Галерея женщин - Теодор Драйзер
По слухам, она проделала этот трюк раз десять в течение своего второго года в Нью-Йорке. Но поскольку Лагранж не всегда был в ее распоряжении, приходилось изобретать иные способы. Один из них, как я припоминаю, имел отношение к девушке, попавшей в больницу, когда там безраздельно царила Регина. Девушка прошла курс лечения от опасной зависимости, которой нынче страдала сама Регина. Подозревая, что девица навряд ли полностью избавилась от порока, бывшая заведующая пустилась на поиски бывшей пациентки. План заключался в том, чтобы предложить ей сотрудничество и сообща добывать столь необходимые обеим средства утешения. По воле случая девица не только не воспротивилась, но, напротив, с энтузиазмом откликнулась на ее предложение. Вместе они разработали беспроигрышный порядок действий. Регинина сообщница должна была притвориться больной, к которой вызвали доктора; Регине отводилась роль ее наемной сиделки. Доктор является на вызов и, выслушав жалобы больной, предполагает острый приступ желчнокаменной болезни. Больная громко стонет и вообще правдоподобно симулирует страдание. Сиделка вполне резонно просит доктора сделать обезболивающий укол. Доктор направляется на кухню простерилизовать иглу и приготовить раствор для инъекции. Но тут, согласно Регининому плану, она кидается ему наперерез и с виноватой улыбкой восклицает, пуская в ход неотразимую манеру коренной южанки: «Ах нет, доктор, вам туда нельзя! В кухне не прибрано. Я не могу допустить, чтобы джентльмен видел такое безобразие. Позвольте, я сама. У меня как-никак диплом медсестры, я все приготовлю для вас в лучшем виде». Улыбочка, искренний взгляд – и доктор возвращается к постели больной, чье состояние уже внушает тревогу. Тем временем на кухне пузырек с морфином опустошается и заполняется стрихнином, после чего пациентка получает свой укол и доктор уходит восвояси.
Но и это была только разминка перед длинной серией изощренных надувательств. Однажды напарницы вспомнили об одной медсестре, которая опекала богатых пациентов, страдавших наркозависимостью. Рассудив, что в ее аптечке непременно должен быть морфин, они вместе нагрянули к ней домой, так сказать по старой дружбе, и вскоре завязалась оживленная беседа о прежних больничных деньках. Посреди разговора Регина – которая, к слову, всегда играла первую скрипку – внезапно спросила, нельзя ли ей поправить прическу, только для этого понадобится зеркало. Хозяйка провела ее в спальню и оставила там, а сама вернулась ко второй гостье, которая с удвоенной живостью продолжила прерванную беседу. Оставшись одна, Регина обшарила каждую вещь в шкафу, каждый ящик, коробку, шкатулку в комнате и обыскала корзину в соседней ванной. Для маскировки она распустила волосы и во время поисков не выпускала из руки расчески. (Все подробности известны мне от Мари, а ей – частично от Регины, частично от ее приятельниц.) Но эти безрезультатные поиски так затянулись, что хозяйка дома уже собралась подойти к двери и поинтересоваться у гостьи, не нужна ли ей помощь. Помешал телефонный звонок, на несколько минут задержавший хозяйку. Регинина сообщница метнулась в спальню, и между ними произошел следующий обмен репликами.
– Ради бога, давай скорей! Я не знаю, о чем еще с ней говорить! Она сейчас явится сюда! Уже явилась бы, если бы не зазвонил телефон.
– Ох, прямо беда, – жалобно отозвалась Регина. – Я все обыскала, и нигде ничего! Постой-постой… – В ее глазах блеснул огонек догадки. – Я же не посмотрела вон там!
Она впопыхах нырнула к обувному ящику встроенного гардероба и распрямилась, победоносно вскинув руку с полным тюбиком морфина. Затем невозмутимо подошла к зеркалу и принялась громко и многословно объяснять, что в последнее время волосы у нее ужас какие непослушные, ни одна прическа не держится. Через минуту Регина вышла в гостиную, распинаясь, как она благодарна хозяйке за понимание, какая прелестная у нее квартирка, как удобно и мило все здесь устроено. Потрещав для приличия еще пару минут, подружки тепло распрощались с гостеприимной медсестрой.
Но даже это всего лишь невинные шалости. Однажды перебравшаяся в Нью-Йорк вашингтонская знакомая Регины, медсестра Мэри К., случайно столкнулась с Региной на улице и сдуру приняла ее приглашение звонить и заходить. С первой же минуты их встречи Регина завела рассказ о своей кипучей медицинской практике и обширной клиентуре, а главное (дело было в разгар Первой мировой войны) – о благотворительной работе с ранеными бойцами, которой она отдает все свободное время. Доверчивая Мэри когда-то водила дружбу с одной из сестер Редмонд, и Регина, преследуя намеченную цель, поведала душераздирающую историю о брате сестричек – фронтовике, который вернулся домой с ужасными ранениями в грудь и лицо. Мало того что бедняга частично ослеп, у него развился рак желудка. Вылечить его нельзя, и единственное, чем можно помочь несчастному, изувеченному, обреченному страдальцу, – это облегчить его невыносимую, непроходящую боль. Жить ему осталось в лучшем случае несколько месяцев. Сестры очень привязаны к брату и делают для него все, что в их силах, но поскольку наркотических препаратов сейчас не хватает и стоят они страшно дорого, а ему требуется три-четыре укола в день, они еле-еле справляются. Регина отдала им сколько смогла, но где добыть еще, ума не приложит. Может быть, Мэри что-нибудь придумает? Может, сумеет помочь? А то уже не знаешь, к кому кидаться!
Мэри была девушка рассудительная и добропорядочная, не из тех, для кого закон и профессиональная этика – пустой звук.
– Как ты себе это представляешь? – уклончиво ответила она.
– Значит, ты можешь достать морфин? – уточнила ее заново обретенная подруга, уловив нотку сомнения в голосе медсестры. – Понимаю, это не по правилам, но тут ведь особый случай…
История про несчастного брата звучала убедительно. Поначалу отнекиваясь, дескать, она на такое не способна, Мэри в конце концов позволила уломать себя и пообещала достать несколько пилюль – недельную дозу. Опасаясь, как бы она не передумала, Регина вызвалась проводить ее до дому: куй железо, пока горячо.
Когда и этот запас истощился, вновь возник вопрос, где
