Виктор Финк - Евреи в тайге
Ничтожная кучка населения, забившегося где-то в тайге, не нарушает его пустынности.
Да и Биробиджан, в сущности, пустыня: его 30 тыс. жителей рассыпались на 240 населенных мест; в среднем приходится, значит, каких-нибудь 125 жителей на село. К тому же села эти охватывают район цепью, главным образом, вдоль Амура и по железной дороге. Цепь получается довольно жиденькая: Амур от Благовещенска до Хабаровска тянется на 1 000 км, из них, примерно, 600 км по биробиджанскому берегу. Да и железная дорога Уссурийская тянется по Биробиджану на 330 верст. Вот эти линии больших путей и заселены кое-как, а сердцевина края пустует. При старом режиме вдоль Амура сложилось несколько сравнительно больших станиц: Михайло-Семеновская—1 300 душ, Екатерино-Никольская— 2 000 душ. Тысячи три жителей есть и в городке Ин у железной дороги. Но таких больших центров в Биробиджане раз-два и обчелся. От Ина дальше в глубь страны идет пустыня, нетронутая глушь.
В известных кругах советской общественности, особенно, конечно, на так называемой «еврейской улице» биробиджанский план произвел огромное впечатление. Этому значительно содействовала еврейская печать. Биробиджан стали всячески расхваливать во всех отношениях и смыслах.
Были и другие голоса. Тов. Ю. Ларин, например, отдал свой авторитет противникам биробиджанского плана. В журнале «На аграрном фронте» (1929 г. № 3) и в своей книге «Евреи в СССР» он подвергает самую идею Биробиджана жестокой критике. Разоблачая неправильность в подходе к делу, обнаружившуюся уже с первых шагов, т. Ю. Ларин ставит под сомнение не только возможность создания в Биробиджане «еврейского государства», но и самую нужность Биробиджана для еврейской массы и возможность быстрого освоения этой страны.
Тов. Ю. Ларин пишет[2]:
«Общая площадь биробиджанского района, закрепленная за Комзетом в 1928 г., составляет около 4 млн. га. Однако земель, пригодных в течение предстоящего десятилетия для приступа к сельскому хозяйству, даже при условии некоторой мелиорации, там во много раз меньше. При царизме старым переселенческим управлением, после некоторых обследований, Биробиджан признан был вообще почти непригодным для земледельческой колонизации».
«Биробиджан — с его вечно мерзлой подпочвой, заболоченностью, гнусом, наводнениями, длительными сорокаградусными морозами, культурной оторванностью, расстоянием свыше тысячи верст от моря, неизбежной экстенсивностью хозяйства, коротким растительным периодом при неблагоприятном распределении осадков по временам года и т. д. — вряд ли может оказаться вполне подходящим местом для такого людского материала, как впервые вообще переходящие к земледелию горожане», — говорит т. Ларин далее.
Тов. Ларин находит, что в СССР через 10 лет «вообще не хватит еврейского людского бедняцкого материала для дальнейшего поселения и в Биробиджане и где бы то ни было вообще». Указывая на «нездоровую шумиху, какая была поднята вокруг Биробиджана», тов. Ю. Ларин подчеркивает, что к заселению Биробиджана многие подошли не как к хозяйственной, а как к национальной задаче, — повторилась, в советских условиях, своего рода история с Угандой[3].
«В 1928 г., — говорит он, — о Биробиджане в еврейских городах и местечках СССР делалось много докладов, писались статьи в еврейских газетах, распространялись иногда даже утопии о поселении в Биробиджане миллиона евреев и т. д. Доходило иногда до неуместной шумливой рекламы некоторых газетных корреспондентов, когда на практике дела шли плохо. На местах «оставить невыполненным наряд на Биробиджан казалось многим недопустимым, так как заселение его было понято чуть не как национальная обязанность советских евреев. Священной самоцелью сделалось обязательное заселение Биробиджана кем бы то ни было. Это есть своего рода сионизм наизнанку, поставивший Биробиджан вместо Палестины».
«Несомненно, — признает т. Ларин, — Биробиджан может постепенно дать обеспеченное существование большому количеству земледельческих переселенцев. Переселение туда, подготовка территории и устройство там хозяйства будет стоить, правда, значительно дороже, чем на Украине или в Крыму. Но поскольку государству желательно заселение этого края по общеполитическим соображениям, оно придет в этом отношении на помощь любым трудовым переселенцам на Дальний Восток, в том числе и еврейским в Биробиджан. Конечно, для этого переселение туда надо ставить не в порядке инсценировки на курьерских националистического блефа, а по-деловому: до приезда каждого переселенца год поработать над подготовкой для него площади, дома, пашни (подъем целины), дорог, медицинской помощи; разворачивать заселение района с той медлительностью, какая соответствует имеющимся средствам, а не пытаться «на грош купить пятаков»; подходить к организации работ, исходя из соображений хозяйственной целесообразности, а не стремления сразу охватывать много пунктов для видимости охвата района и т. д. Все эти ошибки делались».
Выбор Биробиджана «был продиктован увлечениями еврейских работников, стремлением к «большей территории», а не серьезным изучением края, подобным, например, большой длительной экспедиции по изучению Приазовских плавней, богато обставленной научными силами и средствами. Над изучением небольшой площади плавней работали десятки научных работников более года, затрачено было более двухсот тысяч рублей. А выделению Биробиджана, площадь которого в несколько десятков раз больше, предшествовали кратковременный проезд края несколькими человеками и расход на изучение в несколько раз меньший».
В № 15 журнала «Трибуна» за 1929 г. были напечатаны ответы т. Ю. Ларину.
Заведующий бирским опытным полем агроном Л. Иозефович пишет:
«Биробиджанский район, представляющий площадь около 4 миллионов га, в значительной своей части не исследован (главным образом, таежно-горная часть и верховья речных систем). Нет сомнения, что освоение таежно-горных пространств в свое время будет связано с известными трудностями и, возможно, сложными мелиорациями. Но многочисленные площади, представляющие плоскостные междувалистые пространства, а также пологие склоны увалов вполне пригодны для земледелия или без всяких гидро-технических мелиораций, или потребуют только раскорчевки. Для освоения всех этих земель ни осушительных, ни тем более оросительных магистралей не требуется. В некоторых случаях проводят самые обыкновенные нагорные канавы для отвода стекающей с сопок воды.
Заболоченности в том виде, как она представлена в Полесье или даже на Приазовских плавнях, здесь не имеется. Как самый процесс заболачивания, так и ликвидация его здесь неизмеримо проще, чем на тросниковых Приазовских плавнях.
Далее, о «вечно мерзлой подпочве». В землях, осваиваемых в настоящее время под полеводство, не встречалось еще ни одного участка, где бы имелась отрицательная температура на какой-либо глубине почвы непрерывно в течение всего лета».
«Крестьяне Биробиджанского района, — говорит Л. Иозефович далее, — с их примитивной техникой земледелия в самые плохие годы получали урожаи, не меньшие обычных средних европейских. 1928 сельскохозяйственный год был крайне неблагоприятен как для крымских земледельцев, так и для биробиджанских; для первых благодаря засухе, для вторых благодаря сильно мочливому лету (засух здесь не бывает). Однако в то время, когда в Крыму крестьяне не собрали никакого урожая, здешние крестьяне собирали до 0,5 тонны пшеницы с гектара. Здесь понятия не имеют о сплошных неурожаях, к чему так привыкли на юге и юго-востоке.
«Неблагоприятное распределение осадков» не есть специфическое свойство Биробиджана. Еще более неблагоприятно оно на Украине, в Крыму, Нижнем Поволжье и других хлебородных районах, так как в этих районах неблагоприятность их вызывается еще и недостатком осадков, здесь же общее годовое количество осадков вполне достаточно для нормальных урожаев.
О «краткости вегетационного периода» и сумме тепла также можно не беспокоиться, если здесь вполне вызревают такие культуры, как рис, соя, клещевина и др.
Несколько слов о «неизбежной экстенсивности хозяйства». Такое заключение основано на недоразумении. В районе, где вполне возможна культура риса, сои, клещевины, сахарной свеклы и других трудоемких культур, можно с полным правом сомневаться за судьбу пшеницы, хотя она и дает здесь хорошие урожаи. Примером высоко интенсивных форм хозяйства могут служить имеющиеся здесь корейские хозяйства.
Вопрос о «гнусе» в Биробиджане, выделяемый очень часто чуть ли не как специфическое местное бедствие, мне, видавшему и испытавшему «гнус» Приазовских плавней, кажется значительно утрированным. Как там, так и здесь единственный радикальный способ бесследного уничтожения «гнуса» — это ежегодное увеличение площади распашки и освоения земель. К положительным сторонам биробиджанского «гнуса» надо отнести то, что он не сопровождается малярией, чего нельзя сказать про «гнус» Приазовских плавней».
