Колосья под серпом твоим - Владимир Семёнович Короткевич

— Юзеф Ямонт, — представился он по-польски. — Очень мне приятно.

— Мне тоже приятно, — ответил по-польски Алесь. — Ты из днепровских Ямонтов, товарищ?

— Нет.

— А откуда? Где земля товарища?

Юзеф немного смутился.

— Мой отец поверенный и управляющий князя Витгенштейна. Фольварк Самуэлево.

Алесь немного удивился. Вид у Юзефа был такой, словно он сам князь Витгенштейн. И, однако, Загорский не показал своего удивления.

— Что-то мне знакомо твое лицо, Юзеф. Где учился?

— Окончил Виленский дворянский институт.

— Ну вот. Значит, наверняка виделись. Я окончил гимназию возле Святого Яна.

— Почему так? Вы ведь князь?

— Родители посчитали, что лучше, если я буду учиться среди более-менее простых и хороших хлопцев. Кастовость и фанабе­рия — всего этого и так слишком много среди дворян.

Валерий выставил нижнюю губу. Эдмунд Верига подморгнул Алесю.

Загорский увидел, как припухшие веки больных глаз Ямонта часто заморгали. Юзеф изменил тему разговора.

— Пан совершенно прилично говорит по-польски. Даже с тем акцентом, который свойствен...

— Преподаватель был из окрестностей Радома, — уточнил под­черкнуто Алесь. — Из фольварка Пенки.

— Мне очень приятно, что пан изучал язык, на котором гово­рили его предки.

— Ямонт-мамонт, — буркнул Виктор Калиновский.

Алесь пожал плечами. И тут вмешался в разговор Валерий.

— Опять? — спросил он у Ямонта. — Ну-ка брось! Мало тебе недоразумений ?

— Что ж мы, хлопцы, будем со всем этим делать? — исправ­лял положение Виктор. — Разве Эдмунда послать, чтобы купил в колбасной обрезков. Там немочка молодая уж слишком его глазом отметила. А как же! В северном духе мужчина. Викинг! Аполлон, слепленный из творога!

Эдмунд смеялся.

— А что? Разве плохой?

— Для нее, видимо, не плохой. Розовеет, как пион. Книксен за книксеном: «О, герр Ве-ри-га! Шуточ-нич-ка! Что вы?!» Вот женишься — мы к тебе в гости придем, а ты сидишь, кнастер куришь. Детей вокруг — орава. А под головой — подушечка, и на ней вышито: «Morgenstunde hat Gold im Munde» — у раннего, стало быть, часа золото в губах.

— А он все равно до полудня дрыхнет, — поддержал Виктора Валерий.

— Я и говорю. И вот он нас угощает. Одно яблоко порезано на ломтики и по всей вазочке разложено, чтобы больше было.

Верига не обиделся. Потянулся и гулко ударил себя в грудь.

— Чахлая у вас, хлопцы, фантазия. И юмор такой же. Импотентский! А жизнь ведь богаче. Полнокровная она, хохочет, насмекается, жрет. Не с вашими мозгами выше ее встать. Захожу я туда и важно так говорю: «Фунт колбасных обрезков для моей собаки». А она мне: «Вам завернуть или тут будете кушать?..» Вот как! А вы лезете с постным рылом...

Парни захохотали.

— Вот что, хлопцы, — сказал Алесь, — оставьте вы этот пол­тинник на завтрак.

— У меня принцип, — возразил Верига. — Ничего не отклады­вай на завтра, кроме работы.

— Нет, серьезно. Идем ко мне. Поужинаем, посидим, погово­рим.

— Неудобно, — отметил Кастусь. — Только приехали — на тебе шайка.

— А не жрать удобно?

Все оторопели.

— Ну, бросьте вы, действительно. — Алесь покраснел: начи­налось. — Как дети малые!.. На последней станции еще Кирдун купил живых раков: «Чудо, кума, а не раки. Одним раком полна котомка... и клешня наружу торчит».

Верига обвел всех взором и подчеркнуто облизнулся.

— Он к тебе теперь всегда ходить будет, — шутил Виктор. — Зайдет и по-русски: «Есть есть?» А ты ему: «Есть нет».

— Пожалуйста, — пресек шутку Алесь. — Всегда буду ждать.

Парни мялись, но начинали сдаваться.

— Так, говоришь, и раки? — спросил Верига.

— И раки.

— А к ракам?

— Как положено. Белое вино.

— Белое?

— Белое.

— Легкое?

— Легкое.

— У-у, — подтрунил Верига. — Если бы это тя-же-лое.

— Будет и тяжелое.

— Хлопцы, — простонал Верига. — Хлопцы, держите меня. Держите меня, ибо я, кажется, не вы-дер-жу.

— Вот и хорошо, — обрадовался Алесь. — Идем скорее.

— Немного прогуляюсь, — продолжил Верига хлестаковским тоном. — А может, аппетит меньше станет.

Они шли по Невской набережной. Где-то далеко за спиной зву­чали голоса остальной компании. Парни нарочно отстали, чтобы оставить друзей вдвоем.

— Вот и все, что я могу тебе сказать, — закончил Алесь. — Та­кие, как Кроер, чтобы меньше земли мужик получил бесплатно, вредят проекту отца. Заранее отнимают у хлопа половину надела, да ему же, за деньги, сдают «в аренду». Потери никакой. А по­сле освобождения скажут: «Держи, мужик, половину надела да не вякай...» А отцу: «Предводитель, извините, но последние годы они этой половиной не владели. В аренду брали». Дед на таких кое-как дивит, но трудно.

— Ничего, — отметил Кастусь. — Больше людей косы возьмет, когда придет бунт.

Звонко звучали шаги. Стремился к морю мощный поток. Над городом лежала светло-синяя, почти прозрачная ночь. Теплые, как слезы, прозрачные звезды горели в высоте.

— У Мстислава мать умерла, — сообщил Алесь. — Болела давно. Вечно на водах. Остался он восемнадцатилетним хозяином. Но сделать пока ничего не может. Немного не хватает до совершен­нолетия.

— А что он должен сделать?

— То, что и я, когда хозяином стану. Отпустить людей.

— Думаешь, дадут?

— Могут не дать. Тут уж — сделал да выстрела ожидай.

— Вот так оно и есть.

Они шли, обнявшись за плечи.

— Как с моей просьбой? — спросил Кастусь.

— Я поговорил со всеми хлопцами из «Чертополоха и ши­повника». С кем поговорил, кому и написал. Хлопцы думают по-прежнему. «Братство» не распалось.

— Как хорошо!

— Мстислав, Петрок Ясюкевич, Матей Бискупович, Всеслав Грима... ну, и я. Мы впятером взялись за людей, которых знали. Понимаешь, у хлопцев дело пошло веселее. А у нас с Мстиславом как-то тяжело. Чувствую: мешает что-то. Знаю, свой человек, с которым говорю, а он мнется да все куда-то словно прячется.

— В чем, полагаешь, причина?

— Полагаю, в Приднепровье есть еще одна организация. И большая. Много людей объединяет... Кто-то готовит большой за­говор... Кто-то бунт готовит.

Помолчал.

— Долго думал, кто имеет отношение. Решил смотреть, кто из честных людей, из тех, кто видит подлейшую нашу современность, а ходит веселым и бодрым. Вижу: Раткевич Юльян, Бискупович Януш, другие. А это все люди