Валерий Есенков - Восхождение. Кромвель
Умей королевские генералы командовать, а солдаты повиноваться, от парламентской армии могло бы действительно ничего не остаться. Но начальники были бездарны точно так же, как Манчестер и Эссекс, а ратники не были вышколены и приучены к дисциплине. Один Руперт сумел остановить свою кавалерию, ободрить, перестроить ряды и контратаковать кавалерию Кромвеля. Контратака была так сильна, что его кавалеристы остановились, дрогнули и попятились, а сам Кромвель был ранен в шею, потерял много крови и ослабел.
Его выручили шотландцы Дэвида Лесли, которые атаковали правый фланг кавалерии Руперта. Она остановила преследование, повернула против шотландцев и обнажила свой левый фланг. Кто-то наспех перевязал Кромвелю рану. Усилием воли он поднялся в седло и огляделся. Солдаты увидели его, окружили, приветствовали криками радости. Генерал их был жив. К ним вернулись уверенность и жажда победы. Воины перестроились, повинуясь каждому слову, каждому знаку. В условиях боя это было трудное дело, но годы непрерывной и суровой муштры пошли на пользу. Они составили колонну немыслимой плотности, когда всадник чувствует рядом колено соседа, и, собранные в этот плотный кулак, внезапно врезались в обнажённый фланг кавалерии Руперта.
Отряд этот перенёс тяжёлое испытание, так как имел дело с отборным войском Руперта, нападавшим с фронта и с флангов. Люди обоих отрядов перемешались. Наконец Кромвель прорвался сквозь ряды неприятелей и рассеял их в прах.
Отборная кавалерия Руперта побежала. Оставалось брать пленных и преследовать охваченного паникой неприятеля. Кромвель взмахнул рукой — от его колонны отделился отряд и в том же плотном строю бросился догонять и уничтожать беглецов.
Генерал остановился и одним быстрым пронзительным взглядом окинул поле сражения, на которое уже падала ночь. Он разглядел: сражение было проиграно. Ему доложили, что Фердинанд Ферфакс, Манчестер и Ливен уже оставили армию, посчитав её положение безнадёжным и поспешив спасти свои шкуры. В самом деле, на правом фланге и в центре только небольшие, отряды всё ещё отражали натиск королевских солдат, уже слабый и вялый: они были уверены в полной победе и не хотели быть ранеными или убитыми.
В атом отчаянном положении один Кромвель сохранил хладнокровие. Решение явилось само собой. Новым движением руки он направил свою сплочённую кавалерию, одушевлённую победой над Рупертом, в обход поля сражения по тылам ничего не подозревавшей вражеской армии. Стремительным броском она обогнула пустошь, оказалась против развалившегося правого фланга своего войска, соединилась здесь с конницей, которой командовал, не зная, что ему делать, Томас Ферфакс, и вместе с ней обрушилась на кавалерию Горинга. Горинг успел её обнаружить. Он устремился навстречу по склону холма, но был тут же смят эскадронами Кромвеля и рассеян с куда большей лёгкостью, чем была рассеяна кавалерия Руперта.
Генерал с удивительным хладнокровием развивал наступление. Не давая своим людям передышки, он атаковал пехоту Ньюкасла с фланга и с тыла, тот в панике попытался перестроить ряды и повернуться против него. Тогда на него с фронта напали остатки пехоты Манчестера и Фердинанда Ферфакса.
«Наши три пехотных бригады, под командой графа Манчестера, поддержанные кавалерией, бросились на их пехоту и кавалерию так стремительно, с такой храбростью, что они быстро уступили и побежали, будучи не в состоянии вынести самого вида нашего войска. Трудно сказать, кто дрался лучше, кавалерия или пехота...»
К восьми часам вечера всё было кончено. Испуганный принц, спасаясь от неслыханного позора, спрятался в зарослях бобового поля и прокрался в Йорк под покровом ночной темноты. Избегая встречи, он отправил Ньюкаслу записку: «Я решился завтра же утром отправиться со своей кавалерией и всей уцелевшей пехотой».
Ньюкасл ответил тоже запиской:
«Я отправляюсь сию же минуту, переезжаю за море и удаляюсь на континент».
Их намерения были бесчестны, однако оба осуществили их без зазрения совести. Принц Руперт повёл остатки разгромленной армии к Честеру, бросив Йорк на произвол судьбы. Ньюкасл трусливо бежал в сопровождении своих приближённых, сел в Скорборо на корабль и поселился в Париже, где превратностям походов и битв предпочёл мирные и поучительные беседы с Декартом и Гобсом.
Старик Ливен, исполнявший обязанности главнокомандующего парламентской армии, в самом начале бежал с поля боя, укрылся в деревушке за несколько миль от Марстонской пустоши и как ни в чём не бывало лёг спать, но вскоре его разбудили и сообщили ему, что армия под его блистательным руководством одержала победу. Граф Манчестер, несколько ошалевший от неожиданности, поздней ночью бродил между кострами голодных солдат, извинялся и клятвенно заверял, что утром доставит им продовольствие. Воины смеялись, окрылённые сладким вкусом победы:
— С нами Бог! Мы готовы ещё три дня голодать, лишь бы победить так, как победили сегодня!
Ночью дождь прекратился, утром выглянуло слабое солнце. Солдаты парламентской армии рассыпались по всему пространству обезображенной пустоши. Они подсчитывали потери, собирали трофеи, раздевали убитых и долили между собой кафтаны и сапоги. Между ними бродили какая-то женщина в чёрном платке, с заплаканным бледным лицом. К ней подошёл офицер и спросил, что ей нужно. Она объяснила, что её муж, сельский хозяин, простой дворянин, не вернулся домой и она ищет его бедное тело, чтобы достойно похоронить. Офицер взял её за руку:
— Вам не надо этого делать. Скоро мы соберём все тела и станем их хоронить. Мы сообщим вам, когда найдём тело вашего мужа.
Он подвёл её к лошади, помог подняться в седло, подозвал солдата и приказал её проводить. Она обратилась к нему:
— Как ваше имя?
Он отозвался:
— Кромвель. Оливер Кромвель.
Он был непреклонен, но добр, торжествовал и гордился победой. Около четырёх тысяч кавалеров было убито в тот день, множество оказалось в плену, среди них около ста офицеров, тогда как парламентская армия потеряла около полутора тысяч солдат. Победителям досталось двадцать пушек, мушкеты, порох, продовольствие, более сотни знамён и личный штандарт принца Руперта: лежащий лев, сзади собака, кусающая его. Победители разорвали знамёна и украсили их обрывками шляпы и рукава. Только штандарт уцелел и был выставлен в зале парламента.
Кромвель похвастался в частном письме, несколько преуменьшая заслуги шотландцев, что индепенденту можно простить, ведь они были пресвитерианами:
«Полная победа была новым доказательством милости Господа к правому делу. Мы не разбили, а прямо разгромили врага. Левое крыло, которым командовал я и которое состояло из нашей кавалерии, если не считать небольшого числа шотландцев, стоявших во второй линии, рассеяло кавалерию Руперта. Господь превратил их в жатву для наших мечей. А затем мы сзади напали на их пехоту. Я думаю, что у принца из двадцати тысяч не осталось и четырёх тысяч солдат. Но вся слава всё-таки принадлежит Господу...»
Милость Господа он заслужил. Дэвид Лесли, повидавший все европейские армии в сражениях Тридцатилетней войны, сказал после битвы на Марстонской пустоши, что нынче у Кромвеля лучшие солдаты в Европе. Сам принц Руперт, не имевший причин хвалить безвестного сельского сквайра, с досадой обронил что-то вроде того, что у этого генерала железные рёбра. Его слова разнеслись по всей Англии. Оливера Кромвеля стали именовать железнобоким, а вскоре железнобокими стали именовать и всех солдат, которыми командовал он.
3
Спустя две недели капитулировал Йорк. Весь север Англии оказался в руках парламентской армии. Столь серьёзный успех надлежало развить. Военный совет предложил графу Манчестеру поспешить в погоню за Рупертом. Того же требовал и парламент. Однако Манчестер не пожелал подчиниться ни тому, ни другому. Видимо, он не мог простить сам себе, что бежал с поля битвы при Марстон-Муре. Тем более он не был в силах простить, что полная победа, ещё первая по своему значению и масштабам в этой гражданской войне, была одержана его подчинённым, каким-то выскочкой, Кромвелем.
Он старательно перечислил причины, по которым не мог и не имел права двинуться с места. Во-первых, солдаты нуждались в продолжительном отдыхе, ведь они сражались голодными. Во-вторых, его армию набирали и содержали восточные графства, а они после этой победы могут её распустить. В-третьих, если он пустится в погоню за Рупертом, это может не понравиться означенным графствам и они перестанут содержать его армию, а ведь они с этим справляются куда лучше, чем парламент. В-четвёртых, движение к Честеру нарушит коммуникации, поскольку между ним и Лондоном окажется несколько крепостей, занятых гарнизонами короля.
Одна четвёртая причина была справедлива. Первые три были отчасти надуманы и служили отговорками. Войска разлагались; солдаты переходили из армии в армию, в зависимости от того, какое жалованье в них получали. Генералы завидовали друг другу, ссорились между собой и не желали никому подчиняться, кроме тех, кто в состоянии был им платить. Между ними и представителями военного комитета происходили стычки и бурные сцены. Коменданты крепостей были в раздоре с городскими властями. Любая задержка жалованья рождала среди солдат ропот и смуты. Ресурсы страны истощались затянувшейся гражданской войной. Это приводило мыслящих людей в беспокойство:
