Коммунисты - Луи Арагон
Что это испанец ответил главному полицейскому? Должно быть, того задело, и он сразмаху ударил Антонио по лицу. «А что бы я сделал, если бы меня вот так ударили по лицу?» — подумал Лебек. Но видя, как Антонио выдержал удар, не дрогнув, не моргнув глазом, как будто даже не почувствовал его, Франсуа понял, что это за человек, и невольно покачал головой: «Его из-за меня схватили… Что я наделал! Как я виноват перед партией! Погубил такого человека!..»
— Машина ждет? — спросил главный у шпика с револьвером.
— Ждет, господин начальник.
Тогда полицейские сковали вместе испанца и Мирейль. Франсуа повели, как он был, — в одном костюме, без пальто. Один из полицейских заметил это: — Чей коричневый балахон на стуле лежит? Твой, что ли? — Да. — Полицейский накинул ему пальто на плечи, Франсуа кое-как продел в рукав одну руку и засунул ее в карман. Вот чорт! В кармане «гармошка»! Пока полицейские опять шарили по ящикам, собирая вещественные доказательства, вся энергия Лебека была направлена на то, чтобы пальцами левой руки изорвать в клочки сложенный листок. Спускаясь в темноте по лестнице, он думал: выброшу клочки или проглочу… Но куда там! Полицейский, к которому он был прикован, заметил, что арестованный делает какие-то странные движения и зажег электрический фонарик: — Мерзавец! Отдай сейчас же! Взгляните, господин начальник, что у него в кармане… — Полицейские подобрали обрывки бумаги, там были непонятные слова, написанные заглавными буквами. — Ну, это специально для вас, Жюль… Вы ведь любитель разгадывать ребусы, — сказал начальник. На улице ждал автомобиль, похожий на фургон для развозки товаров покупателям. — Дорогу дамам! — третий полицейский грубо подтолкнул Мирейль в поясницу.
Только не думать о Мартине. Не думать о Мартине…
* * *
А в это время Мишлина писала длинное письмо Гильому. К несчастью, вышли все марки, а купить уже некогда, — надо успеть к антракту дойти до кино. Собираясь на свидание, она не могла отделаться от мысли, что в этот вечер ее арестуют. Особого страха она не испытывала, но хотела все предусмотреть. Если в сумочке у нее найдут письмо к Гильому, сразу узнают, где он находится, и его тоже притянут. Решила оставить письмо дома, но ведь могут нагрянуть и без нее. И Мишлина разорвала конверт. Если найдут письмо, не узнают адреса… Завтра надо вложить письмо в новый конверт и по дороге в контору опустить в ящик.
Она чувствовала себя очень усталой. Хорошо было бы сегодня никуда не ходить. Лебек ее мнения не спрашивал, он страшно гордился своей выдумкой — этими встречами возле кино во время антракта. Но он ли придет к ней со свертком, она ли принесет этот сверток домой, — консьержка одинаково может заметить. Лебек смотрел на дело иначе; ему нравились эти романтические встречи, когда дребезжит звонок, возвещающий антракт, и люди рассматривают в фойе фотографии кинозвезд, покупают эскимо или бегут в маленький соседний бар, а призрачный свет синих лампочек, горящих у входа, придает всему таинственный вид. В тот вечер шла американская картина с Дороти Ламур в главной роли. Эта актриса нравилась Гильому. Мишлина остановилась у ярко размалеванной афиши, где Дороти Ламур была изображена девушкой-островитянкой, одетой только в цветочные гирлянды.[281] Кино было самое что ни на есть семейное, разумеется, влюбленные парочки устраивали здесь свидания, посетители — все мелкий люд, жители этого квартала; многие здоровались друг с другом. И все-таки Мишлина всякий раз дрожала за Лебека. Что, если он не придет? Она решила считать до пятисот, не торопясь, очень медленно, и только после этого начать дожидаться Лебека. Но, досчитав до четырехсот пятидесяти, сказала себе: буду считать до тысячи. Какой пронзительный звонок, так и сверлит в ушах! А Лебека все нет…
Кто-то сказал за ее спиной: — Здравствуйте, мадам Валье… — Мишлина не очень удивилась. Она обернулась и сначала не узнала молодого человека, который с ней заговорил. Потом вспомнила. — Ах, это вы, м-сье Жан. Вот встреча! — Оказывается, он живет теперь в этом квартале. Вот как! И она тоже. — Да, благодарю вас, Гильом здоров… — И никаких неприятностей из-за его убеждений?
Вопрос, в сущности, был естественный, но ведь о таких вещах не принято спрашивать. Мишлина немного покраснела. А впрочем, что ж, брат Ивонны Гайяр не мог не знать об убеждениях Гильома, и, стало быть, в его вопросе нет ничего удивительного. Она быстро проговорила: — Нет, пока у него все благополучно. — И тут же подумала: значит, Жан не сомневается, что Гильом остался верен своим убеждениям. Да и ее ответ тоже означал, что Гильом не изменил своим взглядам. Но ведь она была едва знакома с Жаном, встречала его раза два у Ивонны, и только. Однако достаточно было одного вопроса и неосторожного ответа, и они уже как будто стали близкими друзьями.
— Вы в кино были? — спросил Жан.
Мишлина совсем не умела лгать и ответила: — Нет, я жду тут одного человека… — Ведь если Лебек придет, разумнее будет не показывать Жану, что она скрывает эту встречу. Жан воскликнул с детским недоумением. — Ах вот как! — Он тоже не умел лгать. Мишлине стало смешно. — Да нет, вы не подумайте… Это товарищ… У нас не совпадают часы работы. А вы знаете, что у меня будет ребеночек? — Нет, Жан не знал. — И скоро? — Нет еще, только весной. — Жан улыбнулся: — Весной? Все ждут весны… Как вы думаете, весной будут перемены? — Мишлине не хотелось продолжать такой разговор. Оттого что Франсуа запаздывал, она нервничала и теперь ухватилась за эту встречу с Жаном. — А вы? — спросила она. — Вы были в кино? — Нет, он не был в кино, просто проходил мимо. Звонок трещал, как кузнечики в поле. Мишлина беспокойно озиралась: неизвестно, с какой стороны придет Лебек.
Люди возвращались в кино смотреть, что будет дальше с Дороти Ламур. А Лебека все не было. Жан и Мишлина умолкли. Жан видел, что она тревожится. Он сказал: — Может
