Александр Артищев - Гибель Византии
Советники отвесили поклоны и удалились.
Оставшись один, Мехмед вскочил с трона и забегал по зале, возбужденно приплясывая и потирая руки.
— Эти семеро просто находка! Кому как не им отыскать отщепенца? Молись своим новым богам, Орхан! Хассисины непременно разыщут тебя, распластают на земле и выпустят кровь, как из жертвенного барана!
В ночь того же дня сириец проник за стены Константинополя. Переодетый в платье горожанина, он беспрепятственно миновал турецкие заставы и приблизился к кромке рва.
Там, на дне, уже вовсю кипела работа. Жители города, вооруженные мотыгами, лопатами и баграми, спешно очищали углубление от сброшенных осаждающими накануне бревен, связок хвороста, корзин с землей и прочего мусора. Лазутчик выбрал место, еще не охваченное работами и с помощью веревки бесшумно спустился на дно. Взвалив на плечо одну из корзин, он поспешил, спотыкаясь о кочки, к подъемной платформе и сбросил на нее свой груз. Спустя некоторое время доверху полный поддон задрожал и чуть накренясь, поплыл вверх, шурша канатами на густо смазанных жиром вращательных барабанах. На крепостном валу другая часть рабочих быстро опорожнила его и, вновь опустив платформу в ров, принялась сооружать из поднятых со дна рва материалов заграждение возле пробитой пушками бреши.
Чтобы не привлекать внимания, сириец, подобно прочим, работал не покладая рук. На исходе ночи, когда серповидный диск луны поблек и начал угасать, он зашвырнул мотыгу на одну из платформ, перескочил через борт и присел на корзину с землей, широко улыбаясь ничего не подозревающим горожанам. Платформа начала медленно подниматься, люди в ней смолкли и затаились. Однако ожидаемого обстрела не последовало: турецкий лагерь крепко спал.
Горожане возвращались в Константинополь через несколько незамурованных калиток. Эти узкие проходы в толще стен, защищенные дверцами из дубового тёса в вершок толщиной, обшитых к тому же с внешней стороны железным листом, способны были выдержать даже удар пушечного ядра. Они служили для сообщения между оборонительными ярусами укреплений и были незаменимы при неожиданных вылазках в тыл врага. В перерывах между штурмами калитки использовались, как и в данном случае, для очистки рва от сброшенных в него засыпных материалов.
Пригибая головы, городские жители поочередно входили в узкий, похожий на тоннель, проём калитки. Приглушенные разговоры и смешки эхом отражались от стен, порой лопаты и мотыги звонко стукались о камни, толкали впереди идущих под руку или в спину. Сириец был общителен и многословен. Его греческая речь, хотя и испорченная чужеземным выговором, не привлекала внимания — люди слишком устали для подозрений. Да и потом, редкий город в то время мог сравниться с Константинополем пестротой и разноязычием населения.
Когда последний из рабочих миновал проход, один из двух стражников аккуратно запер дверцу на тяжелый засов и для верности укрепил ее подпоркой.
— Пошли и мы, Николай, — проговорил он, не в силах сдержать раздирающей рот зевоты. — Честно отстояли всю ночь на ногах, не грех теперь и вздремнуть до полудня.
— Погоди, — его напарник кончил подсчитывать черточки на навощенной дощечке и озадаченно сморщил лоб.
— Что-то тут не сходится. Получается так, что вошло в город на одного человека больше, чем вышло. Как это понимать, Захарий?
Первый стражник развеселился.
— Говорил же тебе, дуралею, что премудрости счета не для твоей головы. Так нет же, ты торопился выставить себя грамотным перед бригадиром. Пошли-ка лучше в корчму, смочим глотки перед сном.
— Нет, — заупрямился Николай, — я уверен, что не ошибся. Вот смотри: сорок три черточки отмечено при входе. Так? А на выходе было на одну меньше.
Захарий демонстративно пожал плечами.
— Ну и что? Какой-нибудь работяга вышел из одной калитки, вернулся через другую. Может так ему к дому ближе. А ты забиваешь себе голову разной ерундой, носишься со своими табличками, как примерный школяр.
Он от души, с хрустом, потянулся.
— Ну беги, докладывай бригадиру. Эта партия землекопов еще не успела уйти далеко. А я пошел отдыхать. Вся спина свербит от железа. Жду не дождусь, когда скину с себя эту кольчугу.
Он положил копье на плечо и беззаботно насвистывая, отправился в город. Второй стражник, немного поколебавшись, махнул рукой и поспешил вслед за напарником.
Оказавшись в центре города, хассисин ни на мгновение не оставался бездеятельным. Он заговаривал с мастеровыми и солдатами, заводил мимолетную дружбу с уличными торговцами и коробейниками, щедро раздавал медную мелочь бродягам и попрошайкам. К концу дня, выведав почти всё, он уже крутился возле ограды Вуколеонского дворца. Стараясь не привлекать внимания, он часами наблюдал за перемещениями дворцового караула, за сменой стражи у въездных ворот и боковых калиток.
С наступлением темноты улицы быстро пустели. Спешащие по домам горожане не удостаивали взглядом загулявшего и явно нетрезвого мастерового, который что-то бормоча себе под нос, брёл вдоль ограды заплетающейся походкой. Дождавшись ночи, лазутчик перемахнул через изгородь парка и прячась за деревьями и кустами, быстрыми перебежками направился к одному из входов во дворец. Там он, укрывшись под специально припасенным куском серой ткани, полностью смазавшим в темноте очертания его фигуры, еще раз тщательно отмерил промежутки времени между сменами караула, проследил маршрут движения патрулей. И возблагодарив Аллаха за отсутствие в парке сторожевых собак, обмануть которых было бы несравненно сложнее, чем людей, покинул пределы Вуколеона.
Уйти из Константинополя в ту же ночь он не решился: на улицах патрулировала конная стража, да и риск попасться на глаза крепостному дозору был велик. Поэтому, проведя остаток ночи и часть следующего дня в бодрящем сне, он с наступлением сумерек влился в группу горожан, направляющихся на еженощную расчистку рва. Никем не примеченный, он был вместе с остальными выпущен за крепостную стену. Помахав для вида лопатой, он через некоторое время, якобы по нужде, удалился в сторону. Бегло осмотрелся вокруг, затем, используя два кинжала для опоры рук, принялся быстро карабкаться вверх на противоположную от крепости стену рва. И тут удача впервые изменила хассисину: из-под его ноги вырвался и покатился вниз большой ком сухой земли.
Среди горожан послышались встревоженные голоса:
— Слышали шум?
— Где? В какой стороне?
— Смотрите! Вон там, там!
Землекопы бросились на крик.
— Кто-то сбежал?
— Вот он, я его вижу!
Град камней полетел в сторону беглеца.
— Смерть дезертиру!
Хассисин уже добрался до кромки рва.
— Презренные гяуры! — он звучно сплюнул вниз.
Но тут же охнул, присел на корточки и схватился за правую ногу. Через мгновение он уже мчался вперед, пытаясь бросками из стороны в сторону уклониться от стрел городской стражи. Отбежав на безопасное расстояние, лазутчик сел на землю и скрипя от боли зубами, обломил зазубренный кончик стрелы. Осторожно извлёк древко из голени, оторвал рукав куртки и сильно перетянул рану. Кровотечение, несмотря на перевязку, не останавливалось, и он, хромая на каждом шаге, чувствуя, что силы быстро покидают его, поспешил по направлению к лагерю.
— Я был везде и выведал всё, что нужно было знать.
Хассисин был горд собой и не считал нужным скрывать это. Широкое лицо наёмного убийцы светилось довольством, обнажая в улыбке два ряда крупных желтых зубов.
— Видел ли ты Орхана? — допытывался Караджа-бей.
— Да, светлейший. Принц со своей свитой прошествовал в двух десятках шагов от меня и скрылся за оградой замка, именуемого греками Вуколеоном.
— Почему же ты сразу не убил его? Побоялся смерти?
Хассисин презрительно усмехнулся и покачал головой. В знак особой милости он сидел перед османскими сановниками на маленькой скамеечке, поврежденная нога с повязкой ниже колена была заботливо уложена на подушку. Остальные члены секты молча стояли у него за спиной.
— В одиночку я даже не смог бы приблизиться к принцу. Убить же наверняка мешала кольчуга на его груди.
Он вновь усмехнулся.
— Но если я и сделал бы это, то кто бы сообщил радостную весть султану? Кто свидетельствовал бы за меня?
Бей открыл было рот для следующего вопроса, но тут же передумал. Неожиданная мысль настолько потрясла его, что некоторое время он молча не сводил широко раскрытых глаз с визиря.
— Что стряслось, бейлер-бей? — недовольно осведомился тот. — Ты смотришь на меня, как на дух давно почившего предка.
— Мне только что пришло в голову…, - медленно произнес паша и не окончив фразы, обратился к хассисину. — Ответь, могли бы вы вместо Орхана подобраться к греческому царю?
Сириец поклонился.
