Кровавый знак. Золотой Ясенько - Юзеф Игнаций Крашевский
– И ты бы, может, женился на мне? Ха! Ха!
Шкалмерский задрожал.
– Пани, это насмешка; разве я заслужил?
– Ты должен был заслужить. Я не знаю, я не знаю, на свете всё заслужено, всё справедливо, всё. Когда кого разъярённая собака покусает – заслужил; и ты, должно быть, когда-нибудь кого-нибудь укусил; когда кирпич упадёт и убьёт – заслужил.
Она рассмеялась, задыхаясь. Это не было безумием, но удивительным состоянием лихорадочного отчаяния.
– Я с радостью отнёс бы мягкие слова от сестры к сестре, – сказал он, – напишите, пани.
– Я не умею писать, не хочу писать, не буду писать, скажи ей, что говорю: деньги положу в банк, доход себе заберёт, что между нами нет, не было и не будет ничего общего. Да! Никаких дел писем и посещений. Избавь меня теперь, пан, от своей сладкой улыбки и – иди себе!
Сказав это, она сильно захлопнула дверь за уходящим адвокатом и в ту же минуту дивным голосом зарыдала.
По коже законника, хотя, впрочь, очень равнодушного, пробежала дрожь; молча он покинул дом, чтобы посоветоваться с паном Рыльским, что ему следует делать дальше.
* * *
Прежде чем адвокат доехал до Закревки, у него было достаточно времени на размышление, что ему следует там говорить, согласно собственным интересам. Поскольку у Шкалмерского был принцип сначала помнить о себе, потом делать что-то для других, если ему это не мешало, а служило для поднятия репутации. Напрямую солгать и быть пойманным на лжи ему не хотелось, это было бы плохим расчётом – но он мог представить дело немного приукрашенным; например, что завещание на самом деле допускало сестру к равной доле, но были некоторые оговорки и кляузы, что получить наследство было трудно и требовало умелых стараний.
Он хотел деликатно дать понять пани баронше, что выгодней всего для неё было бы выйти… за законника, который бы тогда сердцем и душой поднял расшатанное и запутанное дело.
С этими мыслями, ещё вздрагивая от тревоги при воспоминании о панне Филиции, он подъезжал к Закревки. С президентом он закончил, объясняя ему, что дело надо на время оставить.
«Оставим на время эту недозрелую грушку, в которой мы не можем быть уверены, созреет, или сгниёт».
Всё-таки адвокат с некоторого времени был как в водовороте событий – у него проскальзывали розовые и чёрные мысли, переплетаясь самым чрезвычайным образом, наполняя его тревогой, беспокойством, надеждами и сомнением. Мать, Вилмус, дом Себастьяна, баронша, Фелиция, президент сновали лихорадочной толпой в воображении человека, для которого всё, вплоть до святой фигуры дорогой матери, служило только инструментом, для основы собственного будущего.
Когда приехал на последнюю станцию, он чувствовал себя каким-то очень уставшим.
Там, к несчастью, по причине чрезвычайного отъезда, почтмейстер в отчаянии не мог дать ему коней до Закревка. Приближался вечер, угрожала ночь. Адвокат сперва хотел поругаться, потом зевнул, сообразив, что дело того не стоит.
Как раз перед почтой стояла довольно жалкая карета, которая подъехала чуть раньше, а теперь её запрягали. Адвокат с завистью поглядывал на неё, когда из почтовой конторы вышел владелец.
Был это мужчина высокого роста, ещё совсем красивый, с усами, явно намазанными, коротко постриженными волосами и, вероятно, накрашенными, потому что выглядели как-то дивно бежево, военной фигуры, держащийся просто, но немного ковыляющий на одну ногу.
Нога эта тащилась за ним и не сгибалалсь в колене. Несмотря на это, опираясь на трость, ходил он живо и выглядел, или, по крайней мере, хотел молодо выглядеть. С сигарой во рту он вышел поторопить запряжку коней, когда увидел скрюченного на лавке адвоката, которому усталость придавала вид больного человека в очень плохом настроении. Незнакомец был как раз после перекуса и в чересчур розовом настроении. Он поглядел на этого увядшего модника, который придавал себе панский тон, и его проняло сострадание.
– Что это? – сказал он. – Вам не досталось коней? А! С этим каждый может столкнуться; к счастью, я поспешил, но на почте, как на мельнице: кто первый заехал – тот мелет.
– Поэтому я терпеливо жду, – ответил адвокат.
– А в которую вам сторону, если можно спросить? Потому что здесь дороги расходятся.
– Я к Закревке, – сказал адвокат.
– Я тоже.
– Если вам срочно, я мог бы вас подвезти до следующей станции.
– Я сердечно вам благодарен, но как же бросить экипаж? Вы также в Закревку?
– В ту сторону, в ту сторону.
– Я только до Закревка.
– К президенту?
– Вы его знаете?
– Немного… раньше… издалека.
– У меня довольно срочное дело, потому что я законник, с вашего позволения, а дела этого рода отлагательств не терпят.
Незнакомец немного приблизился, коней только что начинали запрягать, поэтому он сел около адвоката, покручивая усы.
– Я слышал, – сказал он, – что дела достойного президента как-то не в самом прекрасном состоянии.
– Но я в эти минуты ездил не для одного президента, – произнёс Шкалмерский, совсем забыв, что слишком обширно в этом предмете перед незнакомцем распространяться не подобало. – У меня было поручение ближе узнать о наследстве, которое после смерти отца должно перейти на бароншу Жабицкую.
Незнакомец ничего не отвечал, покивал только головой, и после долгого перерыва сказал равнодушно:
– Да, двоюродная сестра покойной президентши, из дома Вурмер, капитан.
– Да, да, – подхватил адвокат.
– Пан благодетель, вы с дороги, уставший, а у меня с собой отличное bordeaux и кусок салями; могу вас пригласить?
Шкалмерский действительно был голоден, трудно было отказаться; он согласился, путник велел подать бутылку и рюмки. Салями служила только для возбуждения аппетита, а вино было отличное. Адвокат, испытывающий жажду, выпил рюмочку, и только когда она его хорошо разогрела, он заметил, что вино очень крепкое. Путник тут же налил другую.
– Счастливая женщина, – сказал он, – эта баронша; хоть немного поздно, но, должно быть, после отца прекрасную сумму наследует.
– Будет миллион злотых, – тихо ответил адвокат, – правда, с условием, запутанных, но наличных, а так как горбатой панне Фелиции трудно выйти замуж, есть вид ещё другого миллиона.
Незнакомец вылупил глаза, салями застряло у него во рту.
– Сверх всякого ожидания! – воскликнул он.
– Ну да! – усмехаясь, сказал адвокат. – Есть там клаузулы, условия, но панна Фелиция не будет вести процесса и по её состоянию здоровья можно заключить, что долго не проживёт, тогда баронша будет двухмиллионной пани.
– Прекрасно! – воскликнул, улыбаясь, путник и указал на рюмку, которую захмелевший адвокат опорожнил.
– Президент, возможно, этого ждёт! – добавил тот. – Но я знаю, что из этого ничего не будет.
– Что! Та старая кляча с опухшими ногами, этот подагрик! – рассмеялся незнакомец. – Вот уж!
– Но, наверное, баронша сможет себе
