Виталий Полупуднев - Митридат
Однако отцы города из года в год тянули это дорогостоящее дело, тем более что храм и в его теперешнем убогом виде продолжал пополнять городскую казну не только медью, но и серебром, а то и золотыми монетами.
Два десятка смазливых прислужниц богини, обученных пению и танцам, а также манерам, воспламеняющим мужскую страсть, привлекали внимание молодых и старых. Моления и жертвы здесь уживались с винной бочкой, пряными закусками и свободой нравов, освященной присутствием богини.
Евпория, вступив в должность старшей жрицы этого доходного предприятия, сразу заметила, что храм сотрясается, когда его наполняет толпа молящихся, желающих взглянуть на кумир богини любви и увидеть толпу легко одетых девушек, танцующих у его пьедестала. При сильном ветре балки храма надсадно скрипели, сверху сыпалась гнилая труха, а потревоженные крысы бегали по полу. Даже благовония сжигаемой бензойной смолы не могли заглушить запаха древесного тления.
Совет города плохо прислушивался к просьбам новой жрицы, назначенной к тому же не постановлением общины, а властью наместника, что противоречило обычаю. И в ответ на свои ходатайства Евпория получала очень туманные обещания что-то сделать, если она, Евпория, сумеет увеличить доходность храма.
– Как же увеличить доходность в таком тесном помещении, – возражала жрица, – к тому же еще и гнилом? Того и гляди, потолки рухнут, придавят жриц и богомольцев, а главное – могут повредить и самой богине!
– Богине можно молиться и не входя в ее жилище, – отвечали архонты, – что же касается опасности для самой статуи, то Афродита Пандемос защитит себя, не позволит раздавить ее обломками бревен!
Евпория переживала странное чувство. Она была далеко не чужда суеверного преклонения перед каменным идолом. Верила в то, что он живет своей таинственной жизнью, все видит и запоминает, а к тому же как-то связан с небесами, откуда черпает свою силу. И в простоте души старалась угодить ему. Сейчас же ей показалось, что отцы города больше всего заинтересованы в доходах храма любви, а не в благоволении богини. Оставляя Афродиту в ветхом помещении, они не проявляли страха перед ее немилостью и даже, когда Евпория об этом напоминала, насмешливо щурились.
«Они не трепещут перед гневом богини!» – думала она в изумлении. И тут же ловила себя на том, что и она с каждым днем все меньше переживает те волнение и трепет, с которыми сама раньше входила в храм. Она стала испытывать невольное смущение при виде того, как легковерные прихожане протягивали руки к статуе и возлагали посильные пожертвования к ее ногам – связанных кур, свежеиспеченные хлебы или медные деньги. Одни просили богиню устроить счастливый брак, другие – подарить им новорожденного, третьи – восстановить мужскую силу или приворожить возлюбленную.
Доверчивые люди, затая дыхание, прислушивались к унылому скрипению гнилых стен, улавливая в нем божественное откровение. Но жрица в этом скрипе слышала лишь постоянное напоминание о скором разрушении обветшалого сруба, еле удерживающего дырявую крышу. А когда ветер проникал через щели и шевелил покрывало на плечах каменного изваяния, то посетители замирали в умилении: им казалось, что это шевелится сама богиня. В религиозном рвении они по-своему толковали то вопиющее безобразие, каким в глазах Евпории являлась запущенность старого храма.
И вот в час землетрясения произошло неизбежное – храм рухнул до основания. Но по странной случайности статуя богини осталась целой. Она стояла среди развалин, невредимая, лишь осыпанная пылью и гнилушками. Это было сочтено чудом и вызвало у горожан подъем религиозных чувств. Напуганные землетрясением суеверные люди обратились к богам и спешили умилостивить их жертвами и молениями. Оставляя свои полуразрушенные дома, горожане бежали толпами к месту бывшего храма Афродиты Пандемос, спеша поглядеть на чудом уцелевшую богиню, поклониться ей.
– Смотрите, смотрите! – слышались возгласы. – Храм развалился, а богиня стоит и улыбается как ни в чем не бывало!
Какие-то юркие люди использовали это событие и шныряли в толпе, распространяя возбуждающие слухи. Они утверждали, будто храм рухнул неспроста, а потому, что в нем засела нечестивая Евпория, которая принимала дружков за спиной богини и тратила на их угощение храмовые деньги. Теперь Жаба-Клитарх мог выполнить обещанное Парфеноклу – он обливал грязью Евпорию, всюду рассказывал о ней небылицы, которые принимались на веру благочестивыми горожанами и вызывали их возмущение. Он ссылался на добродетельную младшую жрицу Итону, которая может выступить перед народом и дать свидетельские показания о проступках Евпории.
– Евпория – развратница, она расточала храмовые деньги на любовников! – кричали горластые оборванцы, стараясь заработать у Клитарха обещанный обол.
Храм Афродиты Пандемос, посвященный физической любви, не был таким заведением, в котором осуждались бы любовные встречи жриц с богомольцами. Но одно дело, если эти встречи приносят храму доход, и совсем другое, когда сластолюбивый прихожанин, ничего не заплатив, оказывается под крылышком жрицы, более того – ест и пьет за счет храма!
Это ложилось тяжким обвинением на Евпорию. Святотатство, присвоение храмового добра или обман богов считались самыми страшными преступлениями. «Не диво, что храм оказался в развалинах!» – говорили, качая головами, прихожане. Слухи росли и умножались, падая на благодарную почву панических настроений, порожденных землетрясением. Клитарх проявил талант поджигателя и распространителя волнующих слухов. К вечеру того же дня многие были убеждены, что и само землетрясение произошло по той же причине. Выходило, что в стихийном бедствии, постигшем все Боспорскос царство, виновата чуть ли не одна нечестивая и развратная Евпория!..
– Это из-за нее, паскудницы, мы испытали гнев богов! – кричали поджигатели, возглавляемые Клитархом.
И толпа верила этим нелепым утверждениям, словно забыв, что только утром она же обвиняла в разрушениях царя Митридата, поход которого неугоден богам. Взъяренные отцы семейства, женщины с рыночными сумками и просто уличные завсегдатаи окружили развалины храма и громко требовали расправы над неугодной жрицей.
Среди толпы появилась и Итона, которая пронзительно взывала:
– Забейте ее камнями, подлую!.. Она стала жрицей против воли богов! Ее место в эргастерии, среди рабынь, а не в храме!
Евпория, сама не своя, пряталась в уцелевшем дворовом сарайчике. Сидя в углу, ждала смерти, ибо знала нравы пантикапейского демоса. И плохо пришлось бы ей, если бы не прибыла неожиданная помощь.
Трифон узнал о волнениях народа, скопившегося возле бывшего храма, и направил туда отряд воинов во главе с Евлупором-Киром. Наказал ему не обижать без нужды горожан, но постараться восстановить порядок без пролития крови.
Евлупор спустился в нижний город и уже приблизился к развалинам храма, окруженным возбужденной толпой. Его первым побуждением было оттеснить народ, узнать, в чем дело, и приказать всем разойтись по домам. Но тут он увидел озабоченного Гиерона. Слуга рассказал ему о той опасности, в которой оказалась Евпория.
– Не забывай, Евлупор, она пострадала из-за нас! Так надо выручить ее, как она выручила нас!
По знаку Евлупора воины устремились к развалинам храма, разгоняя орущую толпу. Евпория вышла из временного убежища, зябко кутаясь в покрывало. Шум и крики усилились, особенно бесновался Жаба-Клитарх. Воины окружили обвиненную жрицу плотным кольцом и повели в сторону царского дворца.
– Вот они, дружки ее! – до хрипоты кричал Клитарх. – Вот они! С ними она блудила и на них тратила храмовые деньги! Они разгневали богов, а мы в ответе! Из-за них наши жилища разрушены, наше достояние пошло прахом!
Оба друга, выручая Евпорию, полагали сделать это без особого шума, но все получилось иначе. Сотни возбужденных людей с истошными воплями бежали вслед за ними, требовали выдачи Евпории, бросали грязь и булыжники в царских воинов. Последние начали терять терпение и отвечали сначала ругательствами, а потом ударами и древками копий и рукоятками мечей. Назревала свалка.
Евлупор приказал ускорить шаг и успел ввести отряд в акрополь. Воины почти вбежали под своды ворот, сопровождаемые проклятиями и дождем камней. Рабы-привратники еле успели закрыть ворота, как дубовые створки дрогнули от ударов булыжника и палок.
Скандал оказался серьезным. Митридату доложили, что толпа пантикапейских греков штурмует ворота акрополя, требуя выдачи развратницы, которая нашла убежище в царском жилище. Люди кричали, что Митридат защищает не богов города, а какую-то гетеру, прогневившую богов блудом и расточительством храмовой казны.
– Кто посмел вмешаться в это дело? – спросил Митридат Трифона, нахмурив брови. – И кто эта шалая жрица?
