Александр Артищев - Гибель Византии
Через две залы от перехода, в маленькой комнате требовательно зазвонил колокольчик. Двое молодых людей, не снимая одежд расположившихся на ночлег, тут же вскочили на ноги.
— Шестеро, — прислушавшись к звону, произнес один из них.
Не обменявшись больше ни словом, они выскочили в коридор. Один из них сжимал в руке пучок коротких дротиков, другой застёгивал на ходу пояс с торчащими из чехлов рукоятями метательных ножей.
Ничего не подозревая, хассисины шли вдоль коридоров, заглядывая по пути в темные ниши: в любой из них мог притаиться в засаде враг. Вскоре прислужник замычал и начал тыкать пальцем в полоску света из-за поворота галереи.
— Там, там, — он сильно заикался от страха. — Туда мы носили кушанья и питье для турецкого принца.
Хассисины переглянулись.
— Али, ты останешься здесь.
Тот молча кивнул головой. Дальнейшие указания не только не были нужны ему, напротив, они казались бы оскорбительными — не дело для мужчины бестолку множить слова и заставлять себе равных выслушивать их. Он лишь сомкнул посильнее пальцы на тонкой шее мальчугана, искоса без интереса наблюдая, как гаснет жизнь в судорожно бьющемся тельце.
Возле массивных дверей из резного дуба, положив на колени устрашающе-изогнутые мечи, мирно подрёмывали двое стражников в широченных ситцевых шароварах и с белыми тюрбанами на головах. Жизнь одного из них отлетела мгновенно, другой даже не пробовал сопротивляться.
— Где принц, вероотступник? — Сулейман обеими руками держал его за горло и сильно встряхивая, бил головой об стену.
— Говори, если хочешь жить!
— За дверью, внутри, — турок в смертном ужасе закатывал глаза.
— Всё скажу, всё сделаю, только не убивайте!
Он вырвался из цепких пальцев и прижался спиной к двери. Хассисин изловчился и одним ударом снес ему голову. Обезглавленное тело подпрыгнуло, метнуло из перерезанных артерий кровяной выплеск и загребая ногами, тяжело повалилось на пол.
Араб тревожно оглянулся.
— Поторапливайтесь! — прошипел он. — Стража может сбежаться на шум.
Хассисин, чертами и цветом лица похожий на европейца, приблизился к дверям и вытащил из-за пояса лом с изогнутым жалом. Дерево громко затрещало, но замок, несмотря на старания, не поддавался. Все остальные столпились у него за спиной, возбужденно дыша и переминаясь с ноги на ногу.
— Все спокойно? — повернул он к ним голову.
— Да, да, — раздраженно откликнулся вожак, хотя и ему послышался невнятный шум в глубине галереи. — Если что, Али давно подал бы знак.
— Значит, показалось, — взломщик неуверенно пожал плечами и вновь принялся за работу.
Внезапно он дернулся, вцепился пальцами в дерево и стал медленно оседать на пол. Из затылка у него странным выростом торчала рукоять метательного ножа. Сулейман стремительно отскочил в сторону и это спасло ему жизнь: дротик просвистел и вонзился в дверь на уровне его груди.
— Убейте их, — завопил он и с размаху налег на дверь.
Дубовые створки дрогнули от удара, но устояли. Прикрываясь щитами убитых стражников, хассисины бросились на врага, но византийцы, не приняв боя, отступили вглубь галереи.
С третьего удара двери распахнулись.
— Сюда, быстрее, — крикнул вожак.
Первый же, кто проскочил вовнутрь, свалился вниз с разрубленным черепом. Сулейман взревел от ярости и с саблей наголо перепрыгнул через труп товарища.
Муса успел поймать щитом летящий в него нож, но уклониться от дротика уже не смог. Рыча от боли, он укрылся за дверями и выдернув наконечник из плеча, тут же принялся заваливать вход всем, что попадалось под руку. Тем временем Сулейман, вместе с Умаром, последним из шести участников покушения, с двух сторон теснили юношу в просторной ночной рубахе. Несмотря на его отвагу и тяжелый палаш в умелой руке, с ним было покончено быстро.
— Хорошо умер. Как воин, — одобрительно произнес Сулейман, умело отделяя голову от тела. — Что ж, значит царская кровь не всегда жидка.
— Подопри поплотнее двери, — крикнул он Мусе. — Надо выиграть время, чтобы ускользнуть отсюда.
— Постой! — Умар бросился к входу. — Там же Али! Мы не можем бросить его.
— Али не придет, — отрезал вожак. — Ты должен был сам понять это.
Он встряхнул за волосы отсеченную голову и всмотрелся в нее. Затем издал глухой вскрик, плюнул ей на щеку и принялся энергично тереть. Это удивило двух остальных хассисинов.
— Что ты делаешь, Сулейман? Зачем ты плюешь в лицо принца?
— Это не принц, — горестно произнес вожак. — Нас перехитрили!
Умар подскочил к нему, выхватил голову и приблизил ее к глазам. Кожа под размазанными полосками крови на левой щеке была чиста, без единого намёка на родимое пятно. Хассисин разжал пальцы и бессильно опустился на пол.
— Нас перехитрили, — повторил он слова главаря.
И тут же принялся затравлено озираться.
— Надо уходить отсюда.
Он вскочил на ноги, подбежал к окну, пинком распахнул ставни и свесился вниз, высматривая землю. Площадка под окном была густо утыкана острыми кольями.
— Нам некуда бежать, — возразил Сулейман. — Вернуться к султану с пустыми руками?
Он переложил саблю в правую руку. За забаррикадированными дверями все громче слышались встревоженные голоса и топот ног.
— Приготовимся к смерти, братья.
Сириец не находил себе места от беспокойства. Как зверь в клетке, он ходил из угла в угол и не мог остановиться, хотя боль от раны жгла ногу огнем. Часами, преклонив здоровое колено, возносил молитвы, затем покидал палатку и до рези в глазах всматривался в сторону, откуда должны были появиться его товарищи. Вопреки здравому смыслу, его мучило чувство вины за то, что он не с ними, за то, что он остался в стороне в столь трудный и ответственный для братства час. Прошли почти сутки, но от ушедших в город хассисинов не было ни весточки.
В середине следующего дня за ним пришли стражники Караджа-бея.
— Пойдешь с нами, — угрюмо бросил старший.
Сириец безропотно повиновался. Вскоре он, опираясь на костыль, предстал перед сидящим в седле бейлер-беем. Вельможа, раздающий указания гонцам, медленно повернул к нему голову.
— Что скажешь, борец за веру? — брезгливо осведомился бей. — Где твои собратья по ремеслу?
Хассисин подавил в себе злобу и насупился.
— Я знаю не больше тебя, светлейший, — резко ответил он.
Караджа-бей согласно покачал головой.
— Пожалуй, я склонен поверить этому. Но хочу порадовать тебя: мне только что принесли послание, которое поутру нашли подброшенным неподалеку от шатра султана. Я хочу, чтобы ты прочел нам его.
— Я не умею читать, — возразил хассисин.
— Это письмо тебе нетрудно будет прочесть.
Бей щелкнул пальцами. Один из воинов приподнял лежащий рядом с ним мешок и вывалил содержимое к ногам сирийца. Хассисин подавил вскрик и медленно опустился на колени.
— Почему ты не читаешь нам его вслух? — продолжал глумиться бей. — Оно же короткое — буквы можно сосчитать по пальцам.
Стража, как могла, принялась подыгрывать хозяину.
— Спасибо грекам, избавили нас от лишних хлопот, — рослый сотник смотрел на пашу, ожидая похвалы за свою находчивость.
— Какая честность! — громко восхищался другой. — До последней штучки вернули то, что им не принадлежит.
— А зачем грекам эти шесть голов? У них что, собственных баранов мало?
— Нужно ли было ходить так далеко? Могли бы перерезать друг другу глотки там, в своих холодных пещерах.
Хассисин не слышал оскорблений. Он на коленях ползал в пыли, поочередно брал в руки бурые от высохшей крови головы, выстраивал в ряд, звал по именам, гладил жесткую поросль волос. Затем обратил лицо к небесам и подвывая от скорби, затянул прощальную песнь.
Паша презрительно скривился и похлопал жеребца по шее.
— Забирай свою падаль и проваливай, — заявил он. — Не забудь явиться к ногам эмира и вместе с этим мешком передать ему наилучшие пожелания от повелителя нашего, султана Мехмеда.
Он помолчал и добавил:
— За твои хвастливые слова я самолично содрал бы с тебя шкуру. Но ты не заслуживаешь подобной чести. Пошел прочь, смердящий пес!
Хассисин взревел и подобно дикой кошке бросился на пашу. Однако охрана была начеку: волосяной аркан тут же обвился вокруг его шеи, в грудь и в плечи упёрлось сразу несколько копий. Еще некоторое время богатырь боролся, разбрасывая в стороны обступивших его людей, пока один из стражников не нанёс саблей удар, до основания шеи разрубивший ему череп.
— Будет собакам пожива, — буркнул юзбаши, заботливо обтирая тряпочкой клинок.
ГЛАВА XXXII
Визирь приостановил жеребца, оперся об услужливо подставленное плечо конюха и поддерживаемый под руки, медленно опустился на землю. Почтенный возраст, до которого редко удавалось дожить его предшественникам, все чаще напоминал о себе: проведя большую часть дня в седле, на осмотре передовых позиций войск, а затем и на совете у султана, Халиль-паша ощущал себя разбитым и вымотанным до предела.
