100 великих катастроф на море - Евгений Викторович Старшов
Шли годы; «Русалка» дважды перенесла капитальный ремонт (1878 и 1891 гг.) и с возрастом была переведена в учебно-артиллерийский отряд. В 1893 г. врач броненосца В. Т. Сверчков писал, что «Русалка» «течет сверху и снизу», а команда страдает от постоянной сырости, «помещение команды невозможно мало и отличается спертым душным воздухом». Свет проникал внутрь корпуса только через световые люки в палубе, закрывавшиеся даже при самом слабом волнении. Единственным источником воздуха и таким же путем эвакуации оставалась шахта метрового диаметра, выходившая на командирский мостик. Вообще, жаловались все, каждый по своей специальности. Командир В. Иениш – что в его каюте сырость, а на верхней палубе – вода; лейтенант И. Псиол – что при выстрелах в свежую погоду вода попадает в амбразуры орудий и зазоры меж башнями и палубой; лейтенант В. Стравинский отзывался, что «наша посудина такая дырявая»; мичман Х. Майдель – что вода застаивается под каютами офицеров; вода, проникая в машинное отделение через зазоры меж дымовой трубой и броневым корпусом, падая на раскаленные детали, давала такой пар, что «управление машиной могло совершаться только ощупью»; мичман А. Врангель подтвердил: «Я знаю, что вода была под каютами командира, старшего офицера и лейтенанта Стравинского. Оттуда выносили воду очень зловонную ведрами. Насколько я помню, выносили из каюты старшего офицера по 2 раза в неделю ведер по 10–12». Флотские «специалисты», впрочем, утверждали, что это – вполне естественное явление для кораблей, прослуживших определенный срок, и даже вычислили формулу, что при уровне накапливавшейся в трюме «Русалки» воды в 10,2 см имеемых водоотливных средств вполне достаточно для ее периодического удаления. На суде бесстрастно заявили, что «корпус погибшего броненосца, служивший 26 лет… находился в той степени исправности, какая представлялась достаточной для судна, несшего службу в артиллерийском отряде исключительно на Ревельском рейде, и имевшего возможность совершить свой переход к мест у назначения и обратно при самых лучших условиях погоды».
Таким образом, удивляться скорее следует не тому, что «Русалка» утонула, а тому, что она вообще еще столь долго плавала (хотя обследование 1891 г. без тени сомнения определило, что броненосец пригоден для плавания еще на протяжении… ближайших 18 лет!). Причем в совершенно адских для команды условиях. Контр-адмирал П. С. Бурачек показывал на суде: «Уже одно закупоривание на «Русалке» при совершенной тьме, которая водворяется на палубе, и температура… делает тягостным состояние экипажа, действие котлами и управление машиною, потому что экипаж почти в полном составе должен находиться внизу, за исключением вахты, а приток воздуха и его обмен уменьшается». Развязка наступила 7 сентября 1893 г., когда «Русалка» вместе с канонеркой «Туча» была направлена из Ревеля в Гельсингфорс и Бьерке, чтобы затем перейти в Кронштадт – так, вдоль берегов, собирали на зимовку «старичков». Так как Иениш тогда был болен («с трудом передвигался»), контр-адмирал П. Н. Бурачек давал распоряжения по походу командиру «Тучи» кавторангу Н. Лушкову.
Выйди отряд на пару часов раньше – катастрофы бы не случилось. А разыгравшийся шторм разлучил корабли. Лушков вообще во всей этой истории был сделан всероссийским «козлом отпущения», хотя чем он мог бы помочь уже пошедшей на дно «Русалке»? А так, потеряв ее, он решил, вопреки приказу, самостоятельно продвигаться в Гельсингфорс, куда прибыл в 15.00, однако начальству о пропаже «Русалки» почему-то не доложил. Возможно, надеялся на ее поздний приход или возвращение в Ревель. В рапорте он так и написал: «Считая себя при подобных обстоятельствах бессильным оказать какую-либо помощь броненосцу «Русалка» даже в случае катастрофы с последней, я решился вопреки предписания Вашего превосходительства идти соединенно, оставить броненосец и принять все меры к сохранению вверенной мне лодки» («следовать соединенно» – это так, чтоб в случае тумана или непогоды на одном корабле был слышен сигнальный рожок с другого).
Флотское начальство тоже подозрительно мало заботилось о судьбе «Русалки», так что «дело пошло» только с подачи сухопутных полицейских властей, ставших находить обломки и разбитые шлюпки. В одной, уцелевшей, лежал труп матроса с «Русалки» Ивана Прунского – единственного, возвращенного стихией. Вскрытие ничего не прояснило: матрос захлебнулся, но при этом имел сильнейшие ушибы головы и груди, а труп был буквально втиснут под шлюпочную скамью (банку).
Суд и следствие мало что прояснили; покойного Иениша осторожно (мертвые ведь «сраму не имут») укорили в ряде ошибочных действий (неверная оценка погодных условий, запоздавший выход и, наконец, неверное решение продолжать плавание вместо возвращения в Ревель), адмирал получил выговор, Лушкин отрешен от должности, но остался во флоте и позже сделал хорошую карьеру и получил несколько орденов. Он еще в 1893 г. отважился публично выступить в свою защиту с письмом в газету «Новое время», но в нем он задел адмиралтейский улей, и некоторые трутни этого ему не забыли и в конечном итоге не простили. Его так и травили годами, так что в 1902 г. он был вынужден перевестись в подполковники по Адмиралтейству и отправиться на чиновничью должность в Новороссийский торговый порт; его выжили и оттуда, причем за год до пенсии, и в итоге он умер в отделении умалишенных Кронштадтского военно-морского госпиталя, куда поступил в 1914 г. Прах его был захоронен в Славянске (том самом, где теперь идут бои в ДНР) 1 января 1917 г. (данные, переданные И. Гольдману невесткой Лушкина).
Все версии следствия сходились к маловразумительному утверждению, что броненосец погиб «внезапно». Версию внутреннего взрыва, в том числе взрыва котлов или боезапаса, рассматривали, но в итоге не приняли (ни на одном из найденных обломков не было характерных следов повреждений такого типа), постановив, что, скорее всего, корабль потерял управляемость (у «Русалки» были определенные проблемы с штур-тросом, соединявшим штурвал и руль), был захлестнут волной (вода вполне могла попасть даже в дымовую трубу) и перевернулся. Как
