Дом у кладбища - Джозеф Шеридан Ле Фаню
Тетя Бекки положила том Ричардсона. Она пребывала в полном одиночестве, если не считать обезьянки Гоблина с серебряным обручем на талии, к которому была прикреплена цепь, двух собачек породы короля Карла (они вначале подняли лай, а потом затихли) и серого попугая, сидевшего на жердочке в окне-фонаре и настроенного, по счастью, не слишком словоохотливо. Таким образом, двое представителей рода двуногих смогли побеседовать без особых помех. Мистер Дейнджерфилд сказал:
– Я счастлив, что застал вас, мадам, ибо, несмотря на постигшее меня разочарование, в отношении мисс Ребекки Чэттесуорт на мне лежит долг благодарности; будучи бессилен его оплатить, я, по крайней мере, признаю его наличие; не исполнив этой обязанности, я уехал бы из Ирландии с тяжелым сердцем.
– Что за хлыщ, что за хлыщ! – вмешался попугай.
– Вы чересчур высоко цените мое скромное содействие. Я и сама переоценила свое влияние на молодую леди; но к чему так рано говорить об отъезде, сэр? Быть может, в самом скором времени наступят перемены.
– Врешь, собака! Врешь, врешь, врешь! – сказал попугай.
– Мадам, – покачав головой, возразил мистер Дейнджерфилд, – это тщетные надежды. Время углубит мои морщины, но не уменьшит ее отвращения. Я окончательно отчаялся. Если бы оставалась хоть искорка надежды, мне бы и в голову не пришло уехать из Чейплизода.
Наступила продолжительная пауза, лишь попугай время от времени повторял: «Врешь, врешь, собака, врешь».
– Разумеется, сэр, если шансы невелики, а время дорого, то лучше всего отправиться туда, куда вас призывают дела или удовольствия, – проговорила с легким оттенком высокомерия тетя Бекки.
– Что за хлыщ! – сказал попугай. – Врешь, собака!
– Ни дела, ни удовольствия, мадам, меня не призывают. Мое положение здесь было в высшей степени неприятным. Покуда меня одушевляла надежда, я мало считался с тем, что обо мне скажут или подумают, но заверяю вас честным словом: надежда ушла; мне невыносимо долее созерцать сокровище, которого я по-прежнему жажду, но которым никогда не буду владеть. Чейплизод, мадам, сделался мне ненавистен.
Тетя Бекки, высоко вскинув подбородок, молча поправляла на каминной полке двух китайских мандаринов – сначала, очень бережно, одного, потом другого. Воцарилось молчание, пока не взвизгнула одна из собачонок, а давшая ей пощечину обезьяна, гремя цепью и вереща, вскочила на спинку кресла, в котором сидел угрюмый посетитель. Мистер Дейнджерфилд ударил бы зверя, но не знал, как к этому отнесется мисс Ребекка Чэттесуорт.
– Итак, мадам, – произнес он, внезапно поднимаясь, – я нахожусь здесь, чтобы высказать величайшую благодарность за поддержку моего несчастливого сватовства, от которого я отныне навсегда отказываюсь. Я отбуду в Англию, как только позволят дела; и как я не держал в секрете своего сватовства, так не стану скрывать, что` побуждает меня уехать. Я человек искренний, мадам; все вокруг знали о моих упованиях, и я не намерен подыскивать предлогов для отъезда; я просто приподниму шляпу и склонюсь перед волей судьбы – несчастный, потерпевший крушение.
– Avez-vous diné, mon petit coquin? [62]– сказал попугай.
– Что ж, сэр, не стану отрицать, что для такого решения у вас есть причины; быть может, это дело так или иначе нужно завершить, хотя ваше намерение застало меня врасплох. Племянница оказалась крайне несговорчива – должна признать, предвижу, что в ближайшее время она не передумает; я, право, ее не понимаю, – похоже, она сама себя не понимает.
Губы мистера Дейнджерфилда едва не тронула одна из его мрачных неловких улыбок, очки цинично сверкали, а сзади, за спиной, по-свойски самодовольно ухмылялась черная обезьяна. Разочарованный джентльмен думал, что очень хорошо понимает мисс Гертруду.
– Мне казалось, – произнесла тетя Бекки, – я подозревала… а вы?.. что некий молодой джентльмен из здешних…
– Подобрал ключи к сердцу молодой леди? – спросил Дейнджерфилд.
– Да, и, как я понимаю, вы догадываетесь, кого я имею в виду.
– Кого… ради бога, мадам?
– Как же, лейтенанта Паддока, – ответила тетя Бекки, вновь поправляя фарфоровые статуэтки на каминной полке.
– Да?.. Действительно?.. Мне и в голову не пришло.
О самых обычных вещах Дейнджерфилд говорил иной раз таким тоном, что собеседник ощущал непонятное смущение и неловкость, поскольку слова Дейнджерфилда сопровождал, словно приглушенное эхо, скрытый смысл; тетя Бекки слегка зарделась и приняла высокомерный вид, но через минуту беседа потекла дальше.
– Я о многом печалюсь, мисс Чэттесуорт, покидая эти края, и прежде всего о том – поймите меня правильно, я никогда не льщу, – что лишаюсь вашего общества. Ваши мнения, планы нередко бывали мне чрезвычайно интересны. Поскольку желания мои не сбылись, мне предстоит в скором времени встреча с милордом Каслмэллардом; я приложу все силы, чтобы уговорить его предоставить место для строительства и камень из каменоломни; я надеюсь, хотя я больше не здешний житель, вы позволите мне пожертвовать на ваше начинание пятьдесят фунтов.
– Сэр, хотела бы я, чтобы все были такими же радетелями об общественном благе и милосердными самаритянами, как вы! – сердечно воскликнула тетя Бекки. – Я слышала, как вы были добры к несчастному семейству доктора Стерка, этого бедняги!
– Безделица, мадам, – отмахнулся Дейнджерфилд, встряхивая головой, – но я надеюсь оказать им – или, по крайней мере, обществу – более важную услугу; я рассчитываю изобличить убийцу, который нанес удар, изобличить так ясно и недвусмысленно, чтобы не осталось места для сомнений; ради этой цели я готов на немалые жертвы и скорее опустошу свой кошелек, чем примирюсь с неудачей.
– Mon petit coquin![63] – верещал попугай в выступе окна.
– Мадам, – произнес Дейнджерфилд, вставая, чтобы попрощаться, – как я уже говорил, я человек простой. Я собираюсь покинуть этот город и эту страну, как только улажу дела. Я уехал бы уже сегодня, если бы мог, но, боюсь, мне понадобится еще несколько дней – быть может, неделя или больше. И прошу, мадам, когда меня здесь
