Виктор Финк - Евреи в тайге
Директор Дальне-Восточного краевого научно-исследовательского института проф. В. М. Савич также высказывается по поводу вопросов, затронутых т. Ю. Лариным. Он говорит:
«Ссылка Ю. Ларина на то, что старое Переселенческое управление признало Биробиджан вообще непригодным для земледельческой колонизации, не может теперь иметь значения, так как в довоенный период охватывались наиболее легко освояемые территории, имелись еще большие просторы, а сама колонизация в значительной степени базировалась на так называемых интендантских культурах.
Картина сельского хозяйства Д. В. в последнем десятилетии резко изменилась в сторону развития риса и манджурских культур, и, например, многие земли, считавшиеся пригодными только для сенокошения, оказались ценнейшими для рисосеяния.
Среди пригодных для земледелия частей Дальнего Востока Биробиджан занимает несомненно одно из лучших мест, и по своим природным условиям он во многих отношениях напоминает некоторые (далеко не безнадежные) части С. Америки. Между прочим, по целому ряду естественно-исторических условий у Биробиджана есть сходство с ближайшими к Нью-Йорку районами, которые дали приют более чем миллионному еврейскому (и в некоторой части земледельческому) населению.
Конечно, явления наводнений, о которых упоминает Ю. Ларин, весьма типичны для муссонного климата Д. Востока. Но разве их нет и в соседней стране — Японии — с ее культурными долинами или в других горных странах?
Дальний Восток и, в частности, Биробиджан, несмотря на зимние морозы, летний гнус и пр. ужасы, имеет и целый ряд преимуществ. Здешнее земледелие почти не знает засухи, здесь возможны ценные культуры: табака, риса и пр., которые удаются далеко не везде. Здесь кореец или китаец на небольшом клочке земли — около гектара—.кормит всю свою семью.
Итак, агрономическая ценность Биробиджана и Д. Востока вообще выявлена жизнью, и нет вопроса — гиблое ли это место или желанный простор новой земли. Весь вопрос сводится только к тому: кто будет обладателем этих несомненно ценных земель?
Решая этот вопрос, в частности, по отношению к еврейскому населению, которое ранее было чуждо земледелию, мы подойдем к нему с той осторожностью, как и Ю. Ларин.
Нельзя скрывать того, что Д. Восток при всех его прекрасных задатках и колоссальных возможностях использования производительных сил является (как когда-то являлась Америка) страной, трудной для освоения.
Разве не такую же дикую и во многих случаях заболоченную страну, покрытую лесами, встретили пионеры заселения Америки? Но туда шел исключительно предприимчивый и сильный элемент, который вел упорную борьбу с природой, и тем не менее С. Америка долго была бедной землей, несмотря на то, что туда переселялся часто опытный европейский земледелец.
Вместе с Ю. Лариным мы считаем, что без крупных вложений на мелиоративные, дорожные и пр. работы Биробиджан и вообще Д. Восток не могут дать приют массовому еврейскому населению».
Однако покуда длились разногласия, заселение Биробиджана евреями было все-таки начато. Разрешить спор предложено было беспристрастному третьему лицу, которое именуется жизнью, она же — история. Вот кто должен был ответить на бесчисленное множество вопросов, из которых два основных можно в общем формулировать так:
1) Годится ли Биробиджан вообще для заселения? Будет ли его девственная природа так же неподатлива в отношении новых колонизаторов, как она была доселе в отношении прежних?
2) Годятся ли для заселения Биробиджана городские жители и, в частности или в особенности, — евреи?
В какой же мере могут быть экспертами по этим вопросам все те люди, которых автор вывел на первых страницах книги? Что могут сказать отсталые туземцы или культурно дефективные казаки по вопросу о перспективах еврейской колонизации в Биробиджане? Зачем автор позвал сюда Богатова, Максимова, Мишку-Муху, деда Онисима и стольких других? При чем они здесь?
Но автор их и не звал. Они пришли сами — и по очень важному делу. Они знают, что автор— журналист, что он обращается не к художественным эмоциям, а к общественному мнению с непосредственными организационными задачами, и в такой момент, Когда кто-то, — им безразлично кто, — собирается заводить в их тайге новую жизнь. Они очень рады. Они уже слыхали, что на Дальнем Западе появились новые люди, которые умеют делать трудные дела. Поэтому, как местные старожилы, они и хотят сказать им несколько слов.
Автор считает, что эти несколько слов должны быть учтены во всякой работе о Биробиджане.
История нашего Дальнего Востока, в отличие от истории мидян, не знает никаких туманов. Истоки бытия крупных человеческих коллективов теряются в глубине веков. В них теперь трудно разобраться, их трудно регулировать.
Но молодой Дальний Восток не имеет вчерашнего дня. Никаких туманов. Все ясно, как стеклышко. В это стеклышко еще видно, как сложился Дальний Восток. Рядом с каждым явлением быта здесь еще видна организационная причина этого явления. Еще живы свидетели того, как строили Дальний Восток, ибо Дальний Восток непостроился стихийно, неизвестно как, когда и почему, — а его искусственно начали строить 70 лет тому назад.
Все ясно, как стеклышко. И более всего ясна тяжелая бездарность буржуазно-помещичьего государства и людей, которые строили Дальний Восток. Они строили на гладком месте. Природа честно внесла свой пай — неисчислимые богатства. Здесь давно можно было создать громадное культурное государство, но не создано ничего.
Почему? Как это случилось? Кто в этом виноват? Кто виноват в том, что этот богатый край почти пустынен и что немногие люди, которые там живут, почти ничего не значат на счетах культурного человечества?
В «Русской Старине» за 1879 г. напечатаны интересные воспоминания Венюкова о первых попытках заселить Амур в 1858 г. Автор служил при Муравьеве-Амурском, много видел и много знает. Он с горечью указывает основную причину неудачи колонизации: государство не позаботилась ни об устройстве дорог, ни об установлении регулярной, связи между поселками. «Вот почему амурская колонизация не вышла такой, как можно было бы ожидать по естественным богатствам страны», — говорит Венюков и прибавляет — «государство основывало колонии; и с первого же дня разоряло их своей неорганизованностью».
Вот оно самое главное, — помимо того общеизвестного, что было свойственно старому режиму во всех его делах и начинаниях.
Колонизация велась без организованности. Людей рассыпали без плана горсточками по тайге, не подготовив ее к приему оседлого населения, даже не проложив основных дорог.
Мудрено ли, что одни разбегались, другие дичали?
Так было в 1858 году. Колонизация без дорог и связи была очевидной бестолковщиной уже и для той эпохи.
Но вот прошло полвека. Государство увидело, что казачья колонизация ровно ничего не дала. Край оставался пустынным, земля лежала дикая, естественные богатства не разрабатывались, и даже военного охранения не получилось: когда в начале нынешнего столетия побережье стало подвергаться набегам хунхузов, казаки телеграфно потребовали у губернатора, чтобы им была выслана защита: дружина Ермака выродилась в порядочных лодырей. Губернатор Унтербергер вышел из себя. Он справедливо ответил, что не затем власти держат и кормят на границе казаков, чтобы при первой нужде посылать на их защиту солдат.
Стало ясно, что надо колонизировать край наново. Для этого был выделен, в первую очередь, участок, омываемый Амуром и его притоками— Бирой и Биджаной, «Биджано-Бирский район», как его тогда именовали.
В 1913 году сюда стали свозить переселенцев, — на сей раз крестьян из Украины.
Однако с замечательным тупоумием была снова повторена основная ошибка 1858 года: переселенцев опять разбросали горсточками среди тайги и болот, не обеспечив их жилищем: и не связав дорогами… Переселенцы убедились в пышных богатствах здешней природы; однако воспользоваться ими не могли и вскорости благополучно бежали. Благо, в 1913–1914 гг. уже не принято было пороть.
И вот прошло еще пятнадцать лет. Попрежнему глухо гудит тайга, попрежнему мокнут болота. В крае, где почва родит все, начиная от овса до суходольного риса и сои, немногие имеющиеся хлеборобы упрямо сеют только пщеницу, да и то мало; при широкой возможности культурного садоводства, здесь даже в городах не достать ничего, кроме дикого винограда и голубицы; на полях, созданных самой природой для огородничества, даже и картошки сажают мало; источники целебной минеральной воды приводят в движение примитивные крестьянские мельницы; графит, охра, железо, уголь, золото лежат в недрах земли, перекрытые медвежьими берлогами. Пышный край остается пустынным, плотность населения равняется 1 человеку на 1 км2.
Вот почему теперь, едва появляются новые колонизаторы, как и здешние люди и чуть ли не сама тайга торопятся видеть их в первую очередь, чтобы сказать:
