Том 2. Учитель Гнус, или Конец одного тирана; В маленьком городе - Генрих Манн
— Это Kyrie [9]. Вы слышите меня, синьора Эвфемия? Ах, я только хотела признаться, что ваш Карлуччо во сто раз красивее моего Лино. Потому-то я и сказала, что стихарь ему по самые пятки.
— Ах, ах, — прокатилось по рядам. Молельщиков в приделах била дрожь.
Однако дон Таддео подавил эти звуки, говорившие о страданиях человека. Голос его мужественно и одиноко взвился ввысь:
— Gloria in excelsis! [10]
И хор грянул в ответ:
— Gloria in excelsis!
Пение скрипок уводило в недосягаемую высь, гром духовых инструментов придавал музыке торжественность. Орган бушевал, подобно буре.
Когда все умолкло, Фантапие осенил себя крестом.
— Видно, богу угодно, чтобы мы снова призвали адвоката.
— Я не возражаю, — ответствовал кондитер Серафини, — но что скажет Крепалини?
Ибо булочник вел подрывную работу.
— Эй, Коккола, эй, Малагоди! Вы думаете, это так просто вернуть к власти политического противника? Что дон Таддео?.. Дону Таддео легко говорить, наши дела его не касаются. У нас — другое положение: адвокат захочет нам мстить. У тебя, Скарпетта, он отберет городские заказы, а мне, пожалуй, откажется возобновить монополию.
— Вот и прекрасно! — воскликнули молодые люди в пестрых галстуках, и булочник, весь побагровев, напрасно бесился и негодовал на своих сограждан, которые уже поздравляли друг друга.
Синьор Джоконди подал голос:
— С тех пор как адвокат не в чести, ваши хлебцы, Крепалини, стали еще меньше. Если бы хозяином в городе заделались вы, всем нам пришлось бы положить зубы на полку. — И Джоконди подмигнул толпе, которая с энтузиазмом встретила его заявление. Горделиво выпятив живот, он вернулся к своим, стоявшим под клиросом. — Выше голову! — возгласил он. — Я выручу вас всех и спасу адвоката. После моего разговора с доном Таддео все у нас идет как по маслу. Что ни говори, а работа страхового инспектора — лучшая школа для дипломата.
Оказавшийся тут же Савеццо процедил сквозь зубы:
— Уж не думаете ли вы, господа, скрыть от адвоката, что отступились от него? Клянусь, он все узнает!
— Помалкивай! — шепнул синьор Джоконди аптекарю, который уже готов был вспылить. — В нашем затруднительном положении нужна осторожность.
Все отодвинулись от Савеццо. Тут он услышал легкое покашливание и, оглянувшись, увидел, что находится у скамьи, перед которой стоит, преклонив колени, синьора Камуцци. Она опустила на лицо кружевную косынку, и это позволяло ей говорить незаметно для окружающих.
— Наши дела как будто плохи… Взгляните на дона Таддео. Он молится о даровании нам благодати, давайте молиться о том же.
Она склонилась еще ниже, перебирая в руках четки. Он заскрипел зубами.
— Да, ничего не попишешь! Тенор от меня ускользнул, а адвокат, которого я изничтожил, снова возвращается к жизни — словно выходец с того света.
Она долго молчала и то поднимала, то опускала голову вместе со всеми молящимися. А затем шепотом:
— Падите на колени! — И, наклонившись к его уху — Тенором займусь я, он от меня не уйдет. Несчастный хочет отважиться сегодня на тяжкий грех, обольстить невесту Христову. Но я не дам свершиться кощунству и спасу Альбу. Не мешайте мне молиться! — Спустя несколько минут со вздохом: — Я чувствую, святой Агапит услышал мою молитву. Известно ли вам, что он уже однажды спас девушку, впавшую в руки соблазнителя? Силою своей молитвы он отнял у дерзкого способность причинить женщине зло.
И в ответ на презрительное фырканье Савеццо:
— Как жаль, что у вас нет веры! Только с верой приходит удача… Адвоката я предоставляю вам. Кстати, вы не пытались повлиять на дона Таддео? Впрочем, это бесполезно. Он явно болен, а то, что эти люди чтут его, как святого, окончательно сбивает его с толку. Оставьте в покое священника и держитесь за адвоката.
— За кого?
— За адвоката. Бегите к нему сейчас же, пока другие вас не опередили, и предложите ему союз. Скажите ему, что теперь, когда он почувствовал вашу силу, вы больше не хотите пользоваться ею против него. Обещайте ему привести с собой всю вашу партию с условием, что править вы будете вместе.
— Ни за что! — произнес Савеццо чуть ли не вслух.
Она промолчала, а потом заговорила опять:
— Он будет счастлив на вас опереться, и вы завоюете все симпатии тем, что принесете людям мир. А тем временем мы что-нибудь придумаем, чтобы окончательно избавиться от адвоката.
Она еще ниже опустила голову.
— Libera nos a malo! [11]
— Ни за что! — повторил Савеццо. — Я слишком его ненавижу. Слишком долго мне пришлось лицемерить. В этом городе нет места для нас обоих. Если он вернется, значит я проиграл… Но он не вернется. Я не допущу этого, пусть и думать не смеют о его возвращении. Я ни перед чем не остановлюсь, я их заставлю…
— Тише, вы там!
И синьора Камуцци пожаловалась аптекарше:
— Как вам нравится! Эти люди позволяют себе разговаривать, когда дон Таддео молится!
Дон Таддео поклонился и сложил руки со смиреньем того, чьим именем он здесь священнодействовал и чье земное существование должны были воскресить его жесты и действия. С левого крыла алтаря он перешел на правое. «Его жизненный путь был горше моего, — подумал он. И, вдыхая запах ладана, струившийся из кадильниц, которыми размахивали отроки Ноноджи и Коккола: — Однако его дела благоухают. Да, они благоухают».
— Время решать, друзья! — воскликнул Савеццо, хватая за плечо слесаря Фантапие и сапожника Малагоди. — Дон Таддео читает апостольские послания. Вам надо сделать выбор. Готовы ли вы взять власть в свои руки или предпочитаете вернуть тирана?
— Кроме нас, есть еще мелкий люд, — напомнил сапожник.
— И дон Таддео, — добавил Фантапие. То же самое сказали Друзо, Скарпетта, оба Серафини.
— Без дона Таддео нет и партии среднего сословия, ведь только он может привести к нам простой народ.
Увидев синьора Фьорио, супрефекта, Савеццо сделал шаг к нему, но тот поспешно укрылся за колонну. Озноб пробежал по спине у Савеццо. Давно ли — всего несколько часов назад — супрефект таким же манером отступился от адвоката!
Каждый, чью руку он пытался схватить, торопился убрать ее в карман и пожимал плечами.
— Поговорите с народом, согласен ли он, чтобы вы заменили адвоката? Поговорите с народом!
И Савеццо, потупя голову, бросился в часовню Торрони, где народ уже не мог вместиться и выплескивался наружу, распространяя запах лука. Он расположился уступами до самого
