Это застряло в памяти - Ольга Львовна Никулина
Были и любимые праздники. Троица! На Троицу мама с дочерью Фирсовны, тётей Лидой (сильно партийной), ездили спозаранку в Лавру, а когда возвращались, дом был украшен цветами и всё было готово к празднеству. А какими богатыми и обильными были июльские и августовские праздники! Когда поспевали ягоды и наливались яблоки. И было полно грибов! Грибы мы собирали в лесу вместе со взрослыми, аукались, перекликались, было весело. И какой меня охватывал восторг, когда я набредала на крепенький, на толстой ножке, грибок, с тёмно-коричневой, рыженькой или розовой шляпкой, и, казалось, он сам прыгал ко мне в корзинку. И тот азарт – кто первый найдёт самый большой и самый красивый белый гриб! Лес начинался сразу за дачами – жители Валентиновки бережно относились к природе, зря деревья не вырубали. И дома были настоящие, из брёвен, двухэтажные, с террасами и балконами, классические подмосковные дачи. И все разные! Многие с резными наличниками и ставнями, с башенками и затейливыми крылечками. Каждый хозяин строил по своему вкусу и даже с фантазиями, но знал чувство меры.
А грозы в Валентиновке! Как мы их боялись! Тогда закрывали окна и двери и заглушку в печи. Все собирались в большой комнате, приспускали занавески и гасили свет. Мы с сестрой «облепляли» бабушку и прятали голову у неё в коленях, а она шёпотом читала молитвы и крестилась. Дед сидел торжественно и тихо и смотрел прямо перед собой. Мне казалось, что он видит перед собой что-то другое и не слышит раскатов грома. Он грозы не боялся, его силой приходилось тащить в дом от сарая, где он колол дрова или что-нибудь чинил. Что ему молнии и гром и вой ветра, когда в него стреляли из пушек, когда кругом него свистели пули и рвались снаряды, а вышел он из бойни цел и невредим, если не считать тяжёлой контузии и германского плена. «Меня Господь хранил», – любил повторять дед. Тётя во время грозы нервничала, но старалась не показывать вида. Только на всякий случай отодвигала подальше металлические предметы, больше полагаясь на свои научные познания в области электричества.
А как вкусно пахли пенки с клубничного варенья, а какой был огромный, блестящий латунный таз, в котором по выходным варили всякие разные варенья на керосинке у крыльца, и весь сад благоухал… И какие смешные пузатые были старинные рукомойники на кухне и у сарая, и как воевала с нами тётя, заставляя мыть руки перед едой! Мы всегда врали, что «уже», а она сердилась: «А почему раковина сухая? И сухое полотенце? Лгать – форменное безобразие! Форменное безобразие!»
Думаю, то лето стало таким памятным для меня ещё и потому, что я пережила свою первую влюблённость, жгучее чувство, со всеми его оттенками – от сладостных мечтаний и мучительной ревности до горечи разлуки.
И первые удары. Тогда, в то лето, я обнаружила, что в мире взрослых, близких мне людей, не всё так гармонично и справедливо, и мне было горько. Кому могла я доверить эту смутную догадку? Тёте? Деду? Да у меня и слов таких не нашлось бы. А моя подружка, моя сосна, понимала меня без слов, ей я облегчала душу, и она утешала меня, отвлекала от тяжких мыслей. В тот страшный, последний день в Валентиновке, увидев её распростёртой на земле, я на миг потеряла сознание. Гроздья размётанной калины и шапки поломанных хризантем каплями алой крови пробивались сквозь её золотисто-изумрудную, шелковистую хвою. Какой ужас и какое горе я пережила, было ведомо только мне.
Позже, в Москве, взрослые заметили у меня тик – я часто смаргивала, словно мне что-то попало в глаз. Врач объяснил это неврозом, связанным с переходным возрастом. Со временем это прошло.
* * *
Последуют и другие тяжёлые потери. Через год с лишним, весной, мы потеряем деда Ивана Владимировича – он опередит бабушку, Серафиму Михайловну, на полгода – не выдержит старое, исстрадавшееся сердце. Через несколько лет получим известие о смерти Сергея Павловича. Мама поедет на его похороны. А затем настанет черёд Елизаветы Фирсовны. От их родных придут сведения о Вальке, нашей летней подружке. Она уедет от матери и, как и предсказала наша тётя, построит себе благополучную и достойную жизнь. У неё будут дети, которые увидят более счастливое детство.
С Никой Гринберг (дочерью прекрасной пианистки Марии Гринберг и расстрелянного в тридцать седьмом году польского поэта-интернационалиста Станислава Станде) я буду дружить всю жизнь. Окончив Центральную музыкальную школу при Консерватории, она выйдет замуж за своего соученика, только по классу скрипки, Николая Забавникова. Оба окончат Консерваторию. Ника станет великолепным педагогом-концертмейстером в школе, где сама училась, подготовит несколько поколений музыкантов. Коля будет играть в квартете Бетховена, позже, когда квартет распадётся, займётся преподавательской деятельностью, станет профессором Консерватории. Уроки бедным, но талантливым молодым скрипачам будет давать дома и бесплатно, даже в тяжёлые годы перестройки. Они с Никой проживут в любви всю жизнь, у них будет сын, который пойдёт по стопам матери, изберёт фортепиано.
Перестройку мы встретим с энтузиазмом, будем бегать с пакетами еды и термосами с чаем на баррикады. Только Коля, этакий пессимист, будет ухмыляться нам вслед: «Вот увидите, идеалистки несчастные, опять вас обдурят. Употребят и бросят!» Когда розовая завеса рассеялась и мы прозрели, я оказалась менее ранимой. Ника с Колей были разочарованы, оскорблены, опустошены. Коля носил маску пессимиста и циника, а на самом деле был такой же идеалист, как и мы с Никой, как и многие из нашего окружения. Ника сделала попытку переселиться в Америку, по примеру их друзей-музыкантов. Съездила туда. Подготовила почву. Но Коля, «истинный русак», как он себя называл, ехать отказался. Пил. Похоже, он сознательно губил себя. Коленька с Никой ушли на рубеже нового тысячелетия. Не знак ли это? В грядущем мире нет места для честных, чистых, совестливых людей?
Уйдёт отец. Мама намного его переживёт, застанет и Горбачёва, и Ельцина, и дефолт. Поначалу воодушевится, потом, насмотревшись на новых ясновельможных, утратит интерес к нашей истории и горько скажет: «Та же сранка, только наизнанку», как говорил твой дед, наглядевшись на «великие деяния» советских начальничков. Последнее время она тренировала ослабевающую память: при
