Портрет леди - Генри Джеймс
Он не мог жить без общества; Изабелла вдруг поняла, что так было всегда. И даже когда казалось, что он от него совершенно удалился, Озмонд наблюдал за ним из своего окна. Озмонд создал свой идеал – как пыталась создать его себе и Изабелла. Как же было странно, что они молились столь разным богам! Идеал в представлении Озмонда заключался в процветании, в соблюдении норм морали и благопристойности, в аристократизме. Он не отступал от него ни на шаг – в противном случае он вряд ли оправился бы от стыда. Ладно. В этом Изабелла могла бы согласиться с ним, – но только одно и то же понятие заключало для каждого из супругов совершенно разные идеи, ассоциации и желания. Ее представление об аристократической жизни заключалось в союзе высшей степени понимания с высшей степенью свободы – в понимании коренится чувство долга, а свобода доставляла удовольствие. А для Озмонда аристократическая жизнь являлась воплощением соблюдения этикета, хорошо просчитанной позы. Он испытывал нежные чувства ко всему старинному, освященному веками; она тоже это любила, но не желала становиться рабом этого. Озмонд страстно уважал традиции и однажды сказал Изабелле, что нет ничего лучше, чем придерживаться традиций, а если кому-то не посчастливилось иметь их, тот человек должен сделать все, чтобы их приобрести. Она прекрасно поняла, что муж намекал на то, что у нее, в отличие от него, не было никаких традиций; но где он обзавелся своими, она так и не поняла. Во всяком случае, их было немало; его жена вскоре после свадьбы убедилась в этом. Главным было – следовать им, главным не только для него, но и для нее. И хотя Изабелла была убеждена, что лишь самые возвышенные традиции заслуживают того, чтобы их придерживались, она согласилась на предложение мужа торжественно маршировать под бравурную музыку, доносившуюся откуда-то из неведомых глубин его прошлого, – это она, которая всегда стремилась к абсолютной свободе, была столь непоследовательной, сомневающейся, старалась идти не в ногу, своим путем! Существовали определенные вещи, которые требовалось делать, определенное положение, которое требовалось занимать, определенные люди, с которыми следовало или не следовало общаться. Когда она почувствовала, как эти железные установления, пусть и замаскированные плотными узорчатыми шторами, постепенно смыкаются вокруг нее, ей стало, как я уже упоминал, нечем дышать; ей казалось, будто ее заперли в помещении, где воздух был пропитан запахом плесени и разложения. Конечно, она сопротивлялась – сначала шутливо, нежно, с иронией, затем, когда ситуация начала становиться все серьезнее, сопротивление приняло более страстный характер. Изабелла защищала свою независимость, свободу поступать во всем по своему усмотрению, не принимая в расчет внешние аспекты и условности своей семейной жизни, а также другие свои привычки, желания и идеалы.
Вот тут-то на передний план вышла личность ее мужа. Все слова супруги Озмонд встречал презрением; она видела, что ему стыдно за нее. Что Озмонд думал о своей жене? Что она низменна, пошла, груба? По крайней мере, ему стало ясно, что она не придерживалась никаких традиций! Он просто не мог предвидеть, что его жена окажется столь примитивной – все ее чувства, считал он, были достойны лишь радикальной газеты или унитарного проповедника. Истинным оскорблением, как поняла потом Изабелла, было то, что у нее вообще обнаружился собственный ум. Разум жены должен был принадлежать мужу – являться его частью, словно небольшой садик в старом заросшем парке. Озмонд стал бы рыхлить там почву, поливать цветы, уничтожать сорняки и наслаждаться ароматом растений. Это был милый кусочек собственности заботливого хозяина. Озмонд не хотел, чтобы его жена была глупой. Наоборот, именно своим умом Изабелла пленила его. Но Озмонд ожидал, что этот ум будет действовать в соответствии с его желаниями, и льстил себе надеждой, что он окажется отзывчивым на его требования. Озмонд думал, будто супруга станет чувствовать так же, как он, даже для него, будет разделять его мнения, амбиции, предпочтения. Изабелла была вынуждена признать, что это было не очень-то оправданное требование со стороны мужа. Ведь существовали определенные вещи, которые она просто не могла принять. Прежде всего, из-за их отвратительной нечистоплотности. Изабелла не была пуританкой, но тем не менее очень верила в чистоту и даже скромность. Об Озмонде этого нельзя было сказать. Некоторые его «традиции» просто коробили Изабеллу. Неужели все женщины имели любовников? Неужели все они лгут и всех их можно купить? И всего лишь две-три никогда не обманывали своих мужей? Изабелла относилась к таким его высказываниям с большим презрением, чем к сплетням кумушек где-нибудь в глухой провинции, – презрением, сохранявшим свою свежесть в затхлом воздухе, – воздухе, окружавшем золовку Изабеллы. Похоже, Озмонд судил о всех женщинах, глядя на свою сестру. Графиня Джемини очень часто лгала и обманывала своего мужа не только на словах. Достаточно и того, что сии факты традиционны для окружения Озмонда; зачем же приписывать их всем подряд? Вот это ее презрение к подобным предположениям мужа и заставило того «встать в стойку» – у него самого был изрядный запас презрения, и жене его, разумеется, дозволялось иметь критический взгляд на некоторые вещи, но что она обратит свое презрение против его самого – этого Озмонд не мог предположить. Он полагал, что в любой момент сможет обуздать ее эмоции. Изабелла легко могла
