100 великих катастроф на море - Евгений Викторович Старшов
Адмирал пытался его спасти, выбросив на мель, но так и не нашел подходящего места на карте. В 16.45 заметили коммерческий пароход, подали сигнал бедствия, но пароход его проигнорировал и вскоре исчез. В начале шестого часа броненосец дал крен в 7,5 градуса на правый борт. Командир К. М. Тикоцкий после колебаний согласился выровнять его, приняв 70 тонн забортной воды в отсеки левого борта. Выровнявшись, менее чем через час «Гангут» стал валиться уже на левый борт, а выкачать принятую воду обратно уже не смогли. Корабль медленно, но верно погружался, несмотря на то что удалось наконец завести хороший пластырь. Командир свидетельствовал: «Внизу шла упорная борьба с поступающей водой: все, что можно было еще задраить и укрепить, забивалось брусьями, всякие щели заколачивали матами, ворсой и пр. Орудия были закреплены по-походному. Все, что могло двигаться и тем способствовать крену, укреплялось и найтовалось (привязывалось. – Е.С.) по месту. Люди внизу работали, как львы, не обращая внимания на подступающую по пояс воду».
Залив жилую палубу, вода затопила минный каземат. В 18.00 удалось ненадолго запустить вспомогательный котел, от которого вновь заработали механические помпы, но только 15 минут, пар сел. В 18.30 броненосец погрузился уже на 2 метра, положение стало критическим. Было принято решение оставить корабль. С него спустили шлюпки. Тем временем подходила помощь – минные крейсера и крейсер 2-го ранга «Африка». В 19.20 она попыталась взять броненосец на буксир, чтобы отбуксировать его в Кронштадт или хотя бы на мелкое место, но над «Гангутом» уже висела прямая угроза опрокидывания, которая привела бы к гибели нескольких сотен людей, и в 20.00 адмирал решился отдать роковой для «Гангута», но спасительный для его команды приказ – оставить корабль. Шестичасовая борьба за его спасение была проиграна.
Эвакуировались, несмотря на угрозу опрокидывания, основательно, забрав не только кассу и секретные книги, но даже и столовое и церковное серебро – только потом свезли людей, спустили флаги, и капитан, обойдя все доступные помещения корабля, в 21.31 последним сел в шлюпку. 10 минут спустя несчастливый броненосец-малыш лег на левый борт и стремительно ушел на дно.
Лежавший на левом борту на 29-метровой глубине броненосец было решено поднять, но делу помешала все та же пакостная псевдоэкономия морского министерства. С ходу отвергнув множество предложений, оно выдвинуло тезис: «Без спасения – нет вознаграждения». На такую аферу согласились только шведы из компании «Нептун». Их метод был весьма оригинален – соорудить понтоны и поставить броненосец на ровный киль, заведя на него тросы и цепи, перекинув их через понтон и прикрепив к списанному и доверху загруженному каменным балластом торговому судну «Ипатия», которое следовало затопить. Идя ко дну, «Ипатия», натянув цепи и тросы, выпрямила бы «Гангут» на дне, после чего оставалось срезать под водой все надстройки, заделать изнутри пробоины, соорудить кессон, прикрепив его к броненосцу, и после откачки воды кессон и броненосец всплыли бы.
«Гангут» в итоге почти выровняли на дне (сейчас его крен составляет всего 15 градусов), но далее работы застопорились; издержавшие более полумиллиона рублей шведы обратились в морское министерство за покрытием хотя бы части расходов, однако им, согласно условиям договора, там показали лишь большую фигу, и все работы были свернуты. Поскольку больше таких дурачков, согласных трудиться за пустое обещание, не нашлось, броненосец доныне пребывает на дне, являясь удобнейшим полигоном для подводных грабителей. «Экспорт» мемориальных вещей с затонувшего броненосца был налажен сразу же – в 1901 г. ученики водолазной школы подняли с него кормового гербового орла, хранящегося в ныне в Центральном военно-морском музее Санкт-Петербурга (пока его не выселили из исторического здания биржи, «гангутский» орел стоял на площадке парадной лестницы), большие изображения аверса и реверса петровской медали за Гангутскую победу 1714 г., помещенные на корму броненосца, много приборов и почти тонну металлического лома. Некоторые вещи можно увидеть в Музее истории Кронштадта, в разделе экспозиции «История кораблекрушений»; там же находится прекрасная модель, представляющая нынешнее положение и состояние «Гангута» на дне. Палубы уже нет, труба и правый якорь валяются рядом, мачту подняли еще шведы, но рубки, ростры, артиллерия и большие шлюпбалки – на своих местах.
Ясно, что вода делает свое черное дело, и в один далеко не прекрасный день проржавевшие связи корпуса не выдержат, и в облаке ржавой пыли останутся лишь некоторые части машин, листы брони и т. д. Есть проект – поднять «Гангут», пока еще возможно, и поместить в вышедшие из употребления кронштадтские доки, ныне активно музеефицируемые. Главные препятствия – выдержит ли проржавевший корпус подъем, как быть с большими запасами пороха, который, вероятно, еще не весь разложился и потому представляет большую опасность, и, наконец, самое главное – «за чей счет этот банкетик»? Поскольку наши «ура-поцреоты» скорее удавятся, чем профинансируют это дело, видимо, судьба «Гангуту» – сгнить на дне. А каким уникальным памятником русского кораблестроения он мог бы стать!
Однако даже гибель этого малыша оказалась не без пользы. С. О. Макаров в который раз метал громы и молнии по поводу того, что к его рекомендациям испытывать каждую переборку в отдельности налитием воды и доводить ее до самого уровня палубы по-прежнему не прислушиваются. Гибель «Гангута» приоткрыла кое-кому глаза, и старший помощник главного инспектора механической части флота В. И. Афонасьев позже писал Макарову: «Злополучный «Гангут» был тою дубиной, под ударами которой признали наконец правильность Ваших требований относительно пробы судовых переборок». С другой стороны, анализ гибели «Гангута» привел к отказу от макаровской магистральной трубы; для больших кораблей она уже не годилась, ибо с ее повреждением и деформацией клапанов она становилась уже не спасительницей, а угрозой для судна, распространяя фонтаны воды по неповрежденным отсекам.
История японского броненосца «Фусо» (1897–1898 гг.)
Когда японцам вместе с Порт-Артуром достались пробитые тяжелой осадной артиллерией, дополнительно взорванные экипажами и полузатопленные корпуса наших кораблей, никто не верил в то, что их можно восстановить. Лейтенант Черкасов с «Пересвета», узнав о его подъеме и реанимации, не мог в это поверить и писал: «За время войны как от боев, так и от бомбардировок и своей стрельбы все корабли были расшатаны и изрешечены и заплаты ставились на заплаты… Были дни, когда, стоя на рейде, он («Пересвет». – Е.С.) получил по 3, 8, 10, 13, 22 и 27 одиннадцатидюймовых снарядов, доходивших почти до самого киля, и массу шестидюймовых… «Победа» и «Ретвизан» лежат в таком виде, что на них просто жалко смотреть… Поднять суда, затопленные в Артуре, представляется делом весьма сложным, трудным, кропотливым и страшно дорогостоящим. Раньше, чем
