Прекрасные и обреченные. По эту сторону рая - Фрэнсис Скотт Фицджеральд
– Понятно.
– Необходимый грим найдете в комнате за съемочной площадкой. Только не переусердствуйте. Особенно с красным.
– Понятно, – повторила Глория, кивая и нервно облизывая губы.
Проба
Глория вошла на площадку через настоящую деревянную дверь и тщательно ее за собой закрыла. И сразу же почувствовала неловкость по поводу своей одежды, не соответствующей случаю. Надо было купить что-нибудь более «девичье», пока еще можно позволить себе платье в подобном стиле. И оно стало бы выгодным вложением денег, удачно подчеркнув по-юношески грациозную фигуру владелицы.
Голос мистера Дебриса, донесшийся из ослепительно яркого пятна белого света, резким толчком вернул Глорию к действительности.
– Так, вы оглядываетесь, ищете мужа… его здесь нет… и вы начинаете осматривать кабинет…
До сознания Глории донеслось монотонное жужжание камеры. Звук вызывал раздражение. Она невольно бросила взгляд в сторону камеры и тут же встревожилась, правильно ли наложила грим. Потом усилием воли заставила себя играть сцену. Никогда в жизни движения собственного тела не казались такими неуклюжими и банальными, начисто лишенными выразительности и изящества. Глория праздно бродила по кабинету, брала в руки какие-то предметы, смотрела на них пустым взглядом. Потом принялась изучать потолок и пол и не имеющий никакого отношения к делу карандаш на письменном столе. Наконец, не в силах что-либо выразить, она не придумала ничего лучшего, как выдавить из себя улыбку.
– Так, хорошо. Теперь звонит телефон: дзынь-дзынь-дзынь. Вы медлите, а потом поднимаете трубку.
Глория изобразила нерешительность, а потом, как ей показалось, слишком быстро взяла трубку.
– Слушаю.
Голос звучал невыразительно и ненатурально. Слова разносились звоном по пустой площадке, лишенные жизненной силы, будто их произносит призрак. Нелепость предъявленных требований привела Глорию в смятение. Неужели предполагается, что она вот так, с ходу, сможет поставить себя на место несуразной, недоступной для понимания нормального человека героини?
– Нет-нет, еще рано! Теперь слушайте: Джона Саммера сбила машина, и он скончался на месте!
Глория чуть приоткрыла детский ротик и тут же услышала:
– Бросайте трубку! С грохотом!
Она послушно выполнила указание режиссера, по-прежнему не отрывая широко раскрытых глаз от стола. Наконец-то она слегка приободрилась, чувствуя, как растет уверенность в своих силах.
– Господи! – воскликнула Глория и подумала, что голос звучит неплохо. – О Боже мой!
– Теперь падайте без чувств!
Подавшись вперед, она упала на колени, а потом рухнула ничком на пол и замерла, не дыша.
– Хорошо, хватит! – крикнул мистер Дебрис. – Достаточно, благодарю. Все, вставайте.
Глория поднялась, отряхнула юбку, пытаясь выглядеть достойно.
– Ужасно! – выдохнула она с натянутым смешком, чувствуя, как бешено колотится сердце. – Отвратительно, правда?
– Вам не понравилось? – осведомился мистер Дебрис с любезной улыбкой. – Показалось тяжело? Ничего не могу сказать, пока не просмотрю отснятый материал.
– Разумеется, – согласилась Глория, стараясь уловить скрытый смысл в его замечании, но не сумела. Обычные дежурные слова, которые и следовало сказать, чтобы не слишком обнадеживать.
Затем она покинула студию. Блокмэн обещал сообщить результат пробы в ближайшие дни. Слишком гордая, чтобы настаивать на более конкретном ответе, Глория вдруг ощутила сбивающую с толку неуверенность. Только сейчас, когда решительный шаг был сделан, она поняла, насколько в последние три года стала привычной поселившаяся в глубинах сознания мысль об успешной карьере в кино. Всю ночь Глория мысленно перебирала каждую деталь, которая могла повлиять на решение в ее пользу или наоборот. Тревожило, хорошо ли она загримировалась и не слишком ли серьезно себя вела на площадке, пробуясь на роль двадцатилетней девушки. Совсем не нравилась собственная игра. Первый выход был ужасным. По сути дела, до сцены с телефоном она никак не могла себя проявить – а потом проба закончилась. Если бы они только поняли! Глории страшно хотелось попытаться еще раз. Тут же возникла безумная идея позвонить утром на студию и попросить, чтобы устроили повторную пробу. Но этот порыв угас так же внезапно, как и появился. Снова просить Блокмэна об одолжении казалось шагом невежливым и недипломатичным.
На третий день ожидания Глория пребывала в крайне взвинченном состоянии и, не переставая, покусывала внутреннюю часть щеки, пока та не превратилась в кровоточащую рану и вызывала жгучую боль, когда ее промывали листерином. Она так самозабвенно ссорилась с Энтони, что тот в приступе ярости удрал из дома. Необычная холодность жены сильно напугала, и через час он позвонил, извинился и сообщил, что ужинает в клубе «Амстердам», единственном, в котором пока сохранил членство.
Уже шел второй час. Позавтракала Глория в одиннадцать и теперь решила перед ленчем прогуляться в Центральном парке. Почту принесут в три, а к этому времени она успеет вернуться.
Стоял один из теплых дней, какие случаются наступившей раньше положенного срока весной. На дорожках парка подсыхали лужицы, и маленькие девочки с серьезным видом катали под редкими деревьями белые коляски с куклами. За ними следом шли парами скучающие нянюшки, обсуждая между собой страшные тайны, которые обычно интересуют женщин их профессии.
Золотые часики Глории показывали два. Надо бы купить новые, те овальные из платины, инкрустированные бриллиантами. Только стоят они подороже беличьей шубки и сейчас недоступны, впрочем, как и все остальное. Если только дома ее не ждет нужное письмо, то самое, что исправит положение… примерно через час, а точнее, пятьдесят восемь минут. Десять минут, чтобы добраться до дома, остается в запасе сорок восемь… нет, уже сорок семь минут.
Девочки с невозмутимым видом катали коляски по залитым солнцем, но еще не просохшим дорожкам, нянюшки болтали о своих невероятных тайнах. Кое-где появлялись потрепанного вида мужчины, присаживались на влажные скамейки с расстеленными газетами. Они не имели ничего общего с этим восхитительным сияющим днем и наводили на мысли о грязном снеге, который на последнем издыхании дремал по закоулкам в ожидании истребления.
Прошла целая вечность. Глория зашла в вестибюль и увидела лифтера из Мартиники, который застыл нелепой фигурой в пятне света, падающего сквозь витражное стекло.
– Есть для нас почта? – поинтересовалась Глория.
– Наверху, мадам.
Мерзко взвизгнула панель управления, и Глория терпеливо ждала, пока лифтер возился с телефоном. Лифт со стонами двинулся наверх, вызывая тошноту: этажи проплывали мимо застывшими во времени столетиями, и каждый, исполненный важности, сулил беду и обличал. Письмо белым струпом проказы валялось на грязном кафельном полу в прихожей.
«Дорогая Глория! Вчера днем мы просмотрели отснятую пробу, и у мистера Дебриса создалось впечатление, что роль рассчитана на более молодую женщину. Он отметил неплохую игру и сказал, что еще есть характерная роль заносчивой богатой вдовы, которую, по его мнению, вы могли бы…»
Взгляд убитой горем Глории заскользил вверх, пока
