Болеслав Прус - Фараон
Святой Ментесуфис, помощник Херихора, хорошо знавший военное дело, не мог надивиться на Рамсеса.
— Вам известно, святые братья, — говорил Ментесуфис Сэму и Мефресу, — что я не люблю наследника с тех пор, как обнаружил в нем злобу и коварство, но — да будет Осирис мне свидетелем, — юноша этот — прирожденный полководец. Скажу вам нечто невероятное: мы подтянем свои силы к границе на три-четыре дня раньше, чем можно было ожидать. Ливийцы уже проиграли войну, хотя еще не слышали свиста нашей стрелы!
— Тем более опасен для нас такой фараон, — заметил Мефрес со стариковским упрямством.
К вечеру шестого дня месяца атир царевич Рамсес принял ванну и объявил штабу, что завтра за два часа до восхода солнца они выступают.
— А теперь я хочу выспаться, — закончил он.
Но сделать это было труднее, чем сказать.
По всему городу разгуливали солдаты, а рядом с дворцом стоял лагерем полк, где они ели, пили и распевали песни, ничуть не помышляя об отдыхе.
Рамсес ушел в самую отдаленную комнату, но и там его поминутно беспокоили: прибегал какой-нибудь офицер с маловажным докладом или за приказом, который мог быть дан на месте командиром полка; приводили шпионов, которые не сообщали ничего нового; являлись знатные господа с ничтожными отрядами, предлагая услуги в качестве добровольцев; приходили финикийские купцы, желавшие получить новые поставки для армии, и поставщики с жалобой на вымогательство военачальников.
Не было также недостатка в прорицателях и астрологах, которые предлагали царевичу перед битвой составить гороскоп, в магах, предлагавших надежные амулеты против стрел и снарядов. Все эти люди без доклада врывались в комнату наследника: каждый из них считал, что судьбы войны в его руках и что это дает ему право свободного доступа к главнокомандующему.
Наследник терпеливо выслушивал всех. Но когда вслед за астрологом ворвалась к нему одна из женщин с претензией, что Рамсес, очевидно, больше не любит ее, так как не пришел к ней проститься, а через четверть часа за окном раздался плач других, — он не выдержал и позвал Тутмоса.
— Посиди здесь в комнате и, если хватит охоты, утешай женщин моего дома. А я спрячусь где-нибудь в саду, иначе я не засну и буду утром похож на мокрую курицу.
— А где мне искать тебя в случае надобности?
— Нигде, — засмеялся наследник, — я сам найдусь, когда заиграют подъем.
Сказав это, царевич накинул на себя длинный плащ с капюшоном и убежал в сад.
Но и в саду бродили солдаты, поварята и другая прислуга, потому что на всей дворцовой территории порядок был нарушен, как обычно бывает перед походом. Заметив это, Рамсес свернул в самую глухую часть парка, нашел там обвитую виноградом беседку и с наслаждением бросился на скамью.
— Здесь-то уж не найдут меня ни жрецы, ни бабы, — пробормотал он.
И в одно мгновение заснул как убитый.
Финикиянка Кама уже несколько дней чувствовала себя нездоровой. К нервному раздражению присоединилось какое-то странное недомогание и боль в суставах. Кроме того, она чувствовала зуд в лице, особенно на лбу, над бровями.
Эти незначительные признаки заболевания до того встревожили ее, что она уже не думала о том, что ее убьют, и целыми днями сидела перед зеркалом, приказав служанкам делать, что им угодно, но только не беспокоить ее. Она не думала теперь ни о Рамсесе, ни о ненавистной Сарре, а пристально разглядывала какие-то пятна на лице, которых чужой глаз даже не заметил бы.
— Пятна… да, пятна… — шептала она про себя в испуге. — Два, три… О Ашторет! Ведь ты не захочешь так покарать свою жрицу. Лучше смерть… Впрочем, что за глупости? Когда я потру лоб пальцами, пятна становятся краснее. Должно быть, меня укусило какое-то насекомое или я умастила лицо несвежим маслом; умоюсь, и до завтра все пройдет…
Но назавтра пятна не исчезли.
Кама позвала служанку.
— Погляди на меня, — сказала она ей, пересев в более темный угол. — Посмотри… — повторила она взволнованно. — Ты видишь на моем лице какие-нибудь пятна?.. Только не подходи близко!..
— Я ничего не вижу, — отвечала невольница.
— Ни под левым глазом… ни над бровями?.. — спрашивала Кама, все больше раздражаясь.
— Соблаговоли, госпожа, повернуть свое божественное лицо к свету, — попросила служанка.
Это предложение привело Каму в бешенство.
— Вон отсюда, негодная, — крикнула она, — и не показывайся мне на глаза!
Когда служанка убежала, ее госпожа бросилась к туалету и, открыв какие-то банки, нарумянила себе кисточкой лицо.
Под вечер, чувствуя боль в суставах и мучительное беспокойство, Кама велела позвать лекаря. Когда ей доложили о его приходе, она опять поглядела на себя в зеркало, в припадке безумия бросила его на пол и со слезами стала кричать, что лекарь не нужен.
Шестого атира она весь день ничего не ела и не хотела никого видеть. Когда стемнело и в комнату вошла невольница со светильником, Кама бросилась на ложе и закутала голову покрывалом. Приказав невольнице поскорее уйти, она села в кресло, подальше от светильника, и провела несколько часов в полудремотном оцепенении.
«Нет никаких пятен, — думала она, — а если и есть, то не те… Это не проказа!..»
— О боги!.. — вдруг закричала она, падая ниц. — Не может быть, чтобы я… Спасите меня!.. Я вернусь в святой храм… я искуплю свой грех всей жизнью…
Потом снова успокоилась.
«Нет никаких пятен… Вот уже несколько дней, как я натираю себе кожу, она и покраснела… Откуда это может быть!.. Слыханное ли дело, чтобы жрица, женщина наследника престола, заболела проказой! О боги!.. Этого никогда не было, с тех пор как свет стоит!.. Она поражает только рыбаков, каторжников и нищих евреев. Ах, эта подлая еврейка! Пусть боги покарают ее этой болезнью!»
В эту минуту в окне ее комнаты, которая была на втором этаже, мелькнула чья-то тень. Потом послышался шорох, и в комнату прыгнул… царевич Рамсес…
Кама остолбенела. Но вдруг схватилась за голову, и в глазах ее отразился беспредельный ужас.
— Ликон, — пролепетала она. — Ликон, ты здесь? Ты погибнешь! Тебя ищут…
— Знаю, — ответил грек с презрительным смехом, — за мною гонятся все финикияне и вся полиция фараона. И все же я у тебя, а только что был у твоего господина.
— Ты был у наследника?
— Да, в его собственной опочивальне. И оставил бы в груди Рамсеса кинжал, если бы злые духи не унесли его куда-то… Должно быть, твой любовник пошел к другой женщине…
— Чего тебе надо здесь? Беги! — шептала Кама.
— Только с тобой! На улице ждет колесница, мы домчимся в ней до Нила, а там моя барка.
— Ты с ума сошел. Весь город и все дороги полны солдат…
— Поэтому-то мне и удалось проникнуть во дворец. И нам легко будет уйти незамеченными. Собери все драгоценности. Я сейчас вернусь за тобой…
— Куда же ты идешь?
— Поищу твоего господина, — ответил он. — Я не уйду, не оставив ему памяти по себе…
— Ты с ума сошел!
— Молчи! — воскликнул он, бледнея от ярости. — Ты еще будешь его защищать…
Финикиянка задумалась, сжав кулаки, в глазах ее сверкнул зловещий огонь.
— А если ты не найдешь его? — спросила она.
— Тогда я убью несколько спящих солдат, подожгу дворец… Да… я и сам не знаю, что сделаю… Но память по себе я оставлю… без этого я не уйду!
В больших глазах финикиянки была такая злоба, что Ликон удивился.
— Что с тобой? — спросил он.
— Ничего. Слушай, ты никогда не был так похож на наследника, как сейчас. Самое лучшее, что ты можешь сделать…
Она нагнулась к его уху и стала шептать.
Грек слушал с изумлением.
— Женщина, — сказал он, — злейшие духи говорят твоими устами. Да, пусть на него падет подозрение.
— Это лучше, чем кинжал, — ответила она со смехом, — не правда ли?
— Мне такое никогда не пришло бы в голову! А может быть, лучше обоих?
— Нет, пусть она живет. Это будет моя месть.
— Ну и жестокая же у тебя душа! — прошептал Ликон. — Но мне это нравится. Мы расплатимся с ним по-царски.
Он бросился к окну и исчез. Кама, забыв о себе, чутко прислушивалась.
Не прошло и четверти часа после ухода Ликона, как со стороны чащи смоковниц донесся пронзительный женский крик. Он повторился несколько раз и умолк. Вместо ожидаемой радости Каму охватил ужас. Она упала на колени и безумными глазами вглядывалась в темноту сада.
Внизу послышались чьи-то бегущие шаги, и в окне опять появился Ликон в темном плаще. Он порывисто дышал, и руки у него дрожали.
— Где драгоценности? — спросил он сдавленным голосом.
— Оставь меня, — ответила она.
Грек схватил ее за горло.
— Несчастная, — прошептал он, — ты не понимаешь, что не успеет солнце взойти, как тебя посадят в темницу и через несколько дней задушат.
— Я больна…
— Где драгоценности?
— Под кроватью…
Ликон прыгнул в комнату, схватил светильник, достал из-под кровати тяжелую шкатулку, накинул на Каму плащ и потащил ее за собой.
