Дом в степи - Сакен Жунусов
Настроение мальчика поднялось, и вспотевшая спина выпрямилась. В голове его зазвучала горделивая песня Ахана. Кулагер разошелся, тело его словно удлинилось и стало легче. Конь рвал поводья, грыз удила, холка его откинулась назад, морда вытянулась, и, разрывая воздух, он летел вперед. Монке до этого слабо держал поводья, а теперь накрутил их на руку и стал придерживать коня. Кулагер, словно озлясь на мальчика, широко раскрыл пасть. Монке оглядел плотный ряд летящих слева от него коней и заметил, что хотя они и не сбавили хода, однако с крупов, покрытых пылью, обильно стекает пот. Мальчик понял, что этим коням стало трудно бежать.
Постепенно Монке поотпустил намотанный на руку повод. Кулагер вырвался из ряда и полетел вдогонку четверке, опередившей их на значительное расстояние.
Монке с детства привык скакать на самых разных лошадях, но Кулагер его удивил. Когда лошадь бежит вскачь, то грива ее обычно шумит, и при каждом броске вперед в ушах всадника свистит ветер. У Кулагера шелковая грива вытянулась назад и неподвижно висела в воздухе, а встречный ветер ровно дул Монке в лицо. Волчий бег Кулагера был ровным, словно нить, пропущенная сквозь игольное ушко.
Вскоре Кулагер догнал переднюю четверку. Какое- то время Монке держался в хвосте Кулай-кока, потом потихоньку отпустил повод Кулагера, поравнялся с ним. Кулай-кок, несшийся с раздутыми ноздрями, краем глаз неодобрительно скосился на чужого коня. Черный мальчишка, в легких сапожках с длинными, до бедер, голенищами, тоже злобно смерил Монке и его коня взглядом. Он узнал Кулагера. Четверка лошадей была уже в черном поту, а на крупах заметны были белые хлопья пены. У пестрого коня пена слетала и с губ. Монке положил ладонь на спину Кулагера. Спина была горячей, но не потной. Пот только-только начинал выступать.
Мальчик, скакавший на Кулай-коке, взглядом подал знак всаднику Топай-кока, и тот, вырвавшийся вперед, зашел Кулагеру справа. Они стали с двух сторон зажимать Монке.
Монке улыбнулся мальчику с Кулай-кока. Они обменялись взглядами. Смуглый мальчик впивался глазами в Монке, дыхание его было прерывистым, и он с радостью бы застрелил соперника, если бы было чем. Глаза его сверкали от ярости.
Они долго скакали рядом, враждуя взглядами. У черного мальчика во всей вселенной был сейчас только один враг - Монке. В глазах этого ребенка, скакавшего на коне Батраша, не проглядывало ничего детского. Весь его облик выражал лишь одно желание: хоть бы тебя постигла божья кара и конь твой споткнулся и сломал себе шею! Монке чувствовал его вражду, но был уверен, что Кулагер только сейчас разошелся и всех обгонит. Тот, кто побеждает, всегда добрее. Взгляд Монке говорил сопернику, что незачем ему желать зла: «Я все равно тебя обгоню, а ты отстанешь. Хоть лопни, а это так. Еще немного, и ты не увидишь даже моей пыли».
Хоть дети только дети, но на скачках они соперники. Неприязнь к сопернику, зависть к победителю - все это в самой природе всякого состязания, его непреложный закон.
Пять скакунов мчали рядом, не разделяясь. Четверо из них были уже в белой пене, и всадникам приходилось то и дело наклоняться, чтобы вытереть лошадям глаза. Монке положил ладонь на шею Кулагеру, она была мокрая. Под потником тело пылало жаром, да и колени и ляжки нагрелись и стали потеть. А с остальных четверых лошадей встречный ветер срывал с боков хлопья пены.
Двое мальчиков на конях Батраша сначала робели перед Монке, который был старше их, но затем стали все сильней прижимать его с боков. Стремя Топай-кока со звоном ударилось о стремя Кулагера. Десятилетний мальчик явно продел ногу между сыромятными лентами, на которых держалось стремя, чтобы задеть Кулагера. Монке сделал вид, что ничего не заметил. Командовал наскоками на Монке мальчик, скакавший на Кулай-коке. Он угрожающе помахивал камчой с медной головкой на черенке - враг, да и только!.. Будь вместо Монке их сверстник, эти двое совсем зажали бы Кулагера с обеих сторон и огрели камчой. Батраш научил их такой грубой уловке. А в десяти шагах, вровень с ними скакал на пегом коне легкий, кроткий на вид мальчишка. Ему не было дела до четверых, ненавидевших друг друга соперников. Этот всадник
был занят самим собой, брови его были нахмурены, и, схватившись за луку седла, он неотрывно глядел вперед. Монке разглядел, что это была девочка, одетая мальчиком, - девочка из племени уйсунь.
Монке только теперь узнал и черного мальчика. Это был сын Батраша, очень похожий на отца, его глаза глубоко сидели у самой переносицы. Желая отомстить за обиду, которую ему нанес Батраш, Монке крикнул:
- Эй, бала, твой конь устал! Не мучай зря ни себя, ни его! Не гони, а то у обоих легкие почернеют!
Мальчик побагровел, но, стиснув зубы, молчал. Только камчой замахнулся. Хотел было ударить, но не решился, понимая, что Монке сбросит его тогда с седла.
- Не сердись, я сейчас уйду!- крикнул Монке, наклоняясь к уху мальчика, и огляделся. Впереди, в трех-четырех верстах, чернела ложбина Кок-узек.- На, сят! Удачи вам!- закричал Монке.- Ну, прощайте!- Н прижав колени к крупу коня, ринулся вперед.
Кулагер летел, стелясь над землей. За ним, извиваясь, тянулось облако пыли. Четверо мальчиков, как по команде ударили коней камчами и полетели вихрем, голова в голову. А Кулагер, легко оторвавшись от них, пропадал черной точкой вдали, оставляя за собой лишь поднятую его копытами пыль.
Глаза Монке заслезились, он наклонился вперед и почти лег на седле, крепко держа повод и тесно прижимаясь к коню. В ушах его свистел ветер, и он ничего не слышал, кроме дробного стука копыт.
Опередив четыреста девяносто девять лучших степных скакунов, Кулагер, словно летящая комета, начал стремительно спускаться в лощину Кок-узек.
У подножья Ереймена в напряженном ожидании стояла толпа. Люди вглядывались в даль. Слышались возгласы:
- Показались!
- Кони, кони!
- Пыль столбом!
Все повскакали с земли и засуетились. Никто больше не обращал внимания на последних борцов - двух молодых парней, продолжавших схватку. Человек сто вскочили на коней и устремились туда, откуда должны были появиться участники скачек. Поставленные для охраны порядка могучие солдаты ояза с толстыми плетьми в руках стали отгонять людей назад, наезжая конями на толпу.
Вечерело. Зрители, оглашавшие округу своим ревом, теперь поутихли. Приставив ладони к глазам козырьком, они продолжали вглядываться в даль.
С высоты Ереймена была хорошо видна глубокая и плоская
