Кнут Гамсун - Женщины у колодца
Но всё-таки он не совсем с пустыми руками вернулся домой. Он привёз с собой изрядный груз плавучих дров и, кроме того, тайком, спрятанное под мышкой, порядочное количество гагачьего пуха. А какие это были хорошие, беззаботные дни, которые он провёл там, на островах!
Наевшись картофеля, он почувствовал полное удовлетворение и пошёл назад к лодке. Он продал большую часть своего дровяного груза людям, не хотевшим торговаться с калекой, и в кармане у него опять завелись деньги.
Дни проходили. И вот, однажды вечером, явилась Петра, Оливер сначала даже не поверил своим глазам. Петра была одета в новую серую мантилью. И притом не могла же Петра придти к нему, к своему прежнему жениху, которого она бросила?
— Эй, что за визит? — воскликнул он с некоторым смущением.
— Я хотела посмотреть разок, как вы тут живёте. Где же твоя мать? — сказала она.
— Ты спрашиваешь меня, а я спрошу тебя! — отвечал он.
— Вот как! Кто же для тебя готовит?
— Кому же готовить? — уклончиво ответил он, вероятно подумав: «Что ей за дело?».
Она сидит тут, перед ним, в красивой мантилье, но он не намерен ухаживать за ней. О, нет!
— Что произошло у тебя с Маттисом? — спросил он, чтобы отделаться от неё.
— С Маттисом? Что это значит?
— Он ведь плакал из-за тебя, — сказал Оливер с насмешливой улыбкой.
— Из-за меня? Ты шутишь! Из-за меня никто не плачет.
Ну вот, теперь он как следует смутил её. Теперь она покажет себя в настоящем виде! И он ещё враждебнее взглянул на её новую мантилью.
— Отчего ты такой? — спросила она, вставая.
— Да, да. В сущности меня это не касается, — прибавил он, чтобы показать ей, как мало он интересуется её делами.
— Я читала то, что было о тебе написано в газете, — снова заговорила она.
Он должен был бы чувствовать себя польщённым, что она читала о нём, а между тем... нет! Что же такое случилось с Оливером? Он совершенно изменился, совсем стал другим, точно это был не тот же самый человек! Она совсем не понимала его теперь и пробовала разными путями подействовать на него. Наконец она спросила его, не может ли он дать ей газету? Она бы хотела прочесть ещё раз эту статью, где говорится о нём.
Оказалось, что газету он носил при себе в бумажном мешочке. Он вытащил её из кармана и подал ей.
— Ты можешь взять её с собой, — сказал он. — Но только я хочу получить её обратно.
Дня через два, под вечер, Петра снова пришла к Оливеру. Это было воскресенье, и потому она была одета ещё наряднее. Быть может, он ждал её и потому сделал некоторые приготовления к её возможному визиту: вымел пол в комнате, вытер очаг и отнёс немытые чашки и горшки наверх, в пристройку. Случай пришёл к нему на помощь. В кармане своего старого жилета он нашёл несколько мелких итальянских монет и бросил их на стол. Пусть там лежат. Можно похвастать ими. Сам он уселся за стол, чтобы подремать. Когда Петра вошла, он выпрямился и потянулся с равнодушным видом.
— Я принесла тебе назад газету, — сказала она. Она выучила наизусть эту статейку и процитировала её. Да, пусть он слышит, что о нём говорится в газете, как восхваляется его поступок! Он мог бы объехать весь мир!
— Я уже объездил его, — отвечал он, чувствуя прилив гордости.
— О, да, в этом нет у тебя недостатка! Кто же вымел у тебя пол?
Что за дело было ей до этого? Не пришла ли она для того, чтобы дать ему почувствовать своё превосходство?
— Девушки, — отвечал он, насторожившись.
— Какие девушки?
— Зачем ты спрашиваешь? — сказал он наставительным тоном.
— Я бы тоже могла это сделать, — отвечала она. Она плохо выглядела, Петра! Вид у неё был не свежий, не здоровый, далеко не блестящий, о нет!
— Если ты ничего не имеешь против, то я сварю для тебя кофе, — смиренно прибавила она. — Я, на всякий случай, захватила его с собой.
На этот раз её предложение не вызвало неудовольствия у него, но...
— Нет. Зачем тебе трудиться, — сказал он.
— Бог мой! Точно я не могу сделать этого? — возразила она и тотчас же принялась за дело.
Ему бросилось в глаза, что она опиралась на стул, точно чувствуя слабость, и несколько раз отворачивалась и отплёвывалась.
— Отчего ты не снимаешь мантильи? — спросил он. — Разве ты не можешь снять её?
— Это ведь тоненькая, весенняя мантилья... Что это за удивительные монеты у тебя? Какие это деньги?
— Это иностранные деньги.
— Ты всюду побывал, — заметила она.
— Они из Италии. Там у них все такие деньги, сольдо. Хотела бы ты их иметь?
— Нет, нет! Ты не должен себя грабить.
Он собрал в кучку все монетки и бросил их ей в карман мантильи.
Затем они заговорили о его матери. Она, должно быть, скоро вернётся. Говорили о его последней поездке на острова, это было слишком уже смело уплывать на лодке так далеко!
Он принёс сверху, из пристройки, чашки. Она налила ему кофе. Она сама только недавно пила кофе, заметила она, смеясь, и больше пить не может. Она присела на стул. На лбу у неё выступили светлые капли пота.
Оливер, наоборот, мало-помалу пришёл в хорошее настроение. Он даже стал немного поддразнивать её насчёт столяра, но делал это без всякого озлобления, не выказывая ни малейшего неудовольствия ни против Маттиса, ни против неё.
— Да, да! Что-то ведь было между тобой и Маттисом, — говорил Оливер.
— Ты болтаешь вздор! Что могло быть между мной и ним?
— Разве ты не хотела выйти за него замуж?
— За Маттиса?
Петра всплеснула руками. Она отрицала какие бы то ни было тайные сношения с Маттисом и ровно ничего общего не имеет с ним. Да, она даже посмеивалась над его длинным носом!
— Это удивительно! — сказал Оливер, которому было всё-таки приятно слушать все её уверения. — А ведь я так понимал это!
Петра опустила взор на свою мантилью и прошептала:
— Существует только один человек, которого я когда-либо любила в своей жизни...
Оливер задумался и потом вдруг спросил:
— Ты всё ещё служишь у Ионсена? Каков теперь Шельдруп?
— Шельдруп? Причём тут он?
— Я просто так спросил. Он вёл себя как молодой прохвост, когда я пришёл с повреждённым судном. И всё, всё надо было ему заносить в протокол!
— Вот что! — проговорила Петра. Она опять наполнила его кофейную чашку и, усевшись на стул, сказала:
— Слушай Оливер. Как ты думаешь, если бы...
— Если бы что?
Она замолчала.
— Нет, я всё-таки не знаю! — вдруг заговорила она и побряцала в кармане итальянскими монетками. — Как ты думаешь, не могло ли бы опять всё вернуться и мы были бы с тобой, как прежде?
Однако её слова не произвели на него, по-видимому, никакого особенного впечатления. Он ожидал этого и у него были на этот счёт свои соображения.
— Как это пришло тебе в голову? — спросил он.
— Я всё время думала об этом, — отвечала она.
— Я не гожусь больше ни для кого, — заметил он.
— Не говори этого. Ты мог бы получить какое-нибудь занятие у консула.
— У консула? — насмешливо сказал он. — О, нет! Но я уже думал о том, чтобы похлопотать о каком-нибудь месте на маяке.
— Да, и это тоже годится. Что-нибудь да найдётся для тебя!
Снова молчание.
— Об этом нечего и думать, — опять заговорил он. — Калека-муж и пустой дом! Конечно, я бы, пожалуй, мог получить двери, чтобы навесить их, но...
Она полагала, что тут нет ничего невозможного, но не стала больше приставать к нему. Но она намекнула всё-таки, что у неё дома есть две двери. Затем она показала ему, что всё ещё носит его кольцо, как было раньше. Да, это было неопровержимо. Оливер с изумлением взглянул на неё, когда она заговорила о кольце. Он чувствовал себя несколько смущённым, и если б ему надо было что-нибудь сказать, то наверное у него вырвалось бы только проклятие.
— Ха-ха-ха! Но там ведь стоит другое имя? — засмеялся он.
— Другое имя? Нет, я велела выцарапать его. Хочешь взглянуть?
Петра во многих отношениях была дьявольски хитра и рассудительна. Но это было уже чересчур!
— Разве ты не должна была вернуть ему кольцо? — спросил Оливер.
— Кольцо? Этого бы не доставало!
Оливер громко расхохотался, чтобы избавить и себя, и её от замешательства.
— Отдать назад кольцо? — сказала Петра. — На, посмотри какое оно тяжёлое! Ведь это же чистое золото!
Оливер обиженно возразил:
— Как ты странно говоришь? Разве я стал бы покупать для тебя за границей медное кольцо? Это червонное золото.
— Да, я знаю. Кольцо это больше никогда не покинет моей руки!
Однако так легко не могло всё это разрешиться. Она полагала, что они опять обручены, но об этом ещё надо хорошенько поразмыслить, хорошенько всё обдумать. Столяр, конечно, не умрёт от этого. Он ведь сам отошёл от неё. Притом же человек, так дурно обошедшийся с калекой, заслуживал, чтоб над ним посмеялись. Но всё же тут надо было о многом подумать.
