Том Холт - Александр у края света

Сам я до этого никогда ничего не ломал, так что не могу судить на собственном опыте, но от людей слышал, что вправление сломанных костей причиняет, вероятно, самую жуткую боль, хотя женщины говорили мне, что роды хуже. Признаю, щелчок, с которым хирург вернул кость на место, чуть не заставил меня сблевать. Однако Эвдемон не издал ни звука, если не считать еле слышного бурчания, как будто полевая мышь рыгнула. Что же до хирурга, он выглядел перепуганным до смерти. У меня сложилось впечатление, что вечер прошел как-то не так, как он планировал.

— Ну, — сказал Эвдемон после того, как хирург нас покинул, — это было далеко не так плохо, как я думал.

— Не очень жалуешь врачей, а? — сказал я.

— С чего ты взял? — спросил Эвдемон. — Действительно, половина из них мясники, а остальные — мошенники, но в целом никто из них не причинил мне никакого вреда. Я, впрочем, всегда старался держаться от них подальше, не буду врать. Так или иначе, ты бы лучше помог мне добраться до квартиры. И на сей раз постарайся ничего не сломать. Мне в самом деле не хочется повторять эту процедуру снова.

К счастью, квартира Эвдемона располагалась неподалеку. Он занимал ее один, и она была меньше хлева, но больше комода, скажем, или улья. Убранство было скромным, выражаясь мягко. У стены громоздились доспехи — роскошные нагрудник и шлем, обильно украшенные эмалью, практически полностью сбитой, небольшой щит с большой буквой А, и пара побитых посеребренных наколенников — а рядом валялся тюк из козьей шкуры, с чиненными и перечиненными лямками. Тут же стояла простая кровать с сеткой, обычного военного образца, и складной трехногий стул с залатанным сиденьем. Вот и все.

— Таков, значит, твой дом, — сказал я, осторожно усаживая его на кровать.

— Конечно, нет, — ответил Эвдемон. — Я не собираюсь задерживаться тут надолго, точнее, не собирался. Теперь, полагаю, придется проторчать тут столько, сколько там требуется костям, чтобы срастись. Еще раз спасибо.

Я сел на стул и упер локти в колени.

— Ладно, — сказал я. — Может быть, ты наконец расскажешь мне, в чем дело. Я получил совершенно безумное письмо, по всей видимости, от самого Александра…

— Никакого «по всей видимости», — перебил Эвдемон. — Премного благодарен, я все знаю об этом драгоценном письме. Похоже, я должен благодарить тебя за то, что меня выперли со службы.

Я покачал головой.

— Я тут не при чем, — сказал я. — Я вообще ни о чем не подозревал, пока пара солдат не вломились ко мне домой и не заявили, что я отправляюсь в Азию.

Эвдемон на мгновение онемел.

— Во как, — сказал он. — Похоже, Александр устроил все из самых лучших побуждений. Знаешь, этот человек — чудо. Он способен причинить больше вреда из самых лучших побуждений, чем двадцать тысяч Бессмертных Царя Царей, выпущенных на людную рыночную площадь. — Он повернул голову и взглянул на меня. — Из того, что я слышал, ты в точности такой же, только на более низком и примитивном уровне. Не знаю; может, это как раз то, чем вы, судьбоносные, отличаетесь от всех нас.

Я сделал долгий, глубокий вдох и отодвинулся со стулом на несколько шагов.

— Ладно. —сказал я. — Ты можешь начать объяснять, что происходит и с чего все эти едкие замечания и упреки, которыми ты меня осыпаешь с самой нашей встречи. И прежде чем ты начнешь браниться и пытаться меня задушить, обрати внимание — у меня хватило здравого смысла набрать дистанцию.

— Соображаешь, — ответил он с издевательским одобрением. — Определенно, некий рудиментарный тактический талант свойствен нашей семье. Ты действительно веришь, будто я способен причинить вред тебе, собственному своему брату?

Я кивнул.

— Кроме того, — добавил он, — отметим и способность верно оценить человека с первого взгляда. — Он поерзал, пытаясь устроиться поудобнее, и застонал. — Знаешь, ты не тот человек, который захламлял мою память все эти годы. По крайней мере, — добавил он со вздохом, — хотя сначала вы были одним человеком, но взрослели порознь, как мы с тобой. Представь себе — моя версия тебя объехала со мной весь мир, навидалась такого, чего ты никогда не увидишь, даже дожив до ста лет и еще двенадцати.

Я кивнул.

— И которого из нас ты предпочитаешь? — спросил я.

Он задумался.

— Трудно сказать, — ответил он. — В принципе мой Эвксен — настоящий козел, от которого за все эти годы был немеряно вреда. Но он никогда не заходил так далеко, чтобы ломать мне ноги.

— Расскажи мне, — попросил я, — об этом своем Эвксене.

— Хорошо, — сказал он. — Пододвигайся поближе, и я расскажу тебе о нем все.

Я и в самом деле передвинул стул на ладонь или две, прежде чем спохватился.

— Нет, спасибо, — сказал я. — Как там ты это назвал? Базовый тактический талант?

— Я использовал слово «рудиментарный». Лучше звучит. Длиннее. — Он пожал плечами и тут же пожалел об этом, содрогнувшись от боли. — Ладно, сиди где хочешь, раз так. Тот Эвксен, которого я знал — высокомерное, беспечное, зацикленное на себе ничтожество, которому дела нет ни до чего, кроме собственной персоны — и даже о ней он особенно не беспокоится, во всяком случае, не так так, как прочие.

Его не интересуют деньги, положение, удовольствия и удобства. Он из тех холодных, неживых ублюдков, которым идеи дороже людей. Это опасное племя; они бывают ужасно убедительными; люди слушают их болтовню и тот же воспламеняются принципами. Они привлекают последователей, как мед привлекает ос. Дай такому одного или двух последователей, и они смогут уничтожать города.

— Или основывать их, — добавил я с улыбкой.

— Те же яйца, вид сбоку, — сказал он. — И для того, и для другого требуется один тип мышления. Теперь взять меня, — продолжал он. — Я был солдатом всю свою взрослую жизнь…

— Да, — снова перебил я. — Можно об этом поподробнее? Последнее, что я помню — ты тусовался с тем мужиком... как там его. Тот, который заставил тебя читать книгу про пчел.

Эвдемон взглянул на меня, затем разразился смехом.

— Бион, — сказал он. — А книгу сочинил Эней Тактик. Вот тебе еще два вдохновителя. Будь моя воля, я бы согнал вас всех вместе, как овец, и передушил собственными кишками.

— Возможно, мудрое предложение, — признал я. — Продолжай. Ты был вроде как учеником у этого Биона.

Эвдемон вздохнул.

— Мы уехали, чтобы поступить на службу к царю Македонии, — сказал он.

По крайней мере, если говорить обо мне. Я накопил немного денег — думаю, где-то тридцать драхм — на проезд и путевые расходы, а также на дополнительное снаряжение; Бион сказал, что он обо всем договорился, я отдал ему деньги и больше его не видел. Но сообразил, что меня надули, уже на борту корабля, идущего на север вдоль побережья, без единого медного обола, чтобы заплатить. Как ты можешь вообразить, капитан был не в восторге.

— Как далеко ты забрался? — спросил я.

— Бион сказал мне и капитану, что присоединится к нам в Оропе — почему именно там, и почему мы ему поверили, понятия не имею. Так или иначе, мы доплыли до Оропа и никого не обнаружили; ублюдок-капитан выкинул меня вон, оставив себе меч и копье в качестве плату за проезд, что было полной обдираловкой, и уплыл. У меня остались нагрудник, шлем, щит и пара поножей (все подержанное, а поножи еще и не по размеру), но никакого оружия и никаких денег; день-два я болтался по Оропу, пытался найти работу и нашел только насмешки, а потом сделал одну разумную вещь — продал все свое добро за ту цену, какую давали — доспехами, снятыми с мертвецов, рынки тогда были завалены, после всех-то битв; ты поразишься, как дешево отдают доспехи покойники; потом болтался еще какое-то время по округе, решая, что делать.

Вернуться домой я не мог; никто не желал нанимать меня на солдатскую службу, да и вообще хоть какую-нибудь. Наконец я решил, что хватит просиживать в тени, проедая капитал, и отправился в Македонию пешком. Как выяснилось, это куда проще, чем я думал — хорошие дороги, никаких проблем. Есть было особо нечего, конечно, да и спать негде, но всегда можно было найти стену или дерево; путь закалил меня, я привык к долгим переходам, скудному рациону и сбитым ногам.

Прибыв в Пеллу, я узнал, что Филиппа уехал выбивать дерьмо из иллирийцев или еще какого сказочного народа; однако люди требовались в войско генерала Пармениона и в дворцовую стражу — набирали всех подряд. Я прикинулся ветераном боги ведают скольких кампаний — половину из них я придумал сам, и никто не обратил внимания — меня взяли, выдали кое-какое снаряжение и здоровенную сариссу; вот уж настоящее орудие зла! Может, как-нибудь расскажу о нем поподробнее, если будет не лень. В общем, вот так я стал солдатом; продвигался я бойко, добрался до младшего командира вспомогательной пехоты, и ощущал себя больше македонцем, чем когда-либо чувствовал афинянином, но тут вдруг царь Филипп умер, царем стал Александр, и как-то так вышло — одним богам известно, как — до него дошли слухи, что декадарх Эвдемон — брат его старого школьного учителя, Эвксена из Афин. С этого момента, — сказал Эвдемон, страшно оскалившись, — моя жизнь перестала быть медленным, но верным продвижением вверх и превратилась в дымящееся озеро говна. Благодаря тебе, — добавил он с поклоном.