Страна Печалия - Вячеслав Юрьевич Софронов
— И это не беда, — успокоила его Устинья, — как домой вернемся, сразу и попрошу Фому за водицей сходить и к вам в дом ведерко занести. Хватит до завтрашнего дня?
— Должно хватить, — ответил Аввакум и с этим отправился к себе домой.
Вернувшись к праздничному столу, Варвара с Устиньей застали его почти пустым. Оказывается, Фома времени даром не терял и подмел все, что на него смотрело. Не побрезговал он и вином из бочонка, обнаружить который за печкой ему не составило особого труда. Видать, и Глашка приголубила с ним чарку другую, потому что сейчас пыталась запеть заунывную песню, но никак не могла вспомнить слова, а потому все повторяла одну и ту же строчку: «Летела лебедь белая, охотник вышел к ней навстречу…», сбивалась и начинала сначала.
— Слышь, лебедь белая, — насмешливо обратилась к ней Устинья, — домой не пора? Давай-ка собираться будем, поздно уже.
— А я еще не ухожу, — ответила Глашка, протягивая руку за очередной чаркой, — выпить хочу…
— И я не откажусь, — поддержал ее Фома, — доброе вино у тебя, Варька, давно такого не пробовал.
— А вот тебе точно хватит, — тут же перекрыла его попытку продолжить праздник Устинья, — собирайся домой живо. А то закроюсь, и ночуй, где хочешь. Не пущу!
Фома поднял на нее мутный взгляд и понял, что та не шутит, тяжело поднялся, нагнулся за уроненной шапкой.
— Ох, моя бы воля, как поддала бы тебе сейчас! — показала ему со спины кулак Устинья. — Надолго бы запомнил, нахлебник ты этакий!
Но Фома ничего не ответил на эту угрозу и, подобрав шапку, не прощаясь, вышел.
— Пойду и я, подружки, — чмокнула Варвару в щеку Устинья, — лучше одного его такого не пускать, а то накуролесит черт-те что. Прощайте пока.
Оставшись одни, Варвара с Глашкой неожиданно погрустнели и, не сговариваясь, глянули одна на другую. Варвара заметила, что изрядно захмелевшая Глафира, хоть и была более чем на десяток лет моложе, но кожа ее пошла уже тонкими морщинками возле губ, обозначилась глубокая складка и на переносице. Пропал и задорный блеск в глазах, чем совсем не так давно она всегда отличалась. Скорее всего, страдала она от какой-то внутренней болезни, а может быть, попросту отчаялась найти свое жизненное счастье, что более всего старит молодух, делая их похожими на измученных работой баб, поставивших на ноги дюжину детишек. И Варваре вдруг расхотелось затевать разговор о рождении ребенка, которого она могла бы потом взять к себе на воспитание. Нет, от кого другого, но только не от Глашки!
— Чего так смотришь? Али увидела что? Тогда скажи прямо, а то не люблю, когда так вот зырят на меня, словно на коня в базарный день, — будто прочла ее мысли Глафира.
— Да нет, так смотрю, — попыталась успокоить ее Варвара. — Думаю вот, почему одним бабам в жизни везет, а другим, вроде нас, счастье даже издалека улыбнуться не хочет. Чем же мы хуже других?
— Ишь, о чем ты, — криво усмехнулась Глашка, — счастья захотела найти. А ты его где потеряла, чтоб искать? Место знаешь?
— Какое место? — сделала вид, что не поняла, Варвара, хотя сразу сообразила, куда Глашка повернет разговор, после чего бессмысленно будет отнекиваться или возражать. Глашкина прямолинейность и крепкие словечки, вворачиваемые ею к месту и без, она хорошо знала и начала уже сожалеть, что не выпроводила ее вслед за Устиньей. Но теперь деваться было некуда, и волей-неволей разговор нужно было как-то поддерживать и попытаться не дать перерасти ему в ссору, на что Глашка опять же была большой мастерицей.
— Да то самое, где счастье свое обронила? Будто не поняла. Не хитри, подружка милая, всю-то тебя насквозь вижу до самого донышка, и как ни выворачивайся, ни юли, а у меня не вывернешься. Сыворотку от сметаны я завсегда отделять умела.
— Брось ты, — попыталась утихомирить ее Варвара, — совсем не собираюсь хитрить или выкручиваться. С чего бы это? В чем я перед тобой провинилась?
— Хитрющая ты, а я этого не люблю, — отвечала та все с той же кривой усмешкой, сверля Варвару взглядом. — Вечно хочешь умнее других казаться.
— Зря, зря ты на меня наговариваешь. — Варваре не оставалось ничего другого, как защищаться и пытаться как можно мягче осаживать подругу. — Не заслужила я слов таких. Получается, будто я змея подколодная, которая только и пытается ужалить тебя побольней. Не ожидала, что в День ангела моего ты меня же во всех грехах смертных обвинять станешь. За что ты так не любишь меня, Глашенька? — со слезой в голосе закончила она.
— Ладно, Варька, не буду больше, извини, видать, лишку выпила. Наливай, а то не знаю, отчего слезы так и подступают.
— Давай, — с готовностью откликнулась Варвара, радуясь, что ей удалось хоть как-то утихомирить подругу.
Они молча выпили. Варвара лишь чуть пригубила, а Глашка сделала несколько больших глотков, после чего вдруг закашлялась и пролила остатки вина на стол. Варвара вскочила, кинулась к ней с полотенцем в руках, отерла лицо, губы, промокнула винную лужицу на столе и осторожно спросила:
— Ты случаем не больна? Чего-то не в себе ты сегодня.
— Ой, Варька, — горько всхлипнула Глафира, — жжет нутро у меня уже который день, видать, помру скоро…
— Да ты что! — всплеснула руками Варвара. — Не наговаривай напраслину на себя! Рано тебе умирать, поживешь еще, ребеночка родишь, и не одного…
— Не трави душу! Не трави! — утробно вскрикнула та, словно ее и в самом деле ранили в самое сердце. — И ты туда же! Про ребеночка. Знала бы, что только о нем и думаю. Дура была, давно бы мне родить надо было, а все не хотела. Вот Господь и наказал за грехи мои, послал мне смерть, от которой не спрячешься, не убежишь. А ты про счастье… Потому и взъелась на тебя. Прости, Христа ради, меня, дуру…
— Забудь, забудь. Совсем не обиделась на тебя нисколечко. Расскажи лучше, что за болезнь у тебя такая. Может, к знахарке знакомой тебя свести? Она травку какую даст, глядишь, и полегчает.
— Была уже у знахарки, и не у одной, — тихо отвечала Глафира, с которой вмиг слетели и гонор и былая задиристость. — Травки разные пила, а только не помогают они. Видать, Богу не угодно, чтоб жила дальше. Ой, горе мне, Варька! Знала бы, как
