Чарльз Диккенс - Битва жизни (пер. Кронеберг)
— Или, можетъ быть, сказала Клеменси, бросаясь мимо мужа и задѣвши за Уардена: — можетъ быть, она здѣсь, съ вами. Я это вижу по васъ. Дайте на все взглянуть, сэръ. Я ходила за ней, когда она была еще ребенкомъ, на моихъ глазахъ она выросла и сдѣлалась первою красавицей во всемъ околодкѣ. Я знала ее, когда она была невѣстой мистера Альфреда. Я старалась предостеречь ее, когда вы манили ее съ собою. Я знаю, что былъ старый домъ ея, когда она была его душою, и какъ измѣнился онъ, когда она бѣжала. Дайте мнѣ поговорить съ ней!
Онъ смотрѣлъ на нее съ состраданіемъ и не безъ удивленія, но ни однимъ жестомъ не изъявлялъ своего согласія.
— Я думаю, продолжала Клеменси:- она не можетъ знать, какъ чистосердечно они ее простили, какъ они ее любятъ, что за радость была бы для нихъ увидѣть ее еще разъ! Она, можетъ быть, боится притти къ нимъ въ домъ. Можетъ быть, увидѣвши меня, она будетъ смѣлѣе. Скажите только правду, мистеръ Уарденъ: съ вами она?
— Нѣтъ, отвѣчалъ онъ, качая головою. Этотъ отвѣтъ, всѣ его пріемы, чорное платье, это быстрое возвращеніе, при объявленномъ намѣреніи продолжить пребываніе на границей, — объяснили все: Мери не было въ живыхъ.
Онъ не отрицалъ этого; да, ее уже не было! Клеменси упала на стулъ, прилегла лицомъ къ столу и зарыдала.
Въ эту минуту вбѣжалъ въ комнату, едва переводя духъ, сѣдой, пожилой джентльменъ; онъ такъ запыхался, что по голосу едва можно было узнать въ немъ мистера Снитчея.
— Господи Боже мои, мистеръ Уарденъ! сказалъ адвокатъ, отводя его въ сторону: — какой вѣтеръ…. (онъ поневолѣ остановился и перевелъ духъ….) занесъ васъ сюда?
— Неблагопріятный, я думаю, отвѣчалъ онъ. — если бы вы слышали, что тутъ сейчасъ было! — какъ отъ меня требовали невозможнаго! — что за тревоги и печаль являются всюду со мною!
— Могу себѣ вообразить. Только на чѣмъ вы пришли сюда, сэръ? спросилъ Снитчей.
— Какъ! Почемъ я зналъ, кто содержитъ гоcтинницу? Пославши къ вамъ моего слугу, я вошелъ сюда, потому-что эта гостинница была для меня незнакома; меня естественно все, и старое и новое, занимаетъ на этой старой сценѣ моей жизни; и мнѣ хотѣлось переговоритъ съ вами внѣ города, прежде, нежели явиться туда. Мнѣ хотѣлось узнать, какъ тамъ меня примутъ. Я вижу по вашимъ пріемамъ, что вы можете мнѣ сказать это. Если бы не ваша проклятая осторожность, такъ я уже давно былъ бы обо всемъ извѣщенъ.
— Осторожность! повторилъ адвокатъ. — Я говорю за себя и Краггса, — покойнаго (мистеръ Снитчей посмотрѣлъ на ленту на своей шляпѣ и покачалъ годовою) — можете ли вы охуждать насъ, мистеръ Уарденъ? Мы съ вами условились никогда не касаться болѣе этого предмета, — и при томъ, такимъ степеннымъ людямъ, какъ мы (я тогда же записалъ ваши слова), нечего вмѣшиваться въ это дѣло. Осторожность! Когда мистеръ Краггсъ сошелъ въ могилу, твердо увѣренный….
— Я далъ торжественное обѣщаніе молчать, пока не возвращусь, когда бы это ни случилось, прервалъ его Уарденъ:- и я сдержалъ слово.
— Да, сэръ, и я повторяю, что и мы были обязаны молчать, возразилъ Снитчей. — Этого требовалъ долгъ нашъ въ отношеніи къ себѣ самимъ и къ нашимъ кліентамъ, въ числѣ ихъ и къ вамъ, молчаливому, какъ могила. Не намъ было распрашивать объ такомъ щекотливомъ предметѣ. Я кое-что подозрѣвалъ, сэръ, но нѣтъ еще и полугода, какъ я узналъ истину, и увѣрялся, что вы ее потеряли.
— А отъ кого вы это узнали? спросилъ кліентъ.
— Отъ самого доктора Джеддлера, сэръ, который, наконецъ, добровольно сообщилъ мнѣ это извѣстіе. Онъ, — и только онъ одинъ, — зналъ всю истину, уже нѣсколько лѣтъ.
— И вы ее знаете? сказалъ Уарденъ.
— Да, сэръ! Знаю даже, что завтра ввечеру разскажутъ все сестрѣ ея. Они обѣщали ей это. А между тѣмъ, не угодно ли вамъ почтить мои домъ вашимъ пребываніемъ Т Вѣдь дома васъ не ждутъ. Только, во избѣжаніе разныхъ затрудненій, въ случаѣ васъ узнаютъ, — хоть вы и очень перемѣнились, — я самъ, кажется, не узналъ бы васъ, мистеръ Уарденъ, — отобѣдаемъ лучше здѣсь, и пойдемъ ввечеру. Здѣсь очень хорошо можно пообѣдать, и на вашей землѣ, мимоходомъ замѣтить. Я и покойный Краггсъ обѣдывали тутъ иногда, и всегда оставались довольны. Мистеръ Краггсъ, сэръ, сказалъ Снитчей, зажмуривши глаза на минуту и опять ихъ открывши: — исключенъ изъ списка живыхъ слишкомъ рано.
— Боже сохрани, чтобы я не раздѣлялъ вашего прискорбія, сказалъ Уарденъ, поведши рукою по лбу: — но я теперь точно во снѣ. Не могу ничего разсудить ясно. Мистеръ Краггсъ, — да, - мнѣ очень жаль, что мы потеряли мистера Краггса.
Но говоря это, онъ смотрѣлъ на Клеменси и симпатизировалъ, казалось, съ утѣшавшимъ ея Бритномъ.
— Мистеръ Краггсъ, сэръ, замѣтилъ Снитчей: — вѣроятно нашелъ, что жить и сохранить жизнь не такъ легко, какъ выходило по его теоріи; иначе онъ былъ бы теперь среди насъ. Для меня это большая потеря. Онъ былъ моя правая рука, правая нога, правое ухо, правый глазъ. Безъ него я калѣка. Онъ завѣщалъ свою часть въ нашей Компаніи мистриссъ Краггсъ, подъ вѣдѣніемъ ея кураторовъ, опекуновъ и душеприкащиковъ. Фирма хранитъ его имя и до сихъ поръ. Я, какъ дитя, стараюсь иногда увѣрить себя, что онъ еще живъ. Замѣтьте, я говорю за себя и Краггса, — покойнаго, сэръ, — покойнаго, сказалъ чувствительный адвокатъ, развертывая носовой платокъ.
Мейкль Уарденъ, наблюдавшій все это время Клеменси, обратился къ Снитчею, когда тотъ замолчалъ, и шепнулъ ему что-то на ухо.
— А, бѣдняжка! сказалъ Снитчей, качая головою. — Да, она была очень предана Мери. Она была отъ нея просто безъ ума. Милая Мери! бѣдная Мери! — Утѣшьтесь, мистриссъ, — теперь вы замужемъ, какъ вамъ извѣстно, Клеменси.
Клеменси только вздохнула и покачала головой.
— Подождите до завтра, ласково сказалъ ей адвокатъ.
— Завтрашній день, не воскреситъ мертвыхъ, мистеръ, отвѣчала Клеменси, всхлипывая.
— Конечно, нѣтъ; иначе онъ воскресилъ бы мистера Краггса, продолжалъ адвокатъ. — Но онъ можетъ принести съ собою кое-что отрадное, можетъ принести утѣшеніе. Подождите до завтра!
И Клеменси согласилась съ книгъ, пожавши его руку. Бритнъ, котораго отчаяніе жены (это обстоятельство было для всего не легче петли) едва не уничтожило, одобрилъ это мнѣніе. Снитчей и Уарденъ вошли на верхъ и скоро завязали тамъ разговоръ, но такъ осторожно, что говора ихъ рѣшительно не было слышно въ кухнѣ за стукомъ блюдъ и тарелокъ, шипѣніемъ сковороды, ворчаніемъ кострюль, монотоннымъ вальсомъ вертѣла — къ ужаснымъ взвизгиваніемъ при каждомъ оборотѣ, - и за другими приготовленіями къ ихъ обѣду.
Слѣдующій день былъ ясенъ и тихъ; нигдѣ осень не пестрѣла такими очаровательными красками, какъ въ саду доктора. Снѣгъ многихъ зимъ стаялъ съ этой почвы и прошумѣли листья многихъ лѣтъ, съ тѣхъ поръ, какъ бѣжала Мери. Опять зазеленѣли надъ дверьми каприфоліи, деревья бросали на траву мягкую дрожащую тѣнь, ландшафтъ былъ спокоенъ и свѣтелъ по прежнему. Но гдѣ же была она?
Не здѣсь, не здѣсь. Странно было бы видѣть ее теперь въ этомъ старомъ домѣ, какъ странно было, въ первое время, видѣть этотъ домъ безъ нея. Но въ домашнемъ уголку сидѣла женщина, сердце которой не разставалось съ Мери; Мери жида въ ея вѣрной памяти неизмѣнная, юная, полная надеждъ; ее никто не замѣнилъ въ этомъ сердцѣ; а оно принадлежало теперь матери: возлѣ вся играла малютка дочь, — и имя Мери дрожало на нѣжныхъ губахъ матери.
Отсутствующая Мери какъ будто жила во взорѣ Граціи, сидѣвшей съ мужемъ въ саду, въ день своей свадьбы, въ день рожденія его и Мери.
Онъ не сдѣлался великимъ человѣкомъ, не разбогатѣлъ, не забылъ друзей и лѣта юности, — онъ не оправдалъ ни одного изъ предсказаній доктора. Но терпѣливо посѣщая хижины бѣдныхъ, проводя ночи у изголовья больного, ежедневно творя добро и разсыпая ласки, эти цвѣты на глухой тропинкѣ жизни, которые не вянутъ подъ тяжелою ногою бѣдности, но встаютъ съ эластическою силою и украшаютъ путь ея, — онъ съ каждымъ годомъ все больше и больше убѣждался въ своемъ старомъ вѣрованіи. Образъ его жизни, тихій и уединенный, показалъ ему, что люди и теперь еще, какъ и старое время, бесѣдуютъ съ ангелами и, сами того не зная, — и что самые невзрачные, даже самые безобразные и покрытые рубищемъ, просвѣтляются, такъ сказать, горемъ и несчастіемъ и вѣнчаются ореоломъ бѣдствія.
Жизнь его была полезнѣе на измѣнившемся полѣ битвы, чѣмъ если бы онъ неутомимо бросился на болѣе блестящее поприще; и здѣсь онъ былъ счастливъ съ своею женою, Граціею.
А Мери? Неужели онъ забылъ ней?
Они разговаривали о ночи бѣгства.
— Время съ тѣхъ поръ летѣло, милая Грація, сказалъ онъ:- а кажется, какъ давно это было! Мы считаемъ время не годами, а событіями и перемѣнами внутри васъ.
— А цѣлые года прошли съ тѣхъ поръ, какъ Мери нѣтъ съ нами, возразила Грація. — Сегодня въ шестой разъ сидимъ мы здѣсь въ день ея рожденія и бесѣдуемъ о счастливой минутѣ ея возвращенія, такъ долго ожидаемой и такъ долго откладываемой. О, когда-то она наступитъ!
