Портрет леди - Генри Джеймс

денег, она ни за что бы не решилась на этот брак. Ее мысли неслись к бедному мистеру Тачетту, покоившемуся теперь в английской земле, ее благодетелю, вызвавшему своим благородным поступком огромное число неприятностей! Это был неоспоримый факт. В глубине души Изабелла считала свое состояние тяжелой ношей и с самого начала хотела передать этот груз под чью-нибудь ответственность. Что могло более облегчить ее собственную совесть, как не менее благородный поступок – отдать деньги человеку, обладавшему самым тонким вкусом в мире? Разве только передать их какой-нибудь больнице… Но ей захотелось обратить свою благотворительность именно на Джилберта Озмонда. Он мог воспользоваться ее состоянием наилучшим образом, лишив его налета вульгарности, неотделимого от удачи в виде получения неожиданного наследства. Не было ничего изысканного в том, чтобы унаследовать семьдесят тысяч фунтов, – вся изысканность исчерпалась поступком мистера Тачетта. А вот выйти замуж за Джилберта Озмонда и принести ему свое состояние – это представлялось Изабелле делом весьма изысканным. Может быть, Озмонду так и не казалось, но это уж было его делом: если он любил ее, то не должен был возражать против того, чтобы принять ее богатство. Достало же у него мужества сказать – да, он рад, что она богата.

При этой мысли кровь бросилась ей в лицо. Она спросила себя, неужели она вышла замуж из ложных побуждений – только для того, чтобы по возможности более красиво распорядиться своими деньгами? Но Изабелла очень быстро нашла ответ: это была лишь половина правды. Ею владели совершенно определенные чувства – жажда любви Озмонда и восхищение его личностью. Он был лучше всех на свете. Это счастливое убеждение наполняло жизнь Изабеллы уже в течение многих месяцев, и она ничего не могла с этим поделать. Самая прекрасная личность, которую она когда-либо знала, стала принадлежать ей – это ощущение было сродни преклонению. Изабелла не ошиблась насчет его ума и теперь знала сей орган превосходно – с ним, вернее, чуть ли не в нем она теперь жила – он стал ее обиталищем. Если уж Изабелла оказалась в ловушке, для ее пленения требовалась очень крепкая рука – подобное соображение кое-чего стоило. С разумом более развитым, более тонким, более опытным ей было тяжело сражаться – а теперь ей приходилось считаться с этим изысканным инструментом. В бесконечном отчаянии Изабелла думала о том, как невероятно жестоко обманулся Озмонд, и она удивлялась, как это он не возненавидел ее еще более. Она прекрасно поняла, как Озмонд подал первый сигнал – он прозвучал как последний звонок перед поднятием занавеса и началом основного акта драмы их семейной жизни. Однажды Озмонд сказал Изабелле, что у нее слишком много идей и что ей следовало от них избавиться. Он говорил это и перед женитьбой, но тогда она не обратила внимания на его слова и вспомнила только некоторое время спустя. Но теперь Изабелла с ужасом увидела, что он отнюдь не шутил. На первый взгляд его слова ничего особенного не значили, после некоторых раздумий они показались Изабелле зловещими. Озмонд действительно имел в виду то, что говорил. Ему очень хотелось бы, чтобы его жена не обладала ничем, кроме приятной внешности. Она осознавала, что у нее было слишком много идей, – даже больше, чем Озмонд предполагал, и гораздо больше, чем Изабелла высказала ему к тому времени, как он сделал ей предложение. Да, она была притворщицей; но он ей так нравился! У нее было слишком много идей даже для нее самой, но ведь девушки для того и выходят замуж, чтобы поделиться ими с супругом. Вырвать их с корнем нельзя, можно только подавить их в себе и соблюдать осторожность, чтобы случайно не потревожить снова. Дело было не в том, что Озмонд возражал против ее мнений – у Изабеллы не было такого мнения, которым она не пожертвовала бы ради любви. Но ведь муж имел в виду ее всю – характер, чувства, суждения. Именно это Изабелла хранила в себе. Именно этого Озмонд не знал, пока не столкнулся с этим лицом к лицу, – но было уже поздно. Оказалось, что Изабелла имела взгляды на жизнь, которые ее муж воспринял как оскорбление. Странно, но она даже не предполагала, что его взгляды окажутся настолько иными. Ей казалось, что они – широкие, просвещенные, в общем, взгляды настоящего джентльмена. Разве Озмонд не говорил ей, что у него нет никаких предрассудков и предубеждений? Разве весь его облик не провозглашал о том, что он человек, равнодушный к мелким заботам, стремящийся только к истине и знаниям, верящий, что два умных человека должны искать лишь правду и подлинное понимание жизни и, вне зависимости от результата поисков, найти в них счастье? Озмонд утверждал, что любит все традиционное, и в этих словах слышалось что-то благородное, что-то сродни любви к гармонии и порядку. Изабелла добровольно пошла за ним – его предупреждение не казалось дурным знамением. Но по мере того, как шли месяцы, Изабелла следовала за мужем все дальше, и, когда он, наконец, привел ее в свою обитель, она увидела, куда попала.

Изабелла и сейчас еще ощущала ужас, который охватил ее. С тех пор она жила в этих четырех стенах, которые должны были окружать ее всю оставшуюся жизнь, в царстве мрака, безмолвия, удушья. Прекрасный ум Озмонда не снабдил его ни светом, ни воздухом; он, словно дразня Изабеллу, заглядывал в ее мрачное царство сверху, через маленькое окошечко. Конечно, это были не физические страдания – от них Изабелла смогла бы избавиться. Она была абсолютно свободна; муж ее был крайне учтив. Однако он так серьезно относился к собственной персоне, что это вызывало отвращение. Под всей его образованностью, любезностью, уступчивостью, под всем добродушием, словно змея в цветах, таился эгоизм. Изабелла относилась к нему серьезно, но все же не настолько. Да и как она могла бы воспринимать Озмонда слишком серьезно, если так хорошо знала его? Она должна была думать о нем так же, как думал он о себе сам: что он в Европе – первый джентльмен. Она так и думала о нем вначале, и, собственно, именно поэтому она и вышла за него замуж; но потом увидела, что есть на самом деле, и отшатнулась. Озмонд относился с высокомерием и презрением ко всем, кроме трех-четырех избранников судьбы, которым он завидовал, и ко всему, кроме некоторых своих убеждений. Ну что ж. Изабелла пошла бы за ним даже тогда, ибо он показал ей низость и убогость жизни, широко раскрыл ей глаза