день. Я знаю, милостивыя государыни, что вы разсердитесь на эти слова. Но, даже рискуя прогнѣвить васъ, мы должны говорить правду. Вы желали бы представить себя справедливыми, логичными и строго безпристрастными. Навѣрно, доктору Джонсону пріятно были бы слышать отъ мистриссъ Трэль: «сэръ, ваши манеры граціозны, ваша наружность изящна, опрятна и необыкновенно привлекательна; аппетитъ у васъ не большой (особенно къ чаю), а танцуете вы точь-въ-точь какъ Віолетта»; вы замѣчаете, что это чистая иронія. Женщины справедливы, логичны, строго безпристрастны. Господи помилуй! Если бы онѣ были таковы, народонаселеніе пресѣклось бы, свѣтъ превратился бы въ вопіющую пустыню. Ну, словомъ, Сестрица ласкала и балывала Филиппа Фирмина такимъ нелѣпымъ образомъ, что всѣ это замѣчали — и тѣ, у кого не было ни друзей, ни возлюбленныхъ, ни матерей, ни дочерей, ни женъ, и тѣ, которыхъ самихъ ласкали и баловали дома.
