Валерий Есенков - Восхождение. Кромвель
Пресвитерианам эта армия была не нужна. Они хотели её распустить, но как-нибудь так, чтобы не вызвать возмущения.
Кромвель очень скоро обратил на это внимание. Армия нового образца была его детищем. В ней были его товарищи по оружию, братья по вере и несколько человек, которые могли бы называться друзьями, если бы у него могли быть друзья. Армию в обиду он дать не мог. Четырнадцатого июля он взял слово и произнёс речь, слишком длинную для него. Он говорил о том, что только армия, созданная парламентом, в состоянии обезопасить его от всевластия короля, что по этой причине её следует сохранить, а солдатам как можно скорей выплатить жалованье, которое не выплачивалось неделями, а в некоторых полках задержано на несколько месяцев.
Его выслушали внимательно из уважения к военным заслугам, но не хотели услышать. У большинства представителей нации были иные заботы. Они полагали, что от армии необходимо избавиться прежде, чем вступить в переговоры о мире, надеясь, что в таком случае королю легче будет пойти на уступки.
Вокруг армии разгорались жаркие споры. Она становилась в тягость не только пресвитерианскому большинству, но и населению Англии. В парламент поступали петиции. Чаще всего жаловались жители северных графств, которых постоями и поборами разоряли шотландцы. Жалобы приходили из восточных и западных графств, занятых полками Ферфакса и Кромвеля. Они были дисциплинированы и не грабили население, но стояли постоем в частных домах. Люди предоставляли им не только жильё, но и провизию, за которую солдаты армии нового образца исправно платили, когда у них были деньги, однако жалованье задерживали, может быть, специально, солдаты кормились в долг, отчего нарастало недовольство и брожение.
Особенно опасались армии нового образца торговцы из Сити. Её солдаты были индепендентами и людьми из низов. Среди них распространялись идеи не только веротерпимости, но и равенства, которое было присуще первоначальному христианству. Эти идеи угрожали богатствам, удвоенным и утроенным в годы гражданской войны. Финансистам казалось, что только шотландцы могут служить противовесом армии нового образца и воспрепятствовать распространению этих превратных идей.
Двадцать шестого мая один из олдерменов лондонского городского совета направил в парламент прошение, в котором требовал защитить шотландцев от нападок и поношений и подвергнуть преследованию все новые религиозные секты, поскольку именно они виновны во всех смутах, потрясающих государство и церковь. Палата лордов тотчас выразила благодарность городскому совету за это прошение. В нижней палате последовали по этому поводу жаркие прения. Сторонникам Кромвеля удалось отбить нападение пресвитериан, и из нижней палаты городской совет получил на своё прошение неопределённый, сухой и краткий ответ.
Неопределённость ответа лишний раз подстегнула индепендентов. Их нападки умножились и становились решительней. В требованиях шотландцев они видели угрозу завоеваниям, купленным кровью, и своему вольномыслию. В парламенте, в журналах, в памфлетах, в церквях и публичных местах, особенно в армии, они отзывались о шотландцах с презрением, возмущались их алчностью, смеялись над их склонностью к накопительству, обращались к национальному чувству и пользовались любым случаем, чтобы возбудить против них и без того уже существующий гнев населения. Уступая давлению, идущему с разных сторон, нижняя палата постановила одиннадцатого июня, что шотландская армия уже не нужна. Постановлением предполагалось уплатить им сто тысяч фунтов стерлингов и попросить их возвратиться домой.
Шотландские генералы, готовые восстановить Карла Стюарта как на английском, так и на шотландском престоле, оказались в затруднительном положении. Сам король мешал их намерениям и постоянно путал все карты. Он пытался перессорить пресвитериан и индепендентов, рассчитывал на помощь шотландцев и готов был предать их в том случае, если осуществится интервенция католиков Ирландии, Испании или Франции. Со своей стороны, шотландцы всё больше не доверяли ему, усиливали охрану и подчёркивали, что считают его своим пленником.
Таким образом, по вине самого короля появилась возможность договориться по отдельности с ним и с шотландцами. Представители нации воспользовались этой возможностью, на время оставив споры; они выработали общие требования, на которых парламент мог бы заключить мир с королём и разрешить его возвращение в Лондон, эти условия были ещё суровей, чем предыдущие, которые государь отвергал с обычным высокомерием.
Ему предлагалось безоговорочно и окончательно упразднить англиканскую епископальную церковь, признать пресвитерианскую в соответствии с тем договором, который был подписан между шотландцами и английским парламентом. Его обязывали окончательно и безоговорочно запретить отправление папистских богослужений, везде и всюду, в том числе при дворе, что ставило в ложное положение королеву, которая была католичкой. Требовали, чтобы монарх повелел всем папистам воспитывать своих детей в новой вере. В течение ближайших двадцати лет его лишали права считаться главнокомандующим и назначать на руководящие посты генералов и офицеров. Эти права переходили к парламенту. Под его начало переходила не только сухопутная армия и морской флот, но и народное ополчение, которое в случае надобности созывалось в графствах и в городах. Кроме того, парламент исключал из амнистии семьдесят одного из его самых верных приверженцев, а всем тем, кто брался за оружие на его стороне, запрещалось занимать общественные должности и посты в государстве, впредь до решения этого вопроса парламентом.
С этими предложениями к королю направилась депутация из двух лордов и четырёх депутатов нижней палаты. Двадцать третьего июля они были приняты им. Король не изменил себе, видимо, не сознавая всей безнадёжности положения. Как только один из делегатов выступил вперёд, готовясь читать постановление обеих палат, он высокомерно его оборвал:
— Прошу меня извинить, мне надобно знать, имеете ли вы полномочия подписать договор.
Лорд Пемброк, глава депутации, вынужден был признать:
— Нет, государь, мы не имеем таких полномочий.
Ироническая улыбка пробежала по губам венценосца:
— Я не затрагиваю чести посольства, тем не менее не могу не сказать, что в таком случае вас могли бы заменить любым трубачом.
Делегаты были оскорблены, но исполнили долг: постановление парламента было прочитано.
— Надеюсь, вы не рассчитываете, что я тотчас дам вам ответ?
Делегаты уже были не те. Они представляли победившую сторону. Миновало время изъявления верноподданных чувств. Лорд Пемброк ответил спокойно:
— Дело слишком важное, ваше величество, так что нам запрещено оставаться здесь более десяти дней.
Карла не отрезвило и неожиданное поведение лорда, который всем видом показывал, что он не намерен идти на уступки, тем более потакать королевским капризам. Он ещё мог согласиться оставить парламенту на какое-то время армию, флот, ополчение, но ни под каким видом не мог уступить в вопросах религии.
Карл продолжал выдерживать тон неограниченного монарха:
— Хорошо, я отпущу вас в назначенный срок. А теперь можете покинуть меня, вы свободны.
Уже никто из придворных не сомневался в том, что ему предоставляется последняя возможность отступить и сохранить хотя бы половину власти. Все они на разные голоса советовали согласиться, но государь продолжал настаивать на своём.
На что он надеялся? На то, что представители нации перессорятся, тогда одна из сторон призовёт его без всяких условий; что ему на помощь со дня на день явятся ирландцы, французы, испанцы? Ему отвечали, что никто из них пока что не торопится его выручать, что высадка в Англии иностранных войск в сложившихся обстоятельствах была бы чудом. Подтверждение этих доводов не замедлило ждать. Французский посол, который обещал военную помощь твёрже других, теперь советовал, от имени своего правительства и от себя лично, смириться и примириться.
Король слушал, но не слышал, ждал чуда. Тогда прибегли к последнему средству: в Париже удалось убедить королеву, самую непримиримую противницу парламента и новой веры, что иного выхода нет. Она уговаривала Карла уступить в письмах, отправила в Ньюкасл одного из своих придворных, чтобы он передал от её имени и от имени французских друзей, что они смотрят на его упорство без одобрения и советуют идти на уступки.
Даже совет жены, которой он всегда доверял, не подействовал на него. При упоминании друзей государь поморщился и с некоторой брезгливостью спросил:
— Какие друзья?
Придворный склонил почтительно голову:
— Лорд Джермин, ваше величество.
Король покачал головой:
