Жены и дочери. Мэри Бартон [сборник 2023] - Элизабет Гаскелл

— Молли, мистер Роджер Хэмли здесь и хочет проститься с тобой перед отъездом.

Затем она сошла вниз, словно стараясь в этот момент избежать даже самого краткого тет-а-тет с Молли. Сделав глубокий вдох и решившись, как ребенок решается проглотить горькое лекарство, Молли спустилась в гостиную.

Когда Молли вошла, Роджер очень серьезно говорил о чем-то с миссис Гибсон, стоя в нише окна. Синтия стояла рядом и слушала, но не принимала участия в разговоре. Глаза ее были опущены, и она не подняла их, когда Молли застенчиво приблизилась.

Роджер говорил:

— Я никогда не простил бы себе, если бы принял ее обещание. Она будет свободна до моего возвращения, но надежда, эти слова, ее чудесная доброта сделали меня невыразимо счастливым. Молли! — внезапно вспомнил он о ее присутствии. Он повернулся к ней и взял ее руку в свои. — Я думаю, вы давно разгадали мой секрет — правда? Я одно время хотел поговорить с вами перед отъездом и во всем этом вам признаться. Но искушение было слишком велико — я сказал Синтии, как нежно я люблю ее, насколько мне хватило слов, и она говорит… — тут поглядел со страстным восторгом на Синтию и, по-видимому, забыл при этом, что так и не закончил фразу, обращенную к Молли.

Синтия, похоже, не склонна была повторять сказанное ею, что бы это ни было, но за нее сказала мать:

— Я уверена, что моя дорогая девочка ценит вашу любовь так, как она должна быть ценима. И я уверена, — добавила она, глядя на Синтию и Роджера с многозначительным лукавством, — что я могла бы кое-что рассказать о причине ее нездоровья весной.

— Мама, — внезапно оборвала ее Синтия, — ты знаешь, что ничего подобного не было. Пожалуйста, не изобретай историй обо мне. Я обручилась с мистером Роджером Хэмли, и этого достаточно.

— Достаточно! Более чем достаточно! — сказал Роджер. — Я не приму вашего обещания. Я им связан, но вы свободны. Я рад, что я связан, — это делает меня счастливым и спокойным, но, принимая в расчет все случайности, которые возможны в ближайшие два года, вы не должны считать себя связанной обещанием.

Синтия ответила не сразу, она явно что-то обдумывала. Слово взяла миссис Гибсон:

— Вы очень великодушны. Может быть, лучше не упоминать об этом.

— Я бы предпочла хранить это в тайне, — сказала Синтия, перебивая ее.

— Конечно, любовь моя. Я именно это собиралась сказать. Я когда-то знала одну молодую леди, которая услышала о том, что некий молодой человек, которого она довольно хорошо знала, умер в Америке. Она тут же заявила, что была с ним помолвлена, и даже стала носить по нему траур, а известие оказалось ложным, и он вскоре вернулся целым и невредимым и объявил всем, что никогда даже и не думал о ней. Так что она оказалась в очень неловком положении. Такие вещи лучше хранить в тайне, пока не придет подходящее время, чтобы их обнародовать.

Даже тут Синтия не удержалась, чтобы не сказать:

— Мама, я тебе обещаю, что не надену траура, какие бы сообщения ни пришли о мистере Роджере Хэмли.

— Пожалуйста, просто — «о Роджере»! — с нежностью вставил он шепотом.

— И вы все будете свидетелями, что он заявил, что будет думать обо мне, если он впоследствии почувствует соблазн отрицать этот факт. Но в то же время я желаю держать это в секрете до его возвращения. И я уверена, что вы все будете так добры, что исполните мое пожелание. Пожалуйста, Роджер! Пожалуйста, Молли! Мама, я должна особенно попросить об этом тебя!

Роджер готов был обещать все, что угодно, ведь она просила таким тоном и называла его по имени. Он взял ее за руку в знак молчаливого обещания. Молли чувствовала, что никогда не сможет заставить себя относиться к происшедшему как к простой новости. И только миссис Гибсон ответила вслух:

— Дитя мое! Почему же бедную меня — «особенно»? Ты же знаешь, я самый надежный человек на свете!

Маленькие часы на камине пробили полчаса.

— Я должен идти, — встревоженно сказал Роджер. — Я понятия не имел, что уже так поздно. Я напишу из Парижа. Карета к этому времени уже должна быть у «Георга» и стоять будет только пять минут. Синтия, дорогая… — Он взял ее за руку, а затем, словно не в силах преодолеть искушение, привлек к себе и поцеловал. — Только помните — вы свободны! — произнес он, выпустил ее из своих объятий и перешел к миссис Гибсон.

— Если бы я считала себя свободной, — сказала Синтия, слегка покрасневшая, но готовая, как всегда, к остроумной реплике, — если бы я думала, что я свободна, как вы полагаете — позволила бы я такое?

Потом пришел черед Молли, и прежняя братская нежность вернулась в его взгляд, его голос, его манеру.

— Молли! Вы не забудете меня, я знаю. Я никогда не забуду вас и вашу доброту к… ней. — Его голос задрожал, и лучше всего было уходить.

Миссис Гибсон изливала потоки прощальных слов, которые никто не слышал и не замечал, Синтия поправляла цветы в вазе на столе, устраняя какой-то непорядок, который уловил ее глаз художника, но не отметила мысль. Молли стояла с онемевшим сердцем, не чувствуя ни радости, ни печали — ничего, кроме оглушенности происходящим. Она ощутила, как ослабло прикосновение теплой руки, сжимавшей ее руку, подняла взгляд — до этой минуты ее глаза были опущены, точно на веках висел тяжелый груз, — место, где он стоял, было пусто; его быстрые шаги послышались на лестнице, открылась и захлопнулась входная дверь, и с быстротой молнии Молли кинулась на чердак, в чулан, окно которого выходило на ту часть улицы, по которой он должен был пройти. Оконная задвижка заржавела и не поддавалась, Молли дергала ее изо всех сил — если она не откроет задвижку и не высунет голову в окно, последняя возможность будет потеряна.

— Я должна еще раз его увидеть, должна, должна! — рыдала она, дергая раму.

Вот он — бежит изо всех сил, чтобы не опоздать к лондонской карете; его багаж был оставлен в гостинице «Георг» до того, как он пришел проститься с Гибсонами. Молли видела, как, при всей своей спешке, он обернулся и, затенив глаза от слепящих лучей заходящего солнца, быстрым взглядом окинул весь дом в надежде, как она знала, еще раз на миг увидеть Синтию. Но