Портрет леди - Генри Джеймс
– Мне кажется, вы никогда не бываете довольны, – была вынуждена ответить Изабелла. – Если она знала, что вы все равно узнаете правду, зачем ей было лгать?
– Она выиграла время, как видишь. Пока я ждала ее вмешательства, ты делала решающие шаги, а мадам Мерль била в барабаны.
– Очень хорошо. Но по вашему собственному признанию, вы видели, куда я шагаю. Даже если бы мадам Мерль забила тревогу, вы бы не стали останавливать меня.
– Нет, не я. Кто-нибудь другой.
– Кто же? – спросила Изабелла, твердо глядя на тетю.
Маленькие блестящие глазки миссис Тачетт, такие всегда выразительные, на этот раз лишь выдержали взгляд, ничем не выдав то, что было у тетушки на уме.
– Ты выслушала бы Ральфа?
– Нет, если бы он стал оскорблять мистера Озмонда.
– Ральф не оскорбляет людей. Ты это отлично знаешь. Ты ему очень дорога.
– Я знаю, – произнесла Изабелла. – И теперь надеюсь оценить всю полноту этого отношения. Думаю, он понимает, что все мои поступки продиктованы разумными причинами.
– Он никогда не думал, что ты это сделаешь. Я говорила ему, что ты способна на такой поступок, но Ральф со мной спорил.
– Он делал это ради самого спора, – улыбнулась Изабелла. – Вы же не обвиняете его в обмане. Почему же вы считаете обманщицей мадам Мерль?
– Ральф никогда не говорил, что не допустит этого.
– Я рада! – весело воскликнула девушка. – Мне хотелось бы, чтобы, когда он приедет, вы сразу сообщили о моем решении.
– Конечно, я скажу ему, – согласилась миссис Тачетт. – С тобой я больше не буду говорить об этом, но предупреждаю, с другими я буду обсуждать твое решение.
– Как вам будет угодно. Я просто имела в виду, что будет лучше, если вы объявите о нем сами.
– Согласна. Так будет гораздо приличнее!
С этими словами леди отправились на ланч. В столовой миссис Тачетт сдержала свое слово и больше не говорила о Джилберте Озмонде. Однако после продолжительного молчания женщина поинтересовалась, кто приходил к племяннице час назад.
– Один старый друг, американский джентльмен, – ответила Изабелла и вспыхнула.
– Естественно, американец. Только американцы могут заявиться в десять часов утра.
– Было половина одиннадцатого. Он очень торопился. Сегодня вечером он уезжает.
– А вчера нельзя было прийти в нормальное время?
– Он только вчера приехал.
– Провести всего сутки во Флоренции? – воскликнула миссис Тачетт. – Настоящий американец.
– Это правда, – сказала Изабелла, подумав о том, что Каспар Гудвуд сделал ради нее, с некоторым восхищением.
Два дня спустя приехал Ральф. Хотя Изабелла не сомневалась, что миссис Тачетт не стала терять времени и сразу сообщила сыну новость, молодой человек ничем не обнаруживал, что ему что-то известно. Неотложной темой, разумеется, было его здоровье; потом Изабелла расспрашивала его об острове Корфу. Девушка за это время как-то забыла о его болезни и была поражена внешним видом Ральфа. Несмотря на климат Корфу, молодой человек выглядел очень неважно. Изабель задумалась, действительно ли ему стало хуже или она просто отвыкла видеть рядом с собой тяжело больного человека. Ральф и так-то, когда здоровье его было в относительном порядке, не отличался особой привлекательностью, но сейчас ухудшение состояния отнюдь не смягчило природную странность его внешности. С лица молодого человека не сходила привычная ироническая улыбка; редкие бакенбарды обрамляли худые щеки, еще резче обозначился горбатый нос. Ральф еще больше похудел – высокий и худощавый, словно состоящий из одних углов, он двигался как-то неловко. Его коричневый бархатный пиджак казался вечным; он постоянно держал руки в карманах, волочил ноги и спотыкался – одним словом, стал совершенно немощен физически. Возможно, эта причудливая походка больше, чем что бы то ни было, подчеркивала насмешливый нрав больного, для которого даже собственная немощность являлась предметом для шуток. Возможно, эта немощность и являлась главной причиной того, что он несерьезно относился к жизни, где его собственное затянувшееся пребывание он сам воспринимал как неразрешимую загадку.
Изабелла постепенно прониклась нежностью к безобразной внешности кузена, к его нескладности – она поняла, что они и придавали ему очарование в ее глазах. Они поразили ее, сделали Ральфа еще более дорогим. Состояние его здоровья стало казаться ей не трагедией, а неким интеллектуальным преимуществом – оно освобождало его от всех профессиональных и общественных забот, оставляя ему лишь ни с чем не сравнимую возможность быть просто человеком. И личность, сформировавшаяся в результате этого, была восхитительна. Она, эта личность, вовсе не была болезненна – напротив, была легка, свежа, разумна. Вот такие впечатления о кузене сложились у Изабеллы, и она начинала жалеть его, только когда ей случалось поразмыслить о его судьбе. Но, поскольку она часто размышляла, она была склонна испытывать к Ральфу некоторое сочувствие, что она, в общем-то, остерегалась делать, поскольку боялась истощить запас столь ценного вещества, которое никому не стоит так дорого, как дающему. Сейчас, однако, не требовалось особой чувствительности, чтобы понять, что жизнь в Ральфе держалась едва-едва. Это был благородный, добрый, прекрасный человек, с умом блестящим, без тени педантизма – но он умирал. Изабелла отметила про себя, что для иных жизнь бывает тяжелой ношей, и испытала некоторое смущение при мысли о том, какой легкой она обещала сейчас стать для нее самой. Девушка была готова к тому, что Ральфу не понравится ее решение выйти замуж за Озмонда, но не намеревалась, несмотря на привязанность к кузену, позволить, чтобы это чему-нибудь помешало. Впрочем, она не собиралась негодовать, не встретив в нем сочувствия к ее предполагаемому шагу, – критическое отношение к ее желанию выйти замуж было вполне допустимым для родственника. Кузены всегда считают само собой разумеющимся ненавидеть мужей своих кузин – это традиция, классическая ситуация, как и та, что они считают само собой разумеющимся быть влюбленными в своих кузин. Ральф же был готов критиковать все на свете; и, хотя Изабелла с радостью бы вышла замуж за человека, который бы ему нравился, было бы абсурдно подстраиваться под его понятия. Да и каковыми были его понятия вообще? Он делал вид, что считал необходимым для нее согласиться на предложение лорда Уорбартона, но это только потому, что она его отвергла. Если бы она приняла его предложение, Ральф, определенно, повел бы себя по-другому, поскольку обладал духом противоречия. Можно критиковать любое замужество. Сама суть брака является предметом для критики. Как превосходно сама Изабелла, в случае если бы захотела заняться этим, могла раскритиковать собственное решение! Но у нее было много других занятий, и Ральфу предоставлялась возможность взять это на себя. Девушка приготовилась встретить его нападки
