Коммунисты - Луи Арагон
Однако Лебек решил, что никакие неприятности не сокрушат его оптимизма, даже туман, которым оправдывали налеты немецкой авиации на Париж; даже то, что напечатано было сегодня утром в «Попюлер» о репрессиях против коммунистов. Относительно газетных статей о Финляндии и о «давлении, оказываемом Советским Союзом», он думал: не вотрете очки, фальшивками за километр несет! А пока что Прибалтийские страны… и даже англичане вспомнили, что двадцать лет назад они были за линию Керзона[279]… В банке Лебек замурлыкал не арию тореадора, а другую: «Цветок, что ты мне подарила». Эти вокальные упражнения остановил удивленный взгляд Гриво. А потом вдруг Лебека вызвали в директорский кабинет. Директор сразу, без обиняков, заявил:
— Мне уже неоднократно сообщали о листовках. Я никогда не мешал вам придерживаться каких угодно взглядов и действовать согласно вашим убеждениям — вне банка, хотя… Но в банке вы являетесь банковским служащим, а при нынешних обстоятельствах это для вас большая удача — вас не взяли в армию. Война…
— Но, господин директор, какие у вас основания думать, что эти листовки…
— Ну, разумеется, сейчас вы скажете, что вы тут ни при чем! Может быть, вы и в самом деле тут ни при чем. Но разве вы когда-нибудь выражали несогласие с германосоветским пактом?.. Нет, не правда ли? Ну-с, так вот, вам предоставляется возможность доказать, что вы ни при чем в этой истории с листовками. Да, да, я буду великодушен: достаточно вам заявить мне, что вы несогласны со Сталиным — большего я от вас не требую, — и я поверю или сделаю вид, будто верю, что вы тут ни при чем. Коммунисты — надо им отдать справедливость — способны солгать в чем-нибудь другом, но в таких вопросах они считают для себя ложь недопустимой… Ну-с, что же вы не отвечаете?.. Вы несогласны со Сталиным?
— Господин директор, вы сами сейчас сказали, что в банке я являюсь банковским служащим… Я не обязан отвечать на ваш вопрос.
— Прекрасно. Вы на него уже ответили. С этого дня вы не состоите у нас на службе.
— Я обращусь в арбитражный суд.
— Пожалуйста, господин Лебек, можете обращаться в арбитражный суд. Хотите, я вызову сейчас вашего профсоюзного делегата? Господин Сомез немедленно даст вам все разъяснения, касающиеся ваших претензий…
Вот мерзавец! Франсуа, проходя мимо Гриво, бросил ему: — Готово! Выставили! — Гриво поглядел на него, покачал головой. Это было неизбежно, он этого ожидал. Лебек в своей клетке уже подсчитывал кассу, — незачем терять здесь время. Только вот как быть теперь со связью? Как сообщить Шарпантье?.. В окошечко просунули пачку банковых билетов. Лебек поднял голову. Как раз Шарпантье. Вот удача!
Шарпантье, сохраняя невозмутимый вид, принялся тихонько отчитывать Лебека:
— Больше недели в четырнадцатом округе нет «Юманите»…
— Да что ты! Мы выпустили в понедельник, а сегодня только еще пятница…
— Нечего вилять, понимаешь?
— У меня были затруднения с печатанием…
Гриво вдруг закашлялся. Закашлялся, как чахоточный. Что это с ним? Ага, директор. Лебек с сосредоточенным видом быстро пересчитывал кредитки. А Гриво-то каков?.. Значит, он понимает, что Шарпантье… Директор ушел в свой кабинет. Шарпантье наклонился к окошечку, носом к решетке, согнул спину, отставил назад ноги, навалился локтями на барьер, сложил вместе ладони и в этой небрежно-доверительной позе шипел сквозь металлическую сетку:
— Устраивайся, как хочешь, а изволь выпустить…
— Я понимаю… Но, знаешь, меня уволили. Надо найти другой способ…
— А вот эту сумму, господин Лебек, занесите на другой счет, — и в окошечко просунулась вторая пачка банковых билетов. — Тебя знают в кафе «Версаль»?
— Это слишком близко отсюда. Лучше бы в районе Фальгиера… Постой, там есть маленький бар…
— Хорошо. В четверг, в десять часов. Повторная явка через неделю…
В пачке кредиток были запрятаны инструкции и сложенный номер «Юманите».
А все-таки… ведь если Гриво догадывается… Ну и пусть… Я ведь нынче решил быть оптимистом. Пусть меня увольняют, пусть наши дают мне нагоняй, не стоит расстраиваться. И еще эта идиотская история с Жан-Блэзом. Что это Мартина выдумала! Две недели ее шуточка не выходит у него из головы. Правда, Мартина была тогда на меня зла, ревновала, а я как будто был виноват. До чего ж она у меня ревнивая! Ну, а в банке пусть говорят, что хотят, я сейчас шапку в охапку — и прощайте. Пойду прямо в профсоюз, не все же там такие, как Сомез. Где-нибудь найдется для меня место… Мне же надо содержать маму и Лолотту. Не шутите. А все-таки сегодня солнце в небе. Хоть и не греет, а солнце. И вообще нельзя унывать. Все устроится. А партия права. Значит, надо живей поворачиваться. Главное, сейчас же постараться выпустить что-нибудь. Если Мирейль согласится, можно сегодня же вечером напечатать. Наплевать, что она велела приходить в дневные часы. Мало ли что! Не хочу терять еще один день. Надо пойти к Мишлине: очень хорошо будет, если она успеет до восьми вечера отстукать восковки.
Дождь полоскал небо всю ночь, погода стояла холодная, но небо было голубое — первый раз за много дней. Франсуа не обескуражил даже кисло-сладкий прием, оказанный ему в профсоюзе, — в этот день его бодрость была неуязвима. Он улучил минутку, чтобы забежать к Жан-Блэзу. А в самом деле, до чего красив, чорт этакий! Но, к счастью, не позволит себе ухаживать за женой своего друга. Да еще какого друга! Франсуа Лебека… Жаль только, что он лепит какие-то несуразные штуки… Не поймешь в них, что к чему.
— Ну как, принес, наконец? Где твой багаж?
— Какой багаж? Ах
