Александр Артищев - Гибель Византии
— Мне казалось, паша, что мы отложили недоигранную партию, — с иронией в голосе произнёс визирь. — Или я ошибаюсь?
— Наверное, я неудачно выразился, — смешался бей. — Просто шахматное поле всегда напоминало мне поле битвы.
— Не тебе одному, друг мой, — визирь начал терять терпение. — Отнюдь. Но неужели это всё, что ты желал сказать мне?
— Нет. Пребывая в беспокойстве, я решился на рискованный шаг.
Визирь слегка повел головой.
— Какой же?
— Мною было отправлено послание к эмиру Египта…..
— Только как от частного лица к частному лицу, — поторопился он продолжить, заметив выражение лица собеседника.
— Что было в том послании?
— Просьба о дружеском совете.
Халиль-паша молча выжидал.
— Я интересовался, как в государстве эмира мамлюков Сайф ад-дин Ахмеда устраняют опасность в лице незаконных претендентов на престол.
Визирь мгновенно утратил интерес к разговору. Он даже деланно зевнул и отвернулся в сторону.
— Мои слова разочаровали мудрейшего?
— Да. Возможно ты запамятовал, паша, но нами, верными слугами султана, не раз предпринимались попытки заполучить в свои руки Орхана. Или, хотя бы, только его голову. Не было никакой необходимости демонстрировать перед эмиром наши неудачи. Он ревнует к военной мощи нашего государства и будет рад в невыгодном свете представить эту ситуацию.
Некоторое время они молчали.
— Помнит ли визирь о некоторых людях, именующих себя хассисинами? — вновь заговорил Караджа-бей.
Визирь недоуменно взглянул на него.
— Что-то припоминаю. Какая-то секта?
— Некогда весьма могущественная. Более столетия назад она пришла в упадок и с тех пор влачит жалкое существование. Остатки ее приверженцев перебрались в Каир, где и находятся сейчас при дворе эмира Египта.
Халиль-паша пренебрежительно махнул рукой.
— Забудь о них. Хассисины пережили свой век.
Он сухо рассмеялся.
— Я вспомнил: они вдыхают дым гашиша, когда совершают намаз. Глупцы убеждены, что это приближает их к Аллаху. Этак, пожалуй, каждый пастух, наглотавшись дыма, может возомнить себя Пророком!
— Оставим на время их ложное понимание ислама. Хочу напомнить тебе о другом. Многие поколения этих людей воспитывались в предельной преданности воле своих духовных наставников, в ненависти к любому другому вероучению. В своём фанатизме они доходили до крайности: по первому знаку муфтия бросались в костер или в пропасть вниз головой. Но не это нас интересует….
— Да, да, паша. Это нас совершенно не интересует.
— Часть этих людей совершенствовалась в устранении из жизни неугодных их братству вождей.
Лицо верховного министра посуровело.
— Опасная секта. Мне остаётся только дивиться недальновидности эмира, пригревшего у себя под боком фанатиков-цареубийц. Венценосные головы неприкосновенны для простых смертных, пусть даже это головы врагов.
— Я полностью согласен с тобой, мудрейший. На совести хассисинов немало темных дел. Они осмеливались посягать даже на прославленного предводителя правоверных, сокрушителя христиан, Салах ад-дина Юсефа, прозванного своими врагами Саладином. Лишь случай, отвага сатрапов и крепкие доспехи спасли жизнь человеку, возродившего угасающий было боевой дух ислама!
Визирь нетерпеливо повёл плечом и паша поторопился продолжить.
— В своем послании я посетовал на вероломство христиан, готовых на любую подлость чтобы ограничить распространение заветов Пророка. Обрисовал все тяготы братоубийственной смуты, в которую ввергнет Анатолию, и не только ее, появление самозванца. Вскользь упомянул о некогда прославленном…. кхм…. мастерстве хассисинов. И в заключении пожелал эмиру долгих лет царствования.
— Вероятно, ответ на столь учтивое письмо не заставил себя долго ждать?
— Некоторое время спустя гонец Сайф ад-дин Ахмеда вручил мне письмо от своего господина. Гонца сопровождали семеро воинов.
— И эти семеро — члены секты?
— Да, мудрейший.
— Ты умеешь выжидать и хранить молчание.
Бей не ответил.
— Где сейчас хассисины?
— Здесь, за порогом твоего шатра.
Визирь хлопнул в ладоши.
— Найди семерых воинов, прибывших с пашой и приведи их сюда, — приказал он явившемуся на зов начальнику охраны.
Вскоре дверь шатра распахнулась и в помещение, сопровождаемые стражей, вошли семеро. Приблизившись на десять шагов, они разом преклонили колени и прижавшись лбами и ладонями к ковру, замерли так в долгом поклоне. Визирь жестом отпустил стражу и перевел взгляд на чужеземцев. Сизые, свежевыбритые затылки хассисинов плавно переходили в мощные, кажущиеся короткими из-за обилия мышц шеи и далее — в широкие и покатые, как у ярмарочных борцов плечи.
— Они согласны служить нам? — тихо спросил визирь.
— Почему бы нет? — пожал плечами бейлер-бей. — Деньги нужны их секте. Да и потом, я думаю, они не прочь возродить свою почти уже похороненную славу.
— Встаньте! — приказал Халиль-паша.
Хассисины поднялись с колен и сложили руки на груди.
Что-то неуловимо общее роднило их, как братьев. Вызывалось ли сходство одинаковым выражением лиц, как бы вытесанных из грубого камня, или причиной тому была непреклонная решимость, сквозившая в каждом их нарочито медленном движении, а может бесстрастный, покрытый ледяной поволокой взгляд делал их похожими на близнецов — этого визирь определить не мог.
— Вы и есть те самые знаменитые борцы за веру?
В глубине души визирь уже сожалел, что отпустил стражу. Хотя ирония свободно звучала в его словах, вид этой молчаливой семерки вызвал у него чувство тревоги и смутное беспокойство.
— Да, господин, — отвечал тот, чьё поведение выдавало в нем вожака, а цвет кожи и своеобразный выговор — уроженца Сирии.
— Мы есть те, кому предназначено убирать препятствия на пути несущих знамя истинной веры.
Халиль-паша усмехнулся.
— Сильно сказано. Но я не уверен, в состоянии ли вы устранить некую помеху с пути владыки нашего, султана Мехмеда.
— Не много в мире найдется задач, которые были бы нам не по плечу, — возразил сириец.
— Если ты держишь ответ за свои слова, мы прямо сейчас отправимся просить приёма у султана.
— Мы готовы, — ответил за всех вожак.
Нетрудно было предположить, какое впечатление произвела на Мехмеда весть о нахождении в лагере наёмных убийц.
Убранный золотыми лентами шатер окружило плотное кольцо янычар; два десятка испытанных на верность стражей с саблями наголо расположились возле трона султана; у входа в шатер стояли с луками наизготовку самые искусные стрелки.
Вся охрана не спускала глаз с хассисинов, стоящих перед троном и хладнокровно игнорирующих почести, оказываемые их ремеслу.
— Я ни о чем не просил своего царственного собрата, — высокомерно заявил Мехмед Халиль-паше. — Все должны знать, что хассисины находятся здесь по приглашению одного из моих сатрапов. И хотя переговоры бейлер-бея с эмиром Египта я считаю дерзостными по отношению к моим семейным делам, я прощаю ему эту ошибку.
Караджа-бей низко поклонился.
— Хассисинам же, — громко повторял Саруджа-паша слова султана, — мы повелеваем: проникнуть в осажденный город, выследить укрывшегося там сводного брата повелителя нашего, изменника веры и престола принца Орхана, уговорами или силой принудить его явиться в лагерь и припасть к стопам всемилостивейшего султана. Если же принц заупрямится, или сатрапы ромейского царя попытаются воспрепятствовать воле султана, хассисинам надлежит доставить к ногам повелителя корзину с головой мятежного принца.
— Ясна ли вам речь султана? — спросил визирь.
— Да, господин, — в один голос ответили семеро.
— За мертвого принца султан платит столько же, как и за живого, — предупредил Шахаббедин.
— Мы просим пять дней на выполнение приказа, — произнес сириец.
— Повелитель даёт вам три дня, — отрезал визирь. — Если к этому сроку задание окажется невыполненным, к эмиру с выражениями признательности доставят ваши головы.
— В корзине, — непонятно к чему уточнил Караджа-бей.
— На всё воля Аллаха! — вожак не повел и бровью. — Мы находим эти условия справедливыми. Однако отпущенный срок невелик и потому мы покорнейше просим соизволения султана удалиться. Нам необходимо как можно лучше подготовиться к выполнению поручения, чтобы вызвать не гнев, а милость султана.
Мехмед кивнул. Хассисины низко поклонились и пятясь назад, покинули шатер. Вслед за ними гуськом потянулись лучники и янычары.
Султан благосклонно взглянул на советников.
— Не сомневаюсь, вами двигали добрые намерения. Но впредь любой важный шаг, предпринятый без моего ведома, я сочту за проявление своеволия. Ступайте!
