Дом в степи - Сакен Жунусов
Но как же мог человек зарубить коня на скаку?.. Секирой? Он взмахнул и ударил ею наотмашь. Так жестоко... Человек может так поступить со степным хищником, со своим врагом и врагом его скота... Но с конем? Если конь дикий или ленивый, его, правда, бьют в наказание камчой. Зато потом дают корм и поят. Однажды он видел под Караталом, как несколько человек кружили с ножами возле лошади, лежавшей, задрав все четыре ноги, распарывали ей брюхо, разделывали на части. Как ее убили? Кулагер этого не знал. Ахан тогда его увел, чтобы конь не видел крови.
Человек всемогущ, человек учит животное, как ему жить. Когда Кулагер был жеребенком, на урочище Малый Карой он пасся всегда один. Он полеживал в стороне от табуна на белом снегу, подставив лоб ветру. Дети иногда пытались накинуть на него курук. Среди большого табуна коня поймать легко. Но скакавший отдельно жеребенок не давался в руки. С утра до вечера он изматывал детей, которые гонялись за ним, и,
наконец, оставив их далеко в степи, возвращался в свой табун. Взрослые остерегали детей, чтобы они не гонялись за жеребенком, не то он совсем одичает. Видя других лошадей под всадниками, пегий жеребенок боялся, что и на него сядут верхом.
Тогда он был тайем - двухлеткой. Но вот и настал его час: табунщики поймали его хитростью, силой надели на голову уздечку и, пригнув оба уха к земле, посадили на него верхом жигита. Жеребенок брыкался, подпрыгивал, старался сбросить с себя человека, сидевшего на нем без седла. Он пробовал даже упасть на спину. Но табунщик острым бичом стегнул его несколько раз, не выпуская из рук длинного волосяного аркана, и снова посадил жигита. Еще никогда до этого не бил жеребенка человек. А жигит, крепко обхватив его ногами, вцепился руками ему в гриву и не собирался отпускать. Под мышками стало щекотно, и жеребенок стал носиться по кругу, натягивая волосяной аркан. Когда у него закружилась голова, аркан отвязали. Почуяв свободу, тай визгливо заржал и без оглядки помчался в степь. Мать его, серая кобылица, пасшаяся в косяке, подняла голову, услышав его крик, негромко всхрапнула, словно утешая сына: ничего, мол, мой баловень, такова уж наша лошадиная доля. И вновь стала щипать сочные травы.
Освободившись от первого седока, тай как безумный скакал по степи, носясь с одного холма на другой. Когда солнце поднялось над головой, из-под густых зарослей таволги выскочила косуля, отбившаяся от стада, и пустилась бежать. Тай, у которого на губах еще материнское молоко не обсохло,- ему давали сосать дольше, чем обычным жеребятам,- сразу забыв о недавней ноше, о ненавистном седоке, долго по-детски состязался с ней в беге. Но косуле наконец это надоело, она круто свернула и скрылась в зарослях кизила, а разгоряченный тай понесся дальше. Из своих гнезд поднялись и низко полетели итала - гуси, - жеребенок долго мчался вместе с ними, и лишь когда гуси взметнули ввысь, тай, не сбавляя бега, понесся к аулу.
Покачиваясь от усталости, он появился там лишь к вечеру, когда люди садились ужинать. Дня через три- четыре он уже присмирел. Однако к уздечке так и не смог привыкнуть. Терпкий вкус железа во рту был ему противен и он еще долго со скрипом жевал удила и, не зная, куда девать язык, широко разевал пасть. В конце концов он привык и к этому. Табунщики проявляли к нему особое внимание и холили его. Если кто-нибудь на него садился, то погонял только коленями, и его никогда не били камчой. Нет, человек добр, очень добр!- считал Кулагер.
Судьба его решилась, когда он стал кунаном - трехлеткой. Из-под пегой шерсти на спине стали пробиваться золотистые островки, и теперь его стали звать не кула-тай, а кер-кунан, чалый, а потом и Кулагер - пегий с чалым. Однажды пришел сынши - знаток и ценитель лошадей - по имени Ельторы, долго разглядывал его и спереди и сзади, поднимал ему ноги, осматривал копыта, гриву и хвост, цокал языком и, чтоб не сглазить, сплевывал. После этого нашлось много желающих заполучить Кулагера себе.
В конце концов его нынешний хозяин Ахан купил его у человека по имени Шакетай и отдал за коня немало.
Новый хозяин был доброй души. Он лелеял кер- кунана, как сына. Дома, в Каратале, он выкопал для него специальный колодец. В знойные летние дни Ахан не поил коня тепловатой озерной водой, а давал ему студеную прозрачную колодезную, поднимая ее бадьей. Каждый день водил он коня на озеро Сары-коль, купал, мыл его мылом и расчесывал гриву и хвост.
Коня сперва, отпуская пастись, спутывали или стреножили. Потом его приучили к хозяину. Впервые вкус сахара он узнал из рук Ахана. Вскоре, заслышав его голос, кер-кунан мчался к нему и начинал с ним играть. Осторожно шевеля губами, чтобы не причинить ему боли, он кусал уши хозяину, хватал его борик, убегал. Конь привязался к хозяину всей душой. Тогда же он стал участвовать в аульных скачках и всегда приходил первым.
Зима выдалась снежная. Кулагер теперь стал доненом - четырехлеткой. Хозяин построил для него отдельную конюшню из березы и обнес ее стеной из снежных глыб. Целые дни они теперь проводили на охоте, откуда Кулагер возвращался весь в черном поту. Чтобы конь не заболел чесоткой, хозяин привязывал его на лютом морозе с высоко задранной головой, а за полночь заводил в холодную конюшню до утра. Ахан сам не спал в такие ночи и часто приходил вытирать иней со спины Кулагера, снимать с его ноздрей наледь, расчесывать заиндевевшую гриву и хвост. А когда в теплых курятниках, хлопая крыльями, начинали кричать петухи, сам выводил коня на водопой, бросал ему корм на снег, накрывал толстой теплой попоной, ласково хлопал по шее и только тогда уходил спать...
Летом Кулагер совершил свой первый дальний переход и участвовал в больших скачках, в байге. Конь пришел первым, но испугался людей на финише, с криками восторга подбежавшими к нему, и ускакал в степь. На быстрой черной кобылице Ахан пустился за ним вдогонку, подзывал его свистом, но Кулагер, не слушаясь хозяина, продолжал мчаться прочь. Ахан рассердился на коня. Но когда хозяин его настиг, Кулагер, дрожа всем телом, стоял, боясь, что его станут бить камчой. Однако Ахан и
