Чарльз Диккенс - Битва жизни (пер. Кронеберг)
Этой деревенской гостинницѣ дано, при ея основаніи, необыкновенное имя: «Терка». Подъ этимъ хозяйственнымъ названіемъ, на той же яркой вывѣскѣ на деревѣ и такими же золотыми буквами было написано: «гостинница Бенджамина Бритна».
Взглянувши еще разъ, повнимательнѣе, въ лицо хозяину, вы увѣрились бы, что на порогѣ стоитъ никто другой, какъ самъ Бенджаминъ Бритнъ, измѣнившійся соотвѣтственно протекшему времени, но къ лучшему: особа очень почтенная.
— Мистриссъ Бритнъ, сказалъ онъ, поглядывая на дорогу, — что-то запоздала. Пора уже чай пить.
Такъ какъ мистриссъ Бритнъ не являлась, такъ онъ отъ нечего дѣлать вышедъ на дорогу, посмотрѣлъ на домъ и остался, кажется, очень доволенъ. «Заведеніе именно такое, сказалъ онъ: — въ какомъ бы я самъ остановился, если бы не я его содержалъ».
Оттуда онъ побрелъ къ частоколу сада и заглянулъ на даліи. Онѣ смотрѣли на него уныло, повѣсивши сонныя головки, — и вдругъ подымали ихъ, покачивая, когда сбѣгала съ нихъ тяжелая капля дождя.
— За вами надо присмотрѣть, сказалъ Бритнъ. — Не забыть бы сказать ей объ этомъ. Что это она такъ долго не идетъ!
Благовѣрная половина мистера Бритна была до такой степени лучшею его половиной, что онъ безъ нея былъ рѣшительно существо несчастное и безпомощное.
— А кажется, и дѣла то немного, продолжалъ онъ: — закупить кое-что на рывкѣ… А! вотъ она, наконецъ.
На дорогѣ задребезжала повозка, управляемая мальчиковъ; въ ней сидѣла полновѣсная женская фигура; за ней сушился распущенный насквозь промокшій зонтикъ, а впереди голыя руки обинмали корзину, стоявшую у нея на колѣняхъ; нѣсколько другихъ корзинъ и узелковъ лежали кучами вокругъ нея; на лицѣ ея изображалось что-то свѣтло-добродушное, и въ движеніяхъ была видна какая-то самодовольная неловкость, когда она покачивалась отъ движенія экипажа, уже издали пахнувшаго древностью. Это впечатлѣніе не уменьшилось при приближеніи экипажа, и когда онъ остановился у дверей «Терки», изъ него выскочила пара башмаковъ, проворно скользнула между распростертыхъ рукъ мистера Бритна и ощутительно тяжело ступила на дорожку; эти башмаки едва ли могли принадлежать кому нибудь, кромѣ Клеменси Ньюкомъ.
И дѣйствительно, они принадлежали ей: это она въ нихъ стояла, свѣжее, краснощокое созданіе, съ такою же жирнолоснящеюся физіономіей, какъ и прежде, но уже съ здоровыми локтями, на которыхъ образовались даже мягкія ямочки.
— Долго вы ѣздили, Клемми! сказалъ Бритнъ.
— Боже мои, посмотрите, сколько было дѣла, Бенъ! отвѣчала она, заботливо присматривая, чтобы корзины и узелки были перенесены въ домъ въ цѣлости. — Восемь, девять, десять, — а гдѣ жъ одиннадцатый? Ихъ было одиннадцать; а, вотъ онъ! — ну, хорошо. Отложи лошадь, Гарри, да если она опять закашляетъ, такъ подмѣшай ей на ночь въ кормъ подогрѣтыхъ отрубей. Восемь, девять, десять. А гдѣ жъ одиннадцатый? Да, бишь, я и позабыла, всѣ тутъ. Что дѣти, Бенъ?
— Слава Богу, Клемми, здоровы.
— Господь съ ними! сказала мистриссъ Бритнъ, снимая шляпку, потому-что они вошли уже въ комнату, и приглаживая волосы ладонями. — Поцалуй же меня.
Мистеръ Бритнъ поспѣшилъ исполнить ея желаніе.
— Кажется, сказала мистриссъ Бритнъ, опустошая свои карманы, т. е. выгружая изъ нихъ огромную кучу тетрадочекъ съ загнутыми углами и скомканныхъ бумажекъ:- кажется, все сдѣлано. Счеты сведены, — рѣка продана, — пивоваровъ счетъ тоже повѣренъ и заплаченъ, — трубки заказаны, — семнадцать Фунтовъ внесены въ банкъ, — это какъ разъ, сколько мы были должны доктору Гитфильду за маленькую Клемъ, — вы догадываетесь, докторъ Гитфильдъ опять не хотѣлъ ничего взять, Безъ.
— Я такъ и думалъ, отвѣчалъ Бритнь.
— Да, не хотѣлъ. Говоритъ, какое бы у васъ ни было семейство, я не хочу вводить васъ въ издержки ни на полпенни. Хоть будь у васъ два десятка дѣтей.
Лицо Бритна приняло серьёзное выраженіе, и онъ пристально устремилъ глаза въ стѣну.
— Вѣдь это отъ него очень любезно? сказала Клеменси.
— Да, отвѣчалъ Бритнъ. — Только я ни въ какомъ случаѣ не употреблю во зло его доброты.
— Конечно, нѣтъ, сказала Клеменси. — Да вотъ еще за клепера 8 фунтовъ 2 шиллинга. Вѣдь это недурно, а?
— Цѣна хороша, отвѣчалъ Бенъ.
— Очень рада, что угодила вамъ! Я знала это напередъ. Кажется, все? ваша, et cetera, Клеменси Бритнъ, во всемъ отдала отчеть. Ха, ха, ха! Вотъ, возьмите спрячьте всѣ эти бумаги. Ахъ, постойте на минуту! Вотъ какое-то печатное объявленіе; можно его повѣсить на стѣну, прямо изъ типографіи, еще совсѣмъ сырое; что за чудесный запахъ!
— Что это такое? спросилъ Безъ, разсматривая листъ.
— Не знаю, отвѣчала жена. — Я не прочла ни слова.
— «Будетъ продано съ аукціона», прочелъ хозяинъ Терки, «если предварительно не заключатъ какой нибудь частной сдѣлки».
— Они всегда такъ пишутъ, замѣтила Клеменси.
— Да не всегда пишутъ вотъ это, продолжалъ онъ: — посмотрите: «господскій домъ, и прочее — службы, и прочее — усадьбы, и прочее — мистеры Снитчей и Краггсъ, и прочее — все убранство и мебель свободнаго отъ долговъ незаложеннаго имѣнія Мейкля Уардена, намѣревающагося остаться еще на жительствѣ за границей.
— Еще жить за границей! повторила Клеменси.
— Вотъ, посмотрите! сказалъ Бритнъ.
— А я еще сегодня слышала, какъ въ старомъ домѣ поговаривали, что скоро ждутъ лучшихъ и вѣрнѣйшихъ объ ней извѣстій! сказала Клеменси, печально качая годовою и почесывая локти, какъ будто воспоминаніе о прошломъ времени пробудило и старыя ея привычки. — Боже мой! Какъ это огорчитъ ихъ, Бенъ!
Мистеръ Бритнъ вздохнулъ, покачалъ головой и сказалъ, что онъ тутъ ничего не понимаетъ, и уже давно отказался отъ надежды понять что нибудь. Съ этими словами онъ завился прикрѣпленіемъ афиши къ оконницѣ, а Клеменси, постоявши нѣсколько минутъ въ молчаливомъ раздумьи, вдругъ встрепенулась, прояснила озабоченное чело и пошла посмотрѣть дѣтей.
Хозяинъ Терки очень любилъ и уважалъ свою хозяйку, но все таки по старому, съ примѣсью чувства своего превосходства и покровительства. Она очень его забавляла. Ничто въ мірѣ не удивило бы его такъ сильно, какъ если бы онъ узналъ навѣрно, отъ третьяго лица, что это она управляетъ всѣмъ домомъ, и что онъ человѣкъ съ достаткомъ только по милости ея неусыпной распорядительности, честности и умѣнья хозяйничать. Такъ легко намъ, во всякой періодъ жизни, — это подтверждаютъ факты, — цѣнить ясныя, не щеголяющія своими достоинствами натуры не дороже того, во что цѣнятъ они сами себя; и какъ понятно, что люди воображаютъ иногда, что ихъ привлекаетъ оригинальность или странность человѣка, тогда какъ истинныя его достоинства, если бы хотѣли въ нихъ всмотрѣться, заставили бы васъ покрасить отъ сравненія.
Бритнъ наслаждался, считая женидьбу съ своей стороны снисхожденіемъ. Клеменси была для него постояннымъ свидѣтельствомъ доброты его сердца и нѣжности души; она была прекрасная жена, и онъ считалъ это подтвержденіемъ стараго правила, что добродѣтель сама себѣ награда.
Бритнъ окончательно прилѣпилъ объявленіе и подошелъ къ шкафу спрятать записки о дневныхъ распоряженіяхъ жены, — все это время посмѣиваясь надъ ея способностію къ дѣламъ, — когда вошла Клеменси съ извѣстіемъ, что оба маленькіе Бритна играютъ въ сараѣ подъ надзоромъ Бэтси, а маленькая Клемъ спитъ „какъ картинка“. За тѣмъ мистриссъ Бритнъ сѣла за маленькій столикъ разливать чай. Комната была небольшая, чистая, съ обычною коллекціей бутылокъ и стакановъ; на стѣнѣ вѣрные часы, не ошибавшіеся и на минуту, показывали половину шестого; все было на своемъ мѣстѣ, вычищено и отполировано до нельзя.
— За весь день сажусь въ первый разъ, сказала мистриссъ Бритнъ съ глубокимъ вздохомъ, какъ будто сѣла ночевать; во тотчасъ же опять встала подать мужу чай и приготовить тартинку. — Какъ это объявленіе напоминаетъ мнѣ старое время!
— А! произнесъ Бритнь, распоряжаясь съ блюдечкомъ и налитымъ въ него чаемъ, какъ съ устрицой въ раковинѣ.
— Изъ за этого самого мистера Мейкля Уардена лишилась я своего мѣста, сказала Клеменси, покачивая головою на объявленіе о продажѣ.
— И нашли мужа, прибавилъ Бритнъ.
— Да! за это спасибо ему, отвѣчала Клсмейси.
— Человѣкъ — рабъ привычки, сказалъ Бритнь, глядя на жену черезъ чашку. Я какъ-то привыкъ къ вамъ, Клемъ, и замѣтилъ, что безъ васъ какъ-то неловко. Вотъ мы и женились. Ха, ха! Мы! кто бы это могъ подумать!
— Да, ужь въ самомъ дѣлѣ! воскликнула Клеменси. — Это было съ вашей стороны очень великодушно, Бенъ.
— Нѣтъ, нѣтъ, возразилъ Бритнъ съ видомъ самоотверженія. — Не стоитъ и говорить объ этомъ.
— Какъ не стоитъ, простодушно продолжала жена: — я вамъ очень этимъ обязана. О! — она опять взглянула на объявленіе, — когда узнали, что она убѣжала, что ужь и догнать ее нельзя, я не выдержала, разсказала все, что знаю, — ради нихъ же и ради ихъ Мери; ну, скажите, можно ли было удержаться не говорить?
