Житие маррана - Маркос Агинис
На запястье мне заполз клоп и тут же укусил. Я стряхнул насекомое на пол и раздавил. По звукам прелат понял, что происходит.
— Вы только что убили моего друга…
— Просто клопа.
— …бедного, безгрешного друга.
— Простите мою дерзость, ваше преосвященство, но…
— Говорите же!
— На вашей постели много клопов. Это никак не способствует выздоровлению. Вам нужен полный покой.
Мутные глаза моргнули. Тонкие тубы беззвучно зашевелились: больной старался подобрать нужные слова.
— Я не позволю их извести, — сипло произнес он. — Они тоже… Божьи твари… Уязвляют мою плоть, чтобы очистить душу.
— И мешают вам отдыхать.
— Клопы вырывают меня из плена сновидений, понятно? — брюзгливо пояснил епископ.
Нет, непонятно. Я помог ему выпить молока, объяснил слуге, куда следует накладывать холодный компресс, а какие части тела согревать, и почтительно откланялся.
Епископ быстро шел на поправку, кровотечение не возобновлялось. Я регулярно навещал пациента и заметил, что грозный проповедник весьма ценит мое врачебное искусство. Но однажды вечером он преподнес мне сюрприз: спросил, не собираюсь ли я жениться. Какая потрясающая проницательность! С трудом справившись с изумлением, я признался, что чрезвычайно увлечен дочерью губернатора. Невидящий взгляд мутных глаз остановился на моем лице.
— Ваша честность похвальна, доктор, и чаяния ваши мне известны.
— Выходит, вы меня просто испытывали? — смущенно улыбнулся я.
— Испытывает Господь, не люди.
— Разумеется, все зависит от воли отца девицы, — сказал я, не подозревая, какие последствия будут иметь мои слова.
— Губернатор ей не родной отец.
— Значит, от воли отчима.
— Да. Но, полагаю, дело сладится. Более того, губернатор будет рад породниться с вами… Разумеется, если не возникнет препятствий материального толка.
— Я, к сожалению, небогат.
— Не прибедняйтесь! — немедленно вскипел епископ. — Вы превосходный врач и наверняка неплохо зарабатываете. Пожертвования начнете делать сегодня же, — приказал он. — Да будет рука ваша столь же щедра, сколь искусна в лечении больных.
— Приложу все усилия, ваше преосвященство, — смиренно ответил я и прихлопнул очередного клопа.
— Опять убили невинное создание? Как не стыдно! — рассердился епископ.
— Это зловреднейшие букашки!
— Напротив, полезнейшие, ибо прерывают мои сновидения.
— Прошу прощения, ваше преосвященство. Но зачем прерывать сновидения?
Прелат скривил губы, подумал и дал престранный ответ:
— Прерывают мои сновидения, да. Ведь сны — это темная сфера. Попадая туда, наша душа становится игрушкой лукавого и блуждает, не находя опоры. Оттуда не докричишься и не вырвешься, так что сатана может вытворять с нами все что заблагорассудится.
— Но ведь кошмары снятся не так уж и часто.
— Приятные сны еще опаснее! — незрячие зеницы загорелись холодным металлическим блеском.
Я промолчал.
— Гораздо опаснее. Дьявол обманом вводит нас в грех. В царстве сновидений мы беззащитны перед искушениями… И тут на помощь приходят верные друзья. Мои единственные друзья, которым неведома похоть: клопы. Они угрызают плоть, душа вырывается из сонного плена и во всеоружии противостоит врагу.
— Однако бывает и сон без сновидений… — возразил я.
Епископ досадливо поморщился и воскликнул:
— Не бывает! Дьявол пользуется каждой минутой бездействия. Стоит расслабиться, успокоиться, как он тут как тут: хватает нас, волочет в свои тайные чертоги и развращает. А потом заставляет забыть все, что снилось, чтобы, пробудившись, мы не осознавали, что замарали себя грехом, и не могли омыться. Человек по шею вязнет в мерзотах, но, вставая с постели, искренне полагает, будто чист как младенец. Хотя на самом деле он грязнее свиньи.
— Разве стоит винить людей в бессознательных прегрешениях?
Костлявые пальцы теребили простыню. Вертикальная складка на лбу стала еще глубже.
— Стоит, еще как. Мы позволяем искушениям угнездиться в нашей душе, а лукавый этому и рад. Каждый повинен в том, что недостаточно упорно противится соблазнам. Все грешны, сын мой, ибо плоть слаба. — Он крепко сжал мне руку. — Поэтому женитесь, и как можно скорее.
— Благодарю, ваше преосвященство.
— Мы же, священники, должны продолжать свою молчаливую борьбу. Обет безбрачия не только требует физического воздержания, но и запрещает всякие помышления о женщинах.
— Возможно ли это?
— Господь благословил меня, лишив зрения. По крайней мере, наяву я их не вижу. Однако во сне дьявол дразнит меня мучительными видениями… — Он замолчал, болезненно скривился и вновь нашарил мою ладонь. — Доктор, мне гораздо лучше, думаю, хватит валяться в постели.
Я открыл было рот, чтобы ответить, как вдруг епископ выпалил:
— Женщины страшнее еретиков, страшнее иудеев!
Он примолк, закусив губы и ожидая моей реакции.
— То есть без слабого пола мир стал бы лучше, — закончил я его мысль и почувствовал глухое раздражение. Владыка прощупывал меня, исподволь провоцировал. Может, прознал о моем происхождении? Учуял иудействующего? Ни с того ни с сего спросил о женитьбе, вспомнил зачем-то иудеев… Это не могло не настораживать.
94
Впервые я увидел прекрасную Исабель Отаньес в церкви, во время воскресной мессы. Она сидела в первом ряду вместе со своими приемными родителями. Во время причастия девица приняла гостию с благоговейным трепетом. Как только богослужение закончилось, знатные прихожане чинно двинулись к дверям по центральному проходу. Все они имели вид весьма набожный, но в глазах читалась дьявольская гордыня. Я стоял с краю, и, когда Исабель проходила мимо, наши взгляды встретились. У нее были такие же золотисто-карие глаза, как у мамы. Я последовал за ней, не замечая, что, засмотревшись на тонкий стан, случайно затесался в компанию, где мне совершенно не место. Какой-то рехидор локтем оттер меня в сторону. Тогда я поспешил через боковой неф на улицу и увидел ее, самую красивую девушку Чили, в окружении родни и надменных вельмож. Точно пчела, почуявшая сладостный запах нектара, я забыл обо всем на свете и устремился следом, приглаживая на ходу волосы и бородку, поправляя плащ, воротник рубашки и шляпу и мечтая лишь об одном: еще раз заглянуть в эти нежные очи. Нарядные дамы, блестя кружевами и каменьями, то и дело заслоняли от меня стройную фигурку. Я настолько увлекся, что чуть не ударился лбом о шлем стражника с алебардой, стоявшего у ворот губернаторского дворца. Прохожие, а среди них и Исабель, обернулись на шум. О счастье, она снова взглянула на меня, и между нами точно искра проскочила. Исполнившись совершенно несбыточных надежд, я зашагал прочь.
Через две недели в больницу явился вооруженный гонец и принес записку от дона Кристобаля де ла Серда-и-Сотомайора, временного губернатора Чили, который некоторое время назад стал моим пациентом. Однако на этот раз меня желали видеть на званом вечере, а не у постели больного. Ошибки быть не могло: приглашение, скрепленное тяжелой сургучной печатью, действительно
