В раю - Пауль Хейзе
Он усадил друзей на небольшой кожаный диван, уступавший — увы! — во всех отношениях знаменитому восточному дивану прежних дней. Шнец и Феликс между тем имели достаточно времени для того, чтобы рассмотреть картины, в которых было столько истины, такая ясная, изящная красота форм и колорита, что они пришли в настоящий восторг и выражали друг другу свое удивление.
— Вы слишком снисходительны! — послышался за ними голос Росселя. — Впрочем, может быть, и правда, что я стал порядочным колористом; ведь недаром же в продолжение целых десяти лет воздерживаешься от собственных грехов, думая только о том, как бы постигнуть тайну великих художников; но если свойство это не будет применено к делу, то оно неминуемо уподобится таланту, зарытому в землю, и может даже погибнуть вконец подобно тому, как погибают растения в погребе. Впрочем, разве теперь кто спрашивает о том, какой колорит придает живописец человеческой коже, изображает ли он ее свежею или дубленою? Самое главное теперь — мотив, идея, в особенности же если она отзывается патриотизмом. Тем не менее, не во гнев вам, господа герои, мы можем обходиться и без вас, разумеется, с условием прикрыть какой-нибудь юбочкой наготу этой нимфы и одеть хоть самые коротенькие штанишки на мальчика-рыбака.
— Но мы удаляемся от главного предмета, — заметил Шнец.
— Где же твоя жена?
— Она извиняется, но ни за что не хочет показаться в том весьма уважительном состоянии, в котором находится теперь. Я ей прямо сказал, что она, вероятно, конфузится господина барона… Конечно, отвечала она, поручика я бы не стала стесняться. О, если б я не был под башмаком супруги! Я мечтал всегда о безголовых женщинах, но убедился теперь, что они самые упрямые и настойчивые. Впрочем, в данном случае, это мне на руку. Как бы ни был человек свободен от предрассудков, он тем не менее непременно скорчит глупейшую физиономию, когда его жена, краснея и конфузясь, станет в его присутствии здороваться со своею первою и единственною любовью. Не отобедаете ли вы завтра у меня? Могу предложить немного, но от души: un piotto di macheroni, una brava bistecca, un fiasco di vino sincero[125] — я думаю, что тогда и хозяйка дома…
Феликс извинился, ссылаясь на предстоящий ему на другой день отъезд.
В эту минуту вошел Шёпф, который за последнее время еще более состарился. Темное старческое лицо его почти совершенно заросло белыми как снег волосами и бородой. Он был очень весел и с большим оживлением расспрашивал Шнеца и Феликса об их приключениях и подвигах. Старик выразил надежду, что они навестят Коле на вилле и полюбуются его фресками. Коле отлучался из виллы только на несколько часов и немедленно после торжественного вступления войск поспешил обратно к своей работе. Когда Феликс отказался и от этого предложения, то старик как-то вопросительно взглянул на своего зятя и затем оставил в покое молодого человека, которому, очевидно, хотелось поскорей убраться из Мюнхена.
Феликс должен был рассказать о полученном им назначении в Мед. В главной квартире давно уже обратили внимание на энергию и осмотрительность молодого барона. Благодаря знанию французского языка и юридических наук, а также общему нежеланию поручить управление завоеванными провинциями исключительно одним пруссакам, Феликса назначили помощником коменданта пограничной с Францией крепости. Чтобы справиться с предстоящей трудной работой, нужны были свежие силы, не только знакомые с обычными правительственными формами, но также и прошедшие житейскую школу и вынесшие оттуда привычку к быстроте действий и сообразительности, необходимым в непредвиденных случаях.
Серьезное лицо Феликса несколько оживилось. Когда он заговорил о предстоящей деятельности, в каждом его слове звучала твердая решимость. Другие, кажется, не замечали этого, и Россель еще на лестнице крикнул ему: «до свидания!», как и в былые времена, когда каждый был уверен, что непременно на днях свидится с приятелем.
Феликс и Шнец вышли уже на улицу, когда барон услыхал, что его назвали по имени. В верхнем окне, между зеленеющими комнатными растениями, он увидел г-жу Россель, весело кивавшую ему головой. Ее нежный цвет лица, казалось, стал прекраснее прежнего, небольшой изящный чепчик, кокетливо приколотый несколько сбоку к золотистым волосам, придавал маленькому личику какую-то особенную прелесть.
— Не думайте, что я не хочу более знаться со старыми друзьями. Я сегодня буквально осыпала вас цветами, а вы, гордец, даже не подняли головы. Все-таки же вам придется поднять ее теперь, чтобы посмотреть на меня. Впрочем, мундир вам далеко не так идет, как статское платье; я сама теперь такая страшная, — я не могу принудить себя показаться вам в этом виде. Но через шесть-восемь недель вы должны будете непременно пожаловать на крестины, слышите? Муж вам еще напишет — отговорок не принимаю. Если это будет мальчик, как, по-видимому, и должно быть, то его назовут непременно Феликсом, а теперь прощайте и будьте счастливы, желаю вам этого от души: вы заслуживаете этого вполне.
С этими словами веселое личико скрылось в верхнем этаже, не ожидая ответа Феликса.
ГЛАВА Х
— Теперь пойдем к Анжелике, — сказал Шнец. — Она живет поблизости отсюда, и ты застанешь ее, вероятно, дома.
Феликс остановился. Лицо его внезапно омрачилось.
— Я бы дорого дал, чтобы избавиться от этого посещения, — возразил он грустным голосом. — Помоги мне найти какой-нибудь уважительный предлог. Мне не хотелось бы оскорблять добрую девушку, которую я от души уважаю, но я убежден, что она знает всю подноготную. Другие могли удовлетвориться сказкой о дуэли — она же, лучший друг Юлии, наверняка знает все…
— Знает она или нет, в данном случае для тебя безразлично. Ты можешь ограничиться самым коротким визитом. Итак, по рукам! Она живет в этом доме. Я распрощусь с тобой здесь, а вечером зайду к тебе в отель и отправимся вместе на иллюминацию.
— Они все так расположены ко мне! — воскликнул Феликс, оставшись один. — Они все желали бы помочь мне преодолеть неутешное мое горе. Здесь — где они все так хорошо и весело устроили свою жизнь, дышится, по-видимому, свободнее и здоровее, после того как гроза войны разогнала тучи и туман; только я остался в прежнем положении. Я не в состоянии бродить каким-то пугалом между этими счастливыми людьми. Нет, прочь отсюда, и притом чем скорее, тем лучше. Если я выеду сегодня и буду в дороге всю ночь — послезавтра
