Уильям Теккерей - Путевые заметки от Корнгиля до Каира, через Лиссабон, Афины, Константинополь и Иерусалим
Дворецъ сераля, ограда съ мраморными столбами, зала посланниковъ, непроницаемая дверь, охраняемая ихогланами и евнухами, все это живописно на картинкѣ, но не въ дѣйствительности. Вмѣсто мрамора здѣсь по большой части подкрашенное дерево, почти вся позолота потускла, стража оборвана, и глупыя перспективы, нарисованныя на стѣнахъ, во многихъ мѣстахъ посколупались съ нихъ. Воксалъ при дневномъ свѣтъ можетъ потягаться своими эфектами съ этой сценою.
Со втораго двора сераля направились мы къ блистательной Портѣ, похожей на укрѣпленные ворота нѣмецкаго замка среднихъ вѣковъ. Главный дворъ окруженъ здѣсь присутственными Мѣстами, больницами и квартирами дворцовой прислуги. Это мѣсто очень велико и живописно; на дальнемъ концѣ его возвышается прекрасная церковь византійской архитектуры, а посреди двора ростетъ великолѣпный чинаръ, удивительныхъ размѣровъ и баснословной древности, если вѣрить гидамъ. Отсюда, можетъ быть, самый лучшій видъ на колокольню и легкіе куполы Софійской мечети, которая бѣлѣетъ въ отдаленіи. Самая Порта представляетъ превосходный предметъ для эскиза, если бы только придворные чиновники позволили срисовать ее. Когда я приступилъ къ этому дѣлу, ко мнѣ подошли сначала два турецкихъ сержанта и стали очень добродушно слѣдить за процессомъ рисованья. Скоро присоединилось къ нимъ порядочное число другихъ зрителей, и такимъ образомъ составилась толпа, чего будто бы не допускается въ окрестностяхъ сераля. По этому и попросили меня устранить причину безпорядка, то-есть, закрыть портфель и прекратить эскизъ Отоманской Порты.
Думаю, что я не въ состояніи сообщить о Константинополѣ извѣстій, которыя были бы лучше и основательнѣе разсказовъ о немъ другихъ туристовъ. Я могъ бы замѣтить, вмѣстѣ съ ними, что мы присутствовали при послѣднихъ дняхъ умирающей имперіи и слышали много исторій о слабости, безпорядки и угнетеніи. Я видѣлъ даже Турчанку, которая къ мечети султана Ахмета подъѣхала въ каретъ. Развѣ не есть это предметъ, достойный размышленія? Развѣ нельзя вывесть отсюда безконечныхъ умозаключеній о томъ, что надъ турецкимъ владычествомъ прозвучалъ заупокойный благовѣстъ; что европейскій духъ и наши учрежденія, однажды допущенныя, должны пустить такіе корни, которыхъ ничѣмъ уже нельзя вырвать отсюда; что скептицизмъ, сильно овладѣвшій умами высшаго сословія, долженъ перейти въ непродолжительномъ времени въ нисшіе слои общества, и крикъ муэцина съ мечети обратиться въ одну пустую церемонію?
Но такъ какъ я прожилъ здѣсь не болѣе недѣли и ни слова не знаю по-турецки, то, можетъ быть, эти обстоятельства препятствовали сдѣлать мнѣ точныя наблюденія надъ духомъ народа. Я замѣтилъ только, что Турки добродушны, красивы и очень склонны къ лѣности; что Турчанки носятъ безобразныя желтыя туфли; что кабобы, которыми торгуютъ въ лавкѣ, подлѣ самыхъ рядовъ базара, очень горячи и вкусны, и что въ армянскихъ съѣстныхъ палаткахъ продаютъ превосходную рыбу и крѣпкое виноградное вино, не низкаго достоинства. Когда мы сидѣли и обѣдали, здѣсь на солнышкѣ, къ намъ подошелъ старый Турка, купилъ грошовую рыбу, усѣлся смиренно подъ дерево и началъ уплетать ее съ собственнымъ хлѣбомъ. Мы попотчивали его квартою винограднаго вина; старикъ выпилъ его съ большимъ удовольствіемъ и, обтирая рукавомъ сѣдую бороду, разсказалъ намъ много интереснаго о современномъ состояніи имперіи. Вотъ единственный мусульманинъ, съ которымъ вошелъ я въ довольно близкія сношенія въ Константинополѣ. Вы поймете причины, не позволяющія мнѣ пересказать того, что я отъ него слышалъ.
«Вы сознаетесь, что вамъ нечего писать, замѣтитъ кто-нибудь, такъ для чего же вы пишете?» Признаться я и самъ себѣ задаю тотъ же вопросъ, и однакоже, сэръ, въ этомъ короткомъ письмѣ есть еще вещи, достойныя вашего вниманія. Турчанка въ каретѣ — идея многозначительная; сравненіе сераля съ воксаломъ при дневномъ свѣтѣ вѣрно съ дѣйствительностью. Изъ этихъ двухъ данныхъ ваша великая душа и геніальный, философскій умъ могутъ извлечь тѣ результаты, которыхъ не напечаталъ я здѣсь по скромности. Еслибы не умѣли вы такъ мастерски подражать дѣтскимъ учебникамъ, пріискивая нравоученія ко всѣмъ прочитаннымъ вами баснямъ, тогда я сказалъ бы вамъ, что многое въ отоманской имперіи обрюзгло, сморщилось и ослабло, какъ тотъ старый евнухъ, который грѣлся на солнышке; что когда Турчанка ѣхала въ мечеть въ каретъ, я понялъ, что учитель ея не Турція, и что двурогая луна блистательной Порты должна померкнуть передъ свѣтомъ образованія, какъ меркнетъ полный мѣсяцъ при солнечномъ восходѣ.
VIII
Жиды пилигримы. — Жидъ покупатель. — Памятники рыцарства. — Банкротство магометанизма. — Драгоманъ. — прекрасный день. — Родосъ
Изъ Константинополя мы направили путь къ Яфѣ. Корабль наполнился христіанами, евреями и язычниками. Каюты заняли Поляки, Русскіе, Нѣмцы, Французы, Испанцы и Греки; на палубѣ толпились маленькія колоніи людей, несходныхъ между собою по вѣрѣ и происхожденію. Былъ тутъ греческій священникъ, почтенный, сѣдобородый старецъ; много лѣтъ питался онъ только хлѣбомъ и водою для того, чтобы скопить маленькую сумму денегъ на путешествіе въ Іерусалимъ. Были также и еврейскіе равины, справлявшіе на кораблѣ праздникъ кущъ; каждый день два и три раза совершали они богослуженіе, въ бѣломъ облаченіи и съ филактерами. Были и Турки, отправлявшіе свои религіозные обряды и осторожно уклонявшіеся отъ сообщенія съ Жидами.
Неопрятность этихъ чадъ неволи превосходитъ всякое описаніе. Зловоніе, распространяемое ими, одежда и лица, пропитанныя насквозь саломъ, ужасныя кушанья, приготовляемыя въ вонючихъ горшкахъ и пожираемыя съ помощью грязныхъ пальцевъ, цыновки, постели и ковры, неопрятные въ высшей степени, — могли бы представить богатый предметъ для рѣзкихъ описаній Свифта, нисколько несвойственныхъ моему кроткому и деликатному перу. Что сказали бы на Бэкеръ-Стритѣ при взглядѣ на эту картину, которою попотчивали насъ новые товарищи? Впрочемъ, наше вниманіе было преимущественно занято обычаями и одеждою новыхъ спутниковъ.
Польскіе Евреи ѣхали сложить кости свои въ долинѣ Іосафата, исполняя съ чрезвычайной строгостью религіозные обряды. Мы были увѣрены, что утромъ и вечеромъ увидимъ непремѣнно раввиновъ ихъ, въ бѣлыхъ балахонахъ, молящихся, склонясь надъ книгами. Вся эта партія Жидовъ умывалась одинъ разъ въ недѣлю, наканунѣ субботы. Мужчины носили длинныя рясы и мѣховыя шапки или шляпы съ широкими полями; во время богослуженія, привязывали они къ головъ маленькія желѣзныя коробочки, съ вырѣзаннымъ на нихъ священнымъ именемъ. Нѣкоторые изъ дѣтей были очень хороши, а между женщинами вашъ покорнѣйшій слуга открылъ очаровательный розовый бутонъ красоты. Послѣ умывки, отъ пятницы до понедѣльника, прекрасное личико этой Еврейки блестѣло удивительной свѣжестью, но потомъ снова загрязнилось, засалилось я совершенно утратило природную бѣлизну и легкій румянецъ. Отъ Конставтинополя до Яфы преслѣдовалъ васъ крѣпкій вѣтеръ; морскія волны обдавали пѣной и брызгами неумытыхъ Жидовъ; мѣшки и тюки съ багажемъ ихъ мокли на палубѣ. Однакоже, не смотря на всѣ невзгоды, Евреи не хотѣли нанять каютъ, хотя и были въ числѣ ихъ люди богатые. Одинъ отецъ семейства, видя, что его поколѣніе промокло до костей, оказалъ, что онъ желалъ бы заплатить за каюту; но погода разгулялась на другой день, и ему стало жаль разстаться съ деньгами. Долго отнѣкивался Жидъ, однакоже корабельныя власти принудили его взять каюту.
Эта страсть къ удержанію денегъ принадлежитъ не однимъ Евреямъ; ею заражены и христіане, и поклонники Магомета. Tacкаясь по базарамъ за разными покупками, мы нерѣдко платили за нихъ такія деньги, съ которыхъ слѣдовало получить сдачу, и почти всякій разъ продавцы не додавали намъ нѣсколькихъ піастровъ; когда же мы настоятельно требовали ихъ, они разставались съ ними очень неохотно, выкладывая на залавокъ пенсъ за пенсомъ и умоляя насъ удовольствоваться неполной сдачею. Въ Константинополъ купилъ я для дамъ брусскаго шелку на пять или на шесть фунтовъ стерлинговъ, и богатый Армянинъ, который продалъ его, сталъ нищенски выпрашивать у меня три полпенса на переѣздъ въ Галату. Есть что-то наивное и смѣшное въ этомъ плутовствѣ, умасливаньѣ и страсти выканючить полпенса. Пріятно подать милостыню миліонеру нищему, засмѣяться въ лицо ему и сказать: «Вотъ, богачъ, вотъ тебѣ моя копѣйка. Будь счастливъ; разживайся на нее, старый, отвратительный попрошайка.» Я любилъ наблюдать за Евреями на берегу и на палубѣ, когда продавали они что нибудь другъ другу. Битва между продавцомъ и покупателемъ была для нихъ въ полномъ смыслъ агоніею. Они кричали, били по рукамъ и бранили другъ друга очень энергически; прекрасныя, благородныя лица ихъ выражали глубочайшую горесть — и вся эта запальчивость, это отчаяніе изъ-за копѣйки!
Посланные отъ нашихъ Евреевъ отправились на островъ Родосъ для закупки провизіи; въ числѣ ихъ находился почтенный равинъ, тотъ самый, который, въ бѣломъ глазетовомъ облаченіи, съ патріархальной наружностью, преклонялъ колѣна во время утренней молитвы передъ священной книгою, — и надобно было посмотрѣть, какъ отчаянно торговался онъ съ родосскимъ жидомъ за курицу! Улица запрудилась Жидами. Изъ старинныхъ, изукрашенныхъ рѣзьбою оконъ глядѣли косые глаза; изъ низенькихъ античныхъ дверей высунулись крючковатые носы; Жиденки, гнавшіе лошаковъ, Еврейки, кормившія грудью дѣтей, нарядныя и оборванныя красоточки, почтенные, сѣдобородые отцы ихъ — все это столпилось вокругъ продавца и покупателя курицы! И въ это же самое время, какъ нашъ равинъ опредѣлялъ цѣну ея, дѣти его, въ слѣдствіе данной имъ инструкціи, добывали пучки зеленыхъ вѣтвей для украшенія корабля въ день предстоявшаго праздника. Подумайте, сколько вѣковъ удивительный народъ этотъ остается неизмѣннымъ!
