Озорные рассказы - Оноре де Бальзак
Вы когда-нибудь вступали в дикую схватку со зловредной блохой, каковая, пока вы еще спите и, предаваясь утренним грезам, видите у изножья своей постели луга, милых фей, златые горы и воздушные замки, больно вас кусает и рушит фантастические видения? Поначалу вы вздрагиваете и отодвигаетесь. Она опять кусается. Вы закутываетесь поплотнее и погружаетесь в прекрасную дрему. Она снова кусается. Короче, она будит вас и доводит до бешенства — прощайте, сновидения: вы уже сидите, ищете блоху, хватаете ее за шиворот, а она выворачивается, пользуясь своим малым росточком, прячется в простынях и ускользает от вас, благо ее бурый панцирь гладок, что слоновая кость. В конце концов вы ловите ее и бросаете в воду. Она выпрыгивает и кусается, вы кидаете ее в огонь, она выпрыгивает и кусается, ибо ничто не может обратить в ничто нечто столь ничтожно малое, что кое-кто принимает оное за ничто. Потеряв терпение, вы зажимаете ее ногтями ваших больших пальцев и давите изо всех сил эту гадкую тварь, завидующую вашим прекрасным снам, подлую кровопийцу и жалящую бестию; точка, этим все сказано.
Итак, милые мои сластолюбцы, полюбовники и вышеупомянутые читатели, согласитесь, что этот десяток выступит в качестве ногтей по отношению к докучливым блохам, литературным клещам и критическим вшам, кои с яростью впиваются в мои рассказы, в веселые творения озорной музы. Правду сказать, автор не случайно решился смело заткнуть им пасть задорной сказкой, сочиненной по методу славных наших сказочников, и сказать:
— Эй, треклятые скорпионы-скорпионища, что скорпионят новые открытия развеселой Турени, так это, по-вашему, подражания? Вот, вот подражания, и пекарь-подражатель покажет вам, каким образом остаться самим собой, замесив тесто в старинной форме!
Да, в мире много развеселых и добрых сочинений, но пальма первенства и лавровый венок достаются Франции, поелику никакая иноземная сказка не одержит победы в борьбе с романами, сказками и фаблио, рожденными золотой лирой прекрасной Франции с года тысячного до тысяча трехсотого; из кладези сей любезной черпали полными ведрами мессиры Боккаччо, Ариосто, Вервиль и другие, но они ни словечком не обмолвились о том, как пили и сосали из сего животворящего источника. Те простые и наивные времена блистали столь великим гением, что смельчак, который возьмется им подражать, бесспорно выделится среди скучных сочинителей наших, позабывших о веселье дней; и автор гордится собой после того, как сработал роман и сказку, открывающие сей десяток[165], ибо эти два драгоценных камушка в четках его далеко не худшие. Давайте, ищите, копайтесь, подбирайте крохи, перемешивайте, наводите справки, ройтесь в бумагах, сдувайте пыль, двигайтесь, читайте и перечитывайте старинные сокровища славного романского языка, а после найдите место для этой сказки и для этого романа. Куда вы их засунете: в голову, в конец, в середину, — автору от этого ни жарко ни холодно; эта вчерашняя сказка и этот сегодняшний роман обязательно угнездятся, а он приглашает всех мучимых желчью критиков попробовать сочинить подражание в этом духе! На сей раз им нечего будет сказать. Так хватит жужжать о подражании и подделках. Вот что есть подражание: я извел на него немало масла, и оно ни в коей мере не является озорным.
Поелику после устных рассказов и песен наших менестрелей нет ничего более трудного для чтения, чем легенды, что передаются из уст в уста под колпаками каминов, автору стало любопытно попробовать написать народную сказку, достаточно твердую, чтобы ее не повредил никакой напильник и никакой змеиный яд. Засим явился рассказчик-араб, каковой время от времени и с большим трудом учит автора, как надобно сочинять сказки во всех уголках земли, чтобы давить блох подражаниями разным милым сказителям, где бы они ни были, в странах восточных или южных. А потому в этом десятке будут образчики всех музык, ноты из всех тетрадей, звуки всех инструментов, а закончит его автор сказкой на свой собственный лад, особой, подходящей его натуре, соответствующей его нраву, истекшей с его пера, добытой из его мозгов, с тем чтобы каждый мог сравнить оную с ее соседями и предками и судить, происходит ли она от них, и если да, то по какой линии, и тогда либо лишить ее всех прав на наследство, либо приветствовать в качестве восприемницы опустевшего трона древних сказочников и заставить замолчать невежд, кои напрасно его осуждают. Он получил дозволение влезть в шкуру учителей своих, дабы смутить-таки зевающих ослов, кусачих блох, грызущих вшей, и, завидев его в таком обличье, мертвые его поздравят и будут немало довольны, ибо все они как-то вечером сказали ему, что сильно горюют, потому как не могут ожить хотя бы на четверть дня, чтобы принять его в свое общество и остановить поток брани против его творения.
Автор принял в рассуждение свое милостивое, что большое число читателей ничегошеньки не знает о романском языке, и сложил для друзей своих и для поклонников старых времен строки своего романа и своего фаблио на языке, легком для понимания. Ну, разве это не мило с его стороны? Автор попросил также мессира Аполлона внушить такое же великодушное желание тем современникам, чья скверная речь нуждается в переводе на хороший французский. Эта работа зело дорого обходится авторам и вельми полезна для бедных читателей, о коих они совсем не заботятся.
Когда этот десяток увидит свет, автор безо всякого сомнения будет избавлен от поруганий за подражательство, и он молит Господа отрезать каждому кусок радости, без блох, а после воротится к вам, вооруженный следующим десятком, подобно святому Сильвестру[166], согласно обещанию, данному им своим сластолюбцам и всем тем, кто его отнюдь не ненавидит.
Тонкопряха
Сказка, написанная в духе Шарля Перро для господина барона Д’Альденбурга
[167]
Матакен[168] был королевством очень бедным, и почти все жители его трудились не покладая рук. У каждого отца семейства имелись клочок земли и хижина, женщины пряли или вязали, не забывая о детях и хлопоча по хозяйству. Конечно, там жили и старики неимущие, и сироты бедные, жили и дворяне-землевладельцы, но их число было столь незначительно, что королю Матакена никогда не удавалось заполнить все придворные должности одними дворянами, а посему частенько приходилось ему нанимать простолюдинов, на что последние соглашались с превеликой охотой. Некоторые историки сделали из этого вывод, что страна Матакен ничем не отличается от других, но они ошиблись, ведь это королевство очень часто посещали феи,
