Уильям Теккерей - Путевые заметки от Корнгиля до Каира, через Лиссабон, Афины, Константинополь и Иерусалим
Посланные отъ нашихъ Евреевъ отправились на островъ Родосъ для закупки провизіи; въ числѣ ихъ находился почтенный равинъ, тотъ самый, который, въ бѣломъ глазетовомъ облаченіи, съ патріархальной наружностью, преклонялъ колѣна во время утренней молитвы передъ священной книгою, — и надобно было посмотрѣть, какъ отчаянно торговался онъ съ родосскимъ жидомъ за курицу! Улица запрудилась Жидами. Изъ старинныхъ, изукрашенныхъ рѣзьбою оконъ глядѣли косые глаза; изъ низенькихъ античныхъ дверей высунулись крючковатые носы; Жиденки, гнавшіе лошаковъ, Еврейки, кормившія грудью дѣтей, нарядныя и оборванныя красоточки, почтенные, сѣдобородые отцы ихъ — все это столпилось вокругъ продавца и покупателя курицы! И въ это же самое время, какъ нашъ равинъ опредѣлялъ цѣну ея, дѣти его, въ слѣдствіе данной имъ инструкціи, добывали пучки зеленыхъ вѣтвей для украшенія корабля въ день предстоявшаго праздника. Подумайте, сколько вѣковъ удивительный народъ этотъ остается неизмѣннымъ!
Родосскіе Евреи, эти геніи неопрятности, поселились въ благородномъ, древнемъ, полуразрушенномъ городѣ. До-сихъ-поръ гербы гордыхъ рыцарей остаются надъ дверями, въ которыя входятъ эти жалкіе, пропитанные саломъ кулаки и ходебщики. Турки пощадили эмблемы своихъ храбрыхъ противниковъ; они оставили ихъ неприкосновенными. Не такъ поступили Французы, овладѣвши Мальтою. Всѣ арматурныя украшенія мальтійскихъ рыцарей. уничтожили они съ своей обычной пылкостью; но по прошествіи немногихъ лѣтъ эти республиканцы, эти герои Мальты и Египта вдались въ тонкости геральдики, превратясь въ графовъ и князей новой имперіи.
Рыцарскія древности Родоса великолѣпны. Я не видывалъ зданій, которыя величіемъ и красотою намекали бы яснѣе на гордость своихъ основателей. Бойницы и ворота столько же воинственны и тяжелы, сколько художественны и аристократичны: вы сейчасъ замѣтите, что построить ихъ могли только люди высокаго происхожденія. Смотря на эти зданія, думается, что въ нихъ все еще живутъ рыцари св. Іоанна. Въ тысячу разъ живописнѣй они новѣйшихъ укрѣпленій. Древняя война заботилась о своемъ собственномъ украшеніи и строила богатые изящной скульптурою замки и стрѣльчатые ворота; но, судя по Гибралтару и Мальтѣ, нѣтъ ничего прозаичнѣе современной намъ крѣпостной архитектуры, которая заботится о войнѣ, не обращая ни малѣйшаго вниманія на живописную сторону битвы. До-сихъ-поръ на бастіонахъ лежитъ нѣсколько крѣпостныхъ орудій; пушечные запасы прикрыты ржавыми латами, которые носили защитники крѣпости триста лѣтъ назадъ тому. Турки, уничтожившіе рыцарство, ожидаютъ теперь своей очереди. Расхаживая по Родосу, я былъ пораженъ признаками этого двойнаго упадка. На здѣшнихъ улицахъ вы видите прекрасные домы, украшенные гербами благородныхъ рыцарей, которые жили здѣсь, молились, ссорились между собою и убивали Турокъ. Это были облагороженные, изящные по наружности морскіе пираты. Произнося обѣтъ цѣломудрія, они жила грабежемъ; проповѣдуя смиреніе, принимали однихъ дворянъ въ свой орденъ, и умирали съ надеждою получить награду за всѣхъ убитыхъ ими язычниковъ. Когда же это благородное братство принуждено было уступить храбрости и фанатизму Турокъ; когда пало оно подъ ударами грабителей болѣе отважныхъ, нежели самый благородный изъ рыцарей: тогда залы этихъ домовъ наполнились великолѣпными пашами Востока, которые, побѣдивъ своихъ отважныхъ противниковъ, презирали христіанъ и рыцарей несравненно изящнѣе, нежели Англичанинъ презираетъ Француза. Теперь величавыя зданія Родоса перешли въ руки оборванныхъ торгашей, владѣющихъ дрянными лавчонками на базарѣ, и стали квартирами мелкихъ чиновниковъ, которые пополняютъ скудные оклады свои взятками. Вмѣсто серебра и золота, блистательный свѣтъ міра выдаетъ имъ жалованье оловомъ. Грозный противникъ крестоносцевъ совершенно утратилъ свою силу; мечъ его никому уже не страшенъ; дамаская сталь этого меча обратилась въ олово и не можетъ срубить головы христіанина. Человѣку, надѣленному нѣжными чувствами, простительно поболтать немного о печальной картинѣ, представляемой упадкомъ двухъ великихъ учрежденій вселенной. Рыцарства нѣтъ уже болѣе; оно погибло, не измѣнивъ себѣ, оно пало на полѣ битвы, обращенное лицомъ къ врагамъ своей вѣры. Теперь и магометанизмъ готовъ рухнуться. Сынъ Баязета Ильдерима оказывается несостоятельнымъ; потомки Магомета поглощаются Англичанами и болтунами Французами; Источникъ Величія съежился въ три погибели и чеканитъ оловянныя денежки! Подумайте о прекрасныхъ гуріяхъ, населяющихъ рай Магомета! Какъ должны быть печальны онѣ, видя, что пріѣзды къ нимъ правовѣрныхъ съ каждымъ днемъ становятся все рѣже и рѣже. Самый рай этотъ, кажется мнѣ, принимаетъ роковую воксальную наружность сераля, которая преслѣдуетъ меня съ тѣхъ самыхъ поръ, какъ я покинулъ Константинополь. Неизсякаемые фонтаны вѣка начинаютъ сохнуть; на днѣ ихъ блеститъ какая-то двусмысленная жидкость; только что поджаренныя мясныя деревья кричатъ пріятнымъ голоскомъ: «приди, покушай меня,» но правовѣрный начинаетъ уже крѣпко сомнѣваться въ добромъ качествѣ этихъ жизненныхъ припасовъ. По ночамъ бѣдныя гуріи печально сидятъ вокругъ этихъ деревьевъ, штопая своя полинявшія, прозрачныя покрывала; Али, Омаръ и старые имамы собираются на совѣтъ, и самъ вождь правовѣрныхъ, этотъ грозный пастырь верблюдовъ, сверхъестественный супругъ Кадише, сидитъ одиноко въ покачнувшемся кіоскѣ и думаетъ крѣпкую думу о постигшей его участи, съ трепетомъ ожидая того дня, когда райскіе сады его опустѣютъ, подобно греческому Олимпу.
На всемъ городъ Родоса лежитъ печать разрушенія и упадка; одни только дома, занимаемые консулами, не гармонируютъ съ общимъ характеромъ этой грустной картины. Красиво стоятъ они на берегу моря, подъ разноцвѣтными флагами своихъ націй; тогда какъ древнія зданія Родоса ветшаютъ и разваливаются. Прекрасная церковь св. Іоанна, обращенная въ мечеть, и рядомъ съ нею другая мечеть, принимаютъ формы развалинъ; городскія укрѣпленія разрушаются отъ времени. Въ маленькой гавани шумъ и возня очень порядочные; но ихъ производятъ люди, оборванные по большой части, какъ нищіе; на базаръ не видалъ я ни одной лавки, которая стояла бы дороже тюка съ товарами ходебщика.
Дорогою, я взялъ въ проводники себѣ молодаго нѣмецкаго башмачника, только что возвратившагося изъ Сиріи. Онъ увѣрялъ меня, что весьма свободно говоритъ по-арабски и по-турецки. Я думалъ, что онъ научился такой премудрости, когда былъ еще студентомъ въ Берлинѣ; но оказалось, что мой Нѣмецъ знаетъ по-турецки не больше трехъ словъ, которыя и употреблялъ онъ въ дѣло при всякомъ удобномъ случаѣ, водя меня по безлюднымъ улицамъ стараго города. На линію укрѣпленій вышли мы сквозь древніе ворота и гауптвахту, гдѣ стояла нѣкогда часовня съ позолоченной кровлею. Подъ сводомъ воротъ валялся оборванный караулъ изъ солдатъ турецкаго гарнизона. Два мальчика на лошакѣ; невольникъ на мулѣ; женщина, шлепающая желтыми папушами; старикъ, сплетающій корзину изъ ивовыхъ прутиковъ, подъ тѣнью древняго портика; колодезь, изъ котораго пили боевые коня рыцарей, и водою котораго плескались теперь два мальчика, ѣхавшіе на лошакѣ: вотъ предметы для кисти сантиментальнаго артиста. Когда сидитъ онъ здѣсь, занятый своимъ эскизомъ, отрепанная власть острова ѣдетъ на тощей лошаденкѣ, и два или три солдата, оставя трубки, берутъ ружья на плечо при въѣздѣ своего начальника подъ сводъ готической арки.
Меня удивляла необыкновенная чистота и ясность здѣшняго неба; такихъ желтыхъ песковъ и такой великолѣпно синей воды не видалъ я ни въ Кадиксѣ, ни въ Пиреѣ. Домики береговыхъ жителей, окруженные садами и огородами, имѣютъ видъ бѣдныхъ хуторовъ; но всѣ смоквы усѣяны золотистыми плодами; стройныя пальмы окружены какимъ-то особенно свѣтлымъ воздухомъ; ползущія растенія, изгибаясь по крѣпостной стѣнѣ, блестятъ цвѣтами и листьями. Жители острова, съ прекрасными, торжественными лицами, покоятся въ прохладной тѣни, беззаботные и счастливые; никто изъ нихъ не трудится; они и говорятъ-то неохотно, какъ будто лѣнь и безмолвіе необходимыя условія этой чудной атмосферы, которою дышутъ они.
Мы спустились по берегу, къ старинной мечети, блестящей на солнцъ и испещренной вырѣзанными на ней именами Аллаха и титулами пиратовъ и полководцевъ, похороненныхъ здѣсь. Ключарь этой мечети сидѣлъ въ саду, на деревянномъ возвышеніи, лѣниво раскачиваясь изъ стороны въ сторону и напѣвая въ носъ величаніе пророку, а между тьмъ вѣтеръ, колебля вершины деревьевъ, прихотливо игралъ тѣнью ихъ по плитамъ мощенаго двора, по маленькимъ фонтанамъ и по нашесту гнусаря-псалмопѣвца. Съ боку двора стояла мечеть, съ бѣлыми столами, холоднымъ поломъ, устланнымъ циновками, съ прекрасными орнаментами и рѣзной каѳедрой; а прямо противъ него возвышались бойницы и зубчатая стѣна рыцарскаго города.
Дѣйствительно, подъ вліяніемъ этой прекрасной атмосферы, душа наполняется чувствомъ какой-то мирной радости, и человѣкъ невольно поддается лѣни. Я спустился еще ниже, къ заливу, на которомъ также лѣниво дремало нѣсколько судовъ, не имѣя ни одной живой души на палубѣ, и нашелъ здѣсь тюрьму. Ворота были отворены настежъ, какъ въ Вэстминстеръ-Голлѣ. Нѣсколько заключенныхъ съ женами и одинъ или два солдата сидѣли у фонтана, подъ аркою; другіе преступники бродили тамъ и сямъ, очень пріятно побрякивая цѣпями. Часовые и чиновники поговаривали съ ними весьма дружелюбно, и когда сталъ я снимать съ нихъ портреты, они только слегла посматривали на мою работу. Старая, покрытая морщинами преступница, которую избралъ я моделью, по причинъ особенно отвратительной ея наружности, закрыла рукавомъ лицо, и этотъ неумѣстный признакъ стыдливости произвелъ общій хохотъ въ добродушной толпѣ душегубовъ, воровъ и полицейскихъ чиновниковъ. Мѣсто это потому только и можно было признать острогомъ, что поперегъ дверей растянулось двое часовыхъ; недалеко отъ нихъ, внутри двора, лежали три только что пойманныхъ пирата, съ цѣпями на ногахъ. Они совершили нѣсколько убійствъ и ожидали смертнаго приговора; но и тутъ женамъ этихъ людей предоставленъ былъ свободный доступъ къ нимъ. Кажется, еслибы полдюжинѣ товарищей вздумалось освободить этихъ молодцовъ, да еслибъ и сами они почувствовали охоту къ движенію, часовые полѣнились бы догонять ихъ. Соединенное вліяніе Родоса и Рамазана овладѣло, повидимому, душою и тѣломъ пріятеля моего, берлинскаго башмачника. Получивъ деньги, онъ въ туже минуту оставилъ меня, сѣлъ подлъ фонтана и началъ уписывать виноградъ, вытаскивая кисти его изъ неопрятнаго ножоваго платка. Въ гавани, развалясь на палубахъ судовъ, дремали или, отъ нечего дѣлать, ѣли арбузы такіе же, какъ и онъ, праздные христіане. Въ кофейняхъ, вдоль набережной, сидѣли цѣлыя сотни неподвижныхъ мужчинъ, предаваясь сладостному кейфу; капитанъ знаменитаго парохода «Иберія», съ офицерами и частью пассажировъ, принадлежалъ также къ числу тунеядцевъ. Человѣка три изъ молодыхъ искателей приключеній отправились въ долину, гдѣ былъ убитъ драконъ; но другіе, поддавшіеся болѣе ихъ обаятельному вліянію острова, право, не двинулись бы съ мѣста даже и въ томъ случаѣ, когда сказали бы имъ, что самъ Колоссъ Родосскій разгуливаетъ недалеко отъ города.
