На вашем месте. Веселящий газ. Летняя блажь - Пэлем Грэнвилл Вудхауз
– Выпей виски с содовой, милый.
Сэр Бакстон яростно помотал головой, показывая, что время полумер миновало.
– Только что я разговаривал с Джин.
– Вот как?
– Там, на подъездной дороге. Подошла ко мне, когда я вылезал из такси. Тебе известно, что она натворила?
– Пуччини! – воскликнула леди Эббот и принялась было писать, но тут же одернула себя. – Хм, всего семь…
Сэр Бакстон приплясывал на месте.
– Да послушай ты, ради бога! Брось заниматься глупостями!
– Я слушаю, милый. Ты сказал, Джин что-то натворила.
– Что-то? А знаешь – что?
– Что?
– Приволокла в дом твоего братца! Этого наглого клейщика! Сама мне сказала. После всех ухищрений, на которые я пускался, после неусыпной заботы, с какой мы оберегали юного Ванрингэма от его вероломных хитростей, Джин притаскивает прямо в дом!..
Леди Эббот, бесспорно, заинтересовалась. Брови ее не то чтобы вздернулись, до этого не дошло, но зоркий наблюдатель заметил бы, что они чуть дрогнули.
– Когда же это она успела?
– Сегодня. Несет какую-то околесицу, будто подобрала его на Уолсингфордской дороге. Его, видите ли, сбила машина. А она привезла сюда. Поллен говорит, Булпит сейчас – вот сейчас – в Синей комнате, хлещет мое пиво и курит мою сигару. Освежается! Приводит себя в форму, чтобы наброситься на Ванрингэма! А княгиня – в Красной!
Леди Эббот постукивала карандашиком по зубам. Чего-то она не понимала.
– А Сэм одет?
– Что значит – одет?
– Ну, в одежде?
– Одет, разумеется. При чем тут это? Не воображаешь же ты, что твой братец станет бегать по Уолсингфордской дороге нагишом?
– Странно. Очень. Ведь я стащила у него всю одежду.
Глаза сэра Бакстона, и без того вытаращенные, стали совсем креветочьими.
– Стащила… одежду?!
– Да. Днем.
– Что за черт? Про что ты?
– Понимаешь, когда ты уехал на поезд, я стала раздумывать обо всех твоих тревогах и отправилась, чтобы еще разок переговорить с ним. Наверное, он купался – на борту никого, в салоне лежит одежда. Тут меня вдруг осенило: если я ее стащу, он застрянет на «Миньонетте», не сможет нырять и устраивать засады молодому Ванрингэму. Я связала все в узел и бросила в речку.
Глаза сэра Бакстона зажглись восторгом. Он с любовью и восхищением смотрел на нее – оказывается, она тоже в его отсутствие не бездельничала.
– Блестящая идея!
– Недурная, правда?
– Как тебе пришло в голову?
– Да так как-то, случайно.
Глаза сэра Бакстона погасли. Перед ним опять встали суровые факты.
– Черт побери, как же тогда он очутился в Синей комнате?
– Ты же сам сказал, Джин привезла.
– Это-то понятно… Я не про то. Видно, в речку ты кинула его запасной костюм.
– Вряд ли у Сэма есть запасной. Модником он никогда не был.
– Наверняка запасной. Когда Джин его подобрала, он точно был одет. Она бы как-то упомянула.
– И то правда.
– В общем, он тут. В Синей комнате! Сосет пивко и подстерегает случай. Как теперь быть?
Леди Эббот призадумалась.
– Я думаю, все образуется! – изрекла она наконец.
Сэр Бакстон был не из тех, у кого вошло в привычку бухать кулаком по столу, хотя, как у всех баронетов, это сидело у него в крови, но тут он почувствовал, что без этого не обойдется. Обычно он черпал утешение в оптимизме и беспечности жены, но сейчас от ее излюбленной фразы давление у него подскочило до той точки, когда лишь резкое физическое действие способно тебя спасти. Пройдя через будуар к столику, на котором стояло его собственное фото в форме полковника Беркширского ополчения, он с силой бухнул по нему кулаком. Хрупкий столик рухнул под мощью удара. Стекло из рамки брызнуло по ковру.
Разум вернулся на свой престол. Сэр Бакстон немного постоял, глядя на дело рук своих.
– Ой, господи! Извини!
– Ничего, милый.
– Не сдержался.
– Ах, чепуха. Позвони Поллену.
Сэр Бакстон нажал на звонок и, отойдя к окну, встал, глядя в сад, побрякивая ключами в кармане. Леди Эббот задумчиво сморщила лоб, написала «Гарибальди», стерла. Дверь отворилась, появился Поллен.
– Поллен, разбилось стекло.
Дворецкий уже заметил это и сочувственно поджал губы.
– Сейчас пришлю горничную, миледи.
– Где мистер Булпит, Поллен? – все еще раздраженно повернулся сэр Бакстон.
– У себя в комнате, сэр Бакстон.
Баку стало чуть легче. Он боялся услышать, что незваный гость, подкрепившись пивом, покинул Синюю комнату и прочесывает территорию в поисках Табби.
– А что делает?
– Когда я в последний раз заходил туда, сэр Бакстон, он собирался принимать ванну. Спросил меня, успеет ли он до обеда выпить еще кувшин пива.
Сэр Бакстон исполнил на ключах нечто вроде концертного номера, пытаясь выказать безразличие.
– Значит, он спустится к обеду?
– Такое у меня сложилось впечатление, сэр Бакстон.
– Благодарю вас, Поллен.
Дворецкий удалился, сэр Бакстон повернулся к леди Эббот с широким жестом отчаяния.
– Сама видишь! Спустится к обеду. За супом всучит повестку. А княгиня будет смотреть и удивляться с другого конца стола. Радужная перспективка!
Леди Эббот на ум только что пришел «Муссолини», и она уже нацелила карандаш, но покачала головой.
– Значит, надо, – рассеянно обронила она, – чтобы не спустился.
Сэра Бакстона пробила дрожь, он бросил взгляд на порушенный столик, точно бы сожалея, что тот потерял форму и нельзя бухнуть по нему еще раз. Лишенный подмоги, он разрядился, саданув его по ножке. Это пошло ему на пользу.
– Интересно, как? – почти кротко осведомился он.
Мысли леди Эббот опять унеслись к итальянским композиторам. Потом она очнулась и поняла, что ей вроде бы задали вопрос.
– Как? Возьми да стащи его одежду, пока он в ванной. Вот и не спустится никуда.
Сэр Бакстон рванулся было что-то сказать, но сдержался и молча вытаращился на жену. Есть моменты, когда слова бессильны.
По его обветренному лицу стала разливаться почтительность. Двадцать пять лет назад, когда он умчал прекрасную деву в двухколесном кэбе, чтобы связать с ней свою судьбу, он знал, что ему достался самый лучший приз, но даже тогда, в опьянении любви, был не особо высокого мнения о ее интеллекте. Если бы кто спросил его, можно ли считать его невесту одним из светлейших умов Америки, он ответил бы откровенно – нет, отнюдь, но ему все равно. Женился он на одной из тех, кому следующее поколение дало прозвище Блондинка-дурочка, но это-то ему и нравилось.
Теперь он был потрясен, увидев, что в его супруге прекраснейшим цветком распустилась мудрость американских женщин.
– Господи милостивый! – благоговейно
