Александр Артищев - Гибель Византии
Несколько человек, по одиночке или попарно сидящие за столами, не сводили взглядов со своих полупустых кружек. Пиво, дешевое и невкусное, уже кончалось, темы для разговоров исчерпались давно, но посетители вставать не торопились. Им незачем и некуда было спешить. И потому они упорно, как бы желая измором взять соседа, продолжали сидеть, время от времени отхлебывая из кружек и произнося пустые, ничего не значащие фразы.
Входная дверь натужно заскрипела, пропуская вовнутрь еще одного посетителя. Завсегдатаи трактира дружно подняли головы, смерили вошедшего пристальными взглядами, затем разочарованно отвели их в стороны: от новоприбывшего едва ли можно было ожидать бесплатного угощения или хотя бы интересного рассказа. Посетитель прошел прямо к стойке и молча встал перед трактирщиком.
Тот бросил вытирать руки, скомкал полотенце и отшвырнул его на край стола.
— Джузеппина! — громко крикнул он в сторону кухни.
На зов из-за двери показалась худая как жердь женщина с морщинистым, преждевременно состарившимся лицом.
— Посиди здесь, — бросил ей трактирщик. — Мне нужно поговорить с уважаемым гостем.
Женщина открыла было рот для ругани, но муж сделал страшные глаза и замахнулся кулаком. Шипя как сало на сковороде, она подчинилась и подхватив брошенный ей на руки передник, пошла между столов, смахивая на пол крошки и пролитое пиво.
— Пойдемте, синьор, пойдемте, — трактирщик угодливо распахнул перед гостем дверь в боковую комнату.
Посетитель, в котором угадывался человек высокого происхождения, молча проследовал вовнутрь, снял с себя шляпу и плащ и швырнул их на стол. Затем опустился на табурет и вперил пристальный взгляд в хозяина. Трактирщик так и остался стоять на ногах.
— Что ты приберег для меня, Джованни? — спросил гость. — Какие новости?
Голос у него был глухой, с неприятно режущими нотками.
— Не знаю, что и сказать, синьор Бертруччо, — развел плечами толстяк. — Посетителей мало, доход небольшой, а налоги…..
Он сокрушенно покачал головой.
— Впору закрывать заведение.
— Плевать я хотел на твои дела, — ровно произнес генуэзец. — Я спрашиваю тебя, осла, об известиях из Константинополя.
— Что сказать, синьор, — вновь пожал плечами хозяин. — Сам-то я там не был давно. А рассказывают многое, да только кто ж поймет, где правда, а где ложь.
— Говори что знаешь.
— Ну, рассказывают, что кондотьер Джустиниани, а вместе с ним и другие важные синьоры убеждали императора сдать город туркам.
— Какой же был ответ?
— Да вроде, император сказал так, что советчики дурные ему не нужны, а если кому не по душе, то ромеи силой никого не держат.
— Значит, отказал?
— Выходит так.
— Это все правда или солдатская пьянная болтовня?
— Вот уж не знаю. Мои уши всегда открыты — что говорят, то я и слышу.
— За это тебе и платят.
— Да, синьор. Слышал еще, что у турок мор вот-вот начнется.
— Я тебя не о турках спрашиваю.
— Говорят, флот венецианцев, что на помощь городу выплыл, особенно и не торопится с прибытием.
— Это верно, — усмехнулся Бертруччо. — Адмирал Лоредано получил строжайший наказ «поспешать медленно» и не приближаться к Константинополю ранее конца июня.
Он пристально взглянул в маленькие глазки хозяина.
— Запомнил? Не забывай у себя за стойкой почаще выбалтывать это. Жена и прислуга тоже не должны держать языки на привязи.
Он усмехнулся и как бы про себя добавил:
— Венецианцы жаждут явиться в ореоле славы спасителей, но лишь когда греки и турки измотают друг друга в войне. После чего уже не составит труда растолкать ослабевших локтями и поудобнее устроится у чужого котла.
Некоторое время они молчали.
— Много ли жителей Галаты переправляются повоевать на другой берег? — вновь задал вопрос Лодовико.
Трактирщик ненадолго задумался.
— Когда как. В субботние и воскресные дни не много, чуть более двух сотен. По будням больше раза в два.
— Подеста не чинит им препон?
— Напрямую, конечно же, не позволяет. Но закрывает глаза, когда лодки отчаливают от пристани.
— Что говорят солдаты? Много ли провианта и пороха в городе?
— О каком городе спрашивает синьор? О Константинополе?
— Да, да, — нетерпеливо произнес Лодовико. — Не притворяйся глупее, чем ты есть на самом деле.
— Про то они не сказывали. Но вот….
— Говори!
— Недавно здесь сидела группа солдат, только что прибывших с другого берега. Ну, пили они как всегда, шумели. Так вот, один из них рассказывал, что после вылазки из города в тыл туркам одна из калиток в крепостной стене осталась незапертой.
Генуэзец подобрался, в глазах у него заплясал настороженный огонёк.
— Дальше! — потребовал он.
— Отразили они нехристей, пошли отдыхать. А под вечер глянь — засов-то не задвинут! Значит, любой с обратной стороны мог пролезть в город. И обнаружили это случайно, а то всю ночь до утра дверца оставалась бы открытой.
Лодовико от души расхохотался.
— Нелепый все-таки этот народ, греки, — отсмеявшись, проговорил он. — Ведь через ту дверцу турки могли проникнуть в город, перерезать стражу на воротах и распахнуть их как можно шире. Защищали город, реки крови проливали, а тут из-за чьей-то дурацкой оплошности, возьми и лишись всех плодов своих побед!
— Вот и я говорю, — ободренный смехом генуэзца, зачастил трактирщик. — Если бы кто обнаружил калитку….
— Где она находится? — перебил Лодовико.
— Что где? — растерялся Джованни. — Калитка? Я не знаю.
Бертруччо раздраженно повел головой.
— Где обычно дежурит солдат, рассказавший эту забавную историю?
— Сейчас, сейчас, — забормотал толстяк, надувая в раздумии щеки.
— Вспомнил! — хлопнул он себя по лбу. — Он же говорил! Третья башня от Калигарийских ворот.
Генуэзец взглянул на него, извлёк из-за пазухи скатанный в трубочку лист пергамента и молча развернул его на столе.
— Третья башня от Калигарийских ворот, — раздельно проговорил он, водя пальцем по карте. — Действительно, там есть незамурованная калитка.
Трактирщик с уважением следил за движениями холеной руки. Для него чертеж был столь же загадочен и непостижим, как каббалистические письмена.
— Значит, эта дверца оставалась незапертой на протяжении нескольких часов?
Лодовико перевел взгляд на хозяина. Тот нервно потирал большие красные руки.
— Что ж, Джованни, сообщение достаточно интересное. Хотя я еще не знаю, имеет ли оно какую-либо ценность.
Глаза трактирщика беспокойно забегали. Бертруччо заметил это и выпрямился во весь рост.
— Уж не думаешь ли ты, что я собираюсь удружить мусульманам?
— Нет, синьор, о чем вы? Боже упасти!
— Тебе хорошо известно, — медленно, с расстановкой произнес генуэзец, — что лишь Всевышний может уберечь того, кто оскорбит меня.
— Где Джироламо? — резко задал он вопрос.
— Зарезали на том берегу, синьор, — хмуро ответил трактирщик. — Говорят, ввязался в пьяную драку.
— В пьяную драку? — недоверчиво хмыкнул Лодовико. — Это он-то, который лишний грош на вино пожалеет?
— А Луиджи? — спросил он чуть погодя.
— Его вторую неделю никто не видел. Пропал, как-будто сгинул неведомо куда.
— Вот как? — генуэзец закусил губу.
— Николло по-прежнему рыбачит?
— Где уж там, — неприятно усмехнулся толстяк. — Теперь он сам, должно быть, кормит собою рыб на дне.
— О чем ты говоришь?
— Третьего дня у берега нашли его перевернутую лодку.
Лодовико забарабанил пальцами по столу.
— Все будто бы сговорились.
— А ты? — обратился он к трактирщику. — Ты еще на тот свет не собрался?
— А что я? — возразил хозяин. — Я человек тихий, никуда не лезу, никого не тревожу. Продаю вино и пиво, приторговываю свежей рыбой, слушаю на своей работе всякую болтовню.
— Правильно, — кивнул головой генуэзец. — Потому-то греческие ищейки до тебя еще не добрались.
— Кто-нибудь все-таки уцелел? — спросил он. — Или мне вновь терять время в поисках всякой сволочи?
Толстяк еще раз потёр свои руки.
— Недавно заходил Паоло. Спрашивал вас, синьор.
— Где он сейчас?
— Сказал, что по вечерам проводит время в таверне «Серебрянная макрель».
— Очень хорошо, — гость поднялся на ноги. — Пожалуй, я не прочь повидаться с ним.
— Это тебе, — он бросил на стол кошелек с деньгами.
Трактирщик не пошевелился.
— На днях я вновь зайду сюда, — генуэзец повернулся к выходу.
— Говорят, синьор, — вполголоса произнёс хозяин, — что кондотьер Джустиниани переправил свою греческую любовницу в Галату, в дом одного из своих друзей.
Глаза Лодовико прищурились, но только на одно мгновение.
