Дом в степи - Сакен Жунусов
Наутро, когда соседи сказали, что сгорел дом Ырыскельды, я не сводила глаз с Шамшуали во время еды. И думала: «Это твоя работа!» Только не хватило у меня смелости сказать ему в глаза об этом. А потом мы за один день распродали в городе весь скот и уехали. Он даже не дал мне возможности попрощаться с соседями.
Когда мы проезжали рано утром мимо сгоревшего хозяйства Ырыскельды, Шамшуали со злорадством сказал: «Вот и наказал я тебя, несчастный! Теперь будешь ходить да оглядываться!»
- Почему ж ты не выскочила из саней да не рассказала все людям?- осуждающе посмотрела на нее бабушка.
- Ой, что ты! Да разве бы он выпустил меня из своих лап? Но бог покарал его! Там, где мы жили, Шамшуали лечил одну старушку и она умерла от его «лекарств». Вот теперь и сидит он за решеткой! Будь он проклят!
- Чтоб провалился он в черную бездну!
- Теперь не встанет он на нашем пути!- принялись проклинать его старухи. И пуще всех - бабушка.
Глава 12
Первое сентября. Только что взошло солнце и проснулась степь. Пробудился аул. На его окраине неторопливо бредет стадо. Пастух гонит его на пастбище. Машины, наполненные золотистым зерном, спешат в райцентр на элеватор. Механизаторы хлопочут у своих комбайнов в ожидании, когда солнце подсушит росу, и они поведут их по ниве. На фермах, на колхозном дворе - всюду началась работа.
И только одно большое белое здание на пригорке, залитом солнцем, еще не наполнилось голосами. Это новая школа, и в такой утренний час ей еще рано распахивать двери для шумной, непоседливой ребятни. Но вот бежит подросток в белой рубашке и красном галстуке. Он радостно подпрыгивает то на одной, то на другой ноге, бросает вверх портфель, подхватывает его на лету и весело смеется. В три прыжка заскочив на высокое крыльцо, он распахивает двери, бежит через зал, входит в класс, останавливается на пороге и во весь голос кричит: «Здорово, ребята!» Пустое просторное помещение отвечает ему на приветствие. Он кладет портфель на первую парту, но вдруг, рассмеявшись, направляется к самой последней. «С таким ростом,- усмехается он,- я среди этих малышей дядей Степой буду»»
Оставив портфель, он мчится на улицу, чтобы встретить своих друзей, по которым так соскучился!
РАССКАЗЫ
ПОСЛЕДНЯЯ БАЙГА КУЛАГЕРА
Уже перевалило за полдень, и жара начала понемногу спадать, когда участники скачек добрались до старта. Ребята сошли с коней и размялись, а айдаучи - погонщики - с большим трудом выстроили в ряд пятьсот лошадей. Строй развернулся далеко-далеко, а всадники, уже сидя на конях, еще раз проверили сбруи и снаряжение, не отрывая глаз от большого, с квадратный метр, платка в руке главного айдаучи. Кони стояли, нетерпеливо перебирая ногами, били копытами землю, ржали и грызли удила.
Платок поднялся вверх, повис в воздухе и резко опустился книзу. Пятьсот скакунов, словно настигнутые пожаром, рванулись и, казалось, что свод небесный закачался и земля содрогнулась от гулкого стука двух тысяч копыт, а чистый воздух помутнел от пыли, поднятой скачущей ордой. Живой клубок коней, как осенняя туча, гонимая бурей, понесся вниз к Ереймену, к озеру Кусак. Две тысячи копыт так заиграли по твердой земле, что казалось, на бурной реке прорвало плотину. Лавина, пенясь гривами, ринулась вниз, изгибаясь, словно сказочный дракон. Кони, как волны, растекались по желтой равнине. От стука тысячи сердец - у скакунов и мальчишек-всадников - земля гулко вздрагивала в такт.
За столбами пыли, опускавшимися на траву, были едва различимы контуры отставших лошадей. Но большая их часть летела вперед, то сбиваясь вместе, то растекаясь поодиночке, а несколько сразу же вырвались и опередили остальных. Развевающимися на бегу хвостами кони как будто взбивали воздух в пену. Четыре смерча, вырвавшись в разных концах из строя, сблизились и понеслись рядом. На гладкой, как доска, равнине эти четыре стремительных разноцветных пятна, горящих на солнце, были похожи на комья верблюжьей шерсти, окрашенные хной. Казалось, что позади них разверзлась земля, а из трещин вьется тонкий дымок...
Рядом скакали четыре мальчика в красном, зеленом, синем и желтом платках, стремя к стремени, бок о бок. Словно радуга после дождя, они изогнулись дугой и скрылись за перевалом.
Четыреста девяносто шесть лошадей, двигавшиеся плотной стеной к подъему, стали делиться на группы. Передние уже спустились в низину, а остальные только начали подъем, как вдруг далеко впереди, в следующей низине, взметнулись клубы пыли.
Четыре скакуна, которые мчались впереди всех, были Кулай-кок и Топай-кок Батраша, пегий из Алатау и Кокжуйрук из Нарына. Мальчик, сидевший на Кулай- коке, озирался, поблескивая злобными мышиными глазками. Обнаружив, что Кулагера1 поблизости нет, он успокоился, но не отпустил поводья и шел стремя в стремя с Топай-коком. Этому их научили до скачек, ведь от двух лошадей гуще пыль.
Кулагер шел сразу за этой четверкой. Он держался на расстоянии, чтобы пыль до нее успела рассеяться, а задним было его все равно не догнать. Монке хотел было перевести коня вправо, на самый край, но не смог уловить, с какой стороны дует ветер, который к заходу солнца притих и на скаку был почти неощутим. Пыль, поднятая копытами, не рассеялась и долго висела над
1Легендарный конь поэта, композитора Ахана-сери.
степью, как пуховая серая шаль. К. тому же следом за Кулагером мчались еще с десяток коней. Они то вырывались наголову вперед, то отставали и держались позади. Некоторых из них Монке узнал. На вспотевшие крупы коней легла пыль, и стало трудно угадать их масть, чалый это или пегий, каурый или игреневый.
Монке сперва был недоволен своим конем, и в душу его закралось сомнение. Кулагер часто фыркал и будто сам себя придерживал. Монке хотел держаться в первом ряду, зажал было ему бока коленями, но Кулагер не прибавил ходу. Мальчику хотелось ударить камчой по крупу коня, но он помнил настойчивый наказ Ахана: только не вздумай бить камчой Кулагера!
Монке скоро понял, что эти скачки не имеют ничего общего с обычными, устраиваемыми между аулами, в которых он не раз участвовал. Тут нельзя было придерживать коня, а затем пустить его, чтобы вырваться вперед. В этом состязании выиграет тот, у кого хватит сил и выдержки на все шестьдесят верст. Каждый из пятисот коней, участвующий в этих скачках, - прославленный скакун в своем краю, всегда получавший там первые призы.
Монке то и дело озирался, чтобы определить характер местности, и по
