Болеслав Прус - Фараон
— Оставь меня, — ответила она.
Грек схватил ее за горло.
— Несчастная, — прошептал он, — ты не понимаешь, что не успеет солнце взойти, как тебя посадят в темницу и через несколько дней задушат.
— Я больна…
— Где драгоценности?
— Под кроватью…
Ликон прыгнул в комнату, схватил светильник, достал из-под кровати тяжелую шкатулку, накинул на Каму плащ и потащил ее за собой.
— Бежим! Где дверь, через которую ходит к тебе… этот… твой господин?
— Оставь меня…
— Вот как! Ты думаешь, что я тебя здесь оставлю? Сейчас ты мне нужна так же, как собака, потерявшая чутье… но ты должна пойти со мной… Пусть твой господин узнает, что есть кто-то получше его. Он похитил у богини жрицу, а я заберу у него возлюбленную…
— Но говорю тебе, что я больна…
Грек выхватил из-за пояса кинжал и приставил ей к горлу. Она вздрогнула и прошептала:
— Иду, иду…
Через потайную дверь они выбежали из павильона. Со стороны дворца до них доносились голоса солдат, сидевших вокруг костров.
Между деревьев мелькали огни факелов, мимо то и дело пробегал кто-нибудь из челяди наследника. В воротах их задержала стража.
— Кто идет?
— Фивы, — ответил Ликон.
Они беспрепятственно вышли на улицу и скрылись в переулках квартала, где жили чужеземцы.
За два часа до рассвета в городе раздались звуки рожков и барабанов.
Тутмос еще крепко спал, когда царевич стащил с него плащ и крикнул с веселым смехом:
— Вставай, недремлющий военачальник! Полки уже тронулись!
Тутмос присел на кровати и стал протирать заспанные глаза.
— А, это ты, государь? — спросил он, зевая. — Ну как выспался?
— Как никогда, — ответил Рамсес.
— А мне бы еще поспать.
Оба приняли ванну, надели кафтаны и полупанцири и сели на коней, которые рвались из рук стремянных.
Вскоре наследник с небольшой свитой покинул город, опережая на дороге медленно шагавшие колонны. Нил сильно разлился, и царевич хотел присутствовать при переправе войск через каналы и броды.
Когда солнце взошло, последняя повозка была уже далеко за городом, и достойный номарх Бубаста заявил своим слугам:
— Теперь я лягу спать, и несдобровать тому, кто меня разбудит до ужина. Даже божественное солнце отдыхает каждый день, а я не ложился с первого атира.
Но не успел он отдать приказание, как пришел полицейский офицер и попросил принять его по особо важному делу.
— Чтоб вас всех земля поглотила! — выругался вельможа. Однако велел офицеру войти и недовольно спросил: — Неужели нельзя было подождать? Ведь Нил еще не убежал…
— Случилось большое несчастье, — сказал полицейский офицер. — Убит сын наследника престола.
— Что? Какой? — вскричал номарх.
— Сын еврейки Сарры.
— Кто убил? Когда?
— Сегодня ночью.
— Кто же это мог сделать?
Офицер развел руками.
— Я спрашиваю, кто убил? — повторил номарх, скорее испуганный, чем возмущенный.
— Господин мой, изволь сам произвести следствие. Уста мои отказываются повторить то, что слышали уши.
Номарх пришел в ужас. Он велел привести слуг Сарры и послал за верховным жрецом Мефресом. Ментесуфис, как представитель военного министра, отправился с царевичем в поход.
Явился удивленный вызовом Мефрес. Номарх рассказал ему об убийстве ребенка и о том, что полицейский офицер не решается повторить показания свидетелей.
— А свидетели есть? — спросил верховный жрец.
— Ожидают твоего приказа, святой отец.
Ввели привратника Сарры.
— Ты знаешь, — спросил номарх, — что ребенок твоей госпожи убит?
Человек грохнулся наземь.
— Я даже видел честные останки младенца, которого ударили о стену, и удерживал нашу госпожу, когда она с криком бросилась в сад.
— Когда это случилось?
— Сегодня после полуночи. Сейчас же после прихода к нашей госпоже царевича, — ответил привратник.
— Как, значит, царевич был ночью у вашей госпожи? — спросил Мефрес. — Странно, — шепнул он номарху.
Вторым свидетелем была кухарка Сарры, третьим прислужница. Обе утверждали, что после полуночи царевич поднялся в комнату их госпожи. Он пробыл там недолго, потом выскочил в сад, а вслед за ним с ужасным криком выбежала Сарра.
— Но ведь царевич всю ночь не выходил из своей спальни во дворце! — сказал номарх.
Полицейский офицер покачал головой и заявил, что в прихожей ожидает несколько человек из дворцовой прислуги.
Их позвали. Из вопросов, заданных Мефресом, выяснилось, что наследник не спал во дворце. Он покинул свою спальню до полуночи и ушел в сад. Вернулся он с первой побудкой.
Когда увели свидетелей и оба сановника остались одни, номарх со стоном бросился на пол и заявил Мефресу, что тяжело болен и готов скорее лишиться жизни, чем вести следствие. Верховный жрец был чрезвычайно бледен и взволнован. Он возразил, однако, что дело необходимо расследовать, и именем фараона приказал номарху отправиться вместе с ним к жилицу Сарры.
До сада наследника было недалеко, и оба сановника скоро прибыли на место преступления.
Поднявшись в комнату, они увидели Сарру, стоявшую на коленях перед колыбелью и словно кормящую ребенка грудью. На стене и на полу багровели кровавые пятна.
Номарх почувствовал такую слабость, что вынужден был присесть. Мефрес же был невозмутим. Он подошел к Сарре, дотронулся до ее плеча и произнес:
— Госпожа, мы явились сюда от имени его святейшества…
Сарра порывисто вскочила на ноги и закричала душераздирающим голосом:
— Будьте прокляты! Вам хотелось иметь израильского царя? Вот он — ваш царь! О, зачем я, несчастная, послушалась ваших предательских советов.
Она зашаталась и со стоном припала к колыбели.
— Мой сынок… мой маленький Сети… Такой был красивый, такой умненький… Уже тянулся ко мне ручонками… Яхве, — крикнула она, — верни мне его, ведь ты все можешь!.. Боги египетские, Осирис… Гор… Исида… ведь ты сама была матерью! Не может быть, чтобы в небесах никто не услышал моей мольбы… Такая крошка… Гиена и та сжалилась бы над ним.
Верховный жрец помог ей подняться. Комнату заполнила полиция и прислуга.
— Сарра, — сказал верховный жрец, — от имени его святейшества фараона, владыки Египта, предлагаю тебе и повелеваю ответить, кто убил твоего сына?
Она смотрела в пространство, как безумная, водя рукою по лбу. Номарх подал ей воды с вином, а одна из женщин брызнула на нее уксусом.
— От имени его святейшества, — повторил Мефрес, — повелеваю тебе, Сарра, назвать имя убийцы.
Присутствующие попятились к двери. Номарх в страхе зажал руками уши.
— Кто убил? — проговорила Сарра сдавленным голосом, пристально вглядываясь в лицо Мефреса, — ты спрашиваешь, кто убил? Знаю я вас, жрецы! Знаю, какая у вас совесть!
— Ну, кто же? — настаивал Мефрес.
— Я, — закричала нечеловеческим голосом Сарра. — Я убила моего ребенка потому, что вы сделали его евреем.
— Это ложь! — прошипел верховный жрец.
— Я! Я! — повторяла Сарра. — Эй, люди, кто меня видит и слышит, — обратилась она к присутствующим, — знайте, это я его убила! Я! Я! Я! — кричала она, колотя себя в грудь.
Услышав столь явное самообвинение, номарх пришел в себя и с жалостью смотрел на Сарру; женщины рыдали, привратник утирал слезы. Только святой Мефрес злобно сжимал посиневшие губы. Обратившись к полицейским, он произнес громко и отчетливо:
— Слуги царя! Возьмите эту женщину и отведите ее в здание суда.
— И сын мой пойдет со мной! — вскричала Сарра, бросаясь к колыбели.
— С тобой, с тобой, бедная женщина, — сказал номарх и закрыл руками лицо.
Оба сановника вышли из комнаты. Полицейский офицер велел принести носилки и с величайшей почтительностью повел Сарру вниз. Несчастная взяла из колыбели окровавленный сверток и без сопротивления села в носилки.
Вся прислуга последовала за нею в здание суда.
Когда Мефрес с номархом возвращались к себе садом, начальник провинции взволнованно сказал:
— Мне жаль эту женщину.
— Это будет справедливое возмездие за ее ложь, — ответил верховный жрец.
— Ты полагаешь?
— Я уверен, что боги откроют и осудят настоящего убийцу.
У садовой калитки пересек им дорогу домоправитель Камы и крикнул:
— Нет финикиянки — она исчезла этой ночью.
— Еще одно несчастье, — пролепетал номарх.
— Не беспокойтесь, — ответил Мефрес, — она поехала вслед за царевичем.
Достойный номарх понял, что Мефрес ненавидит Рамсеса, и сердце у него замерло. Ибо, если будет доказано, что Рамсес убил собственного сына, наследник никогда не взойдет на отцовский престол и жестокое ярмо жрецов лишь крепче сдавит Египет.
Вельможа еще больше опечалился, когда ему сообщили вечером, что два лекаря из храма Хатор, осмотрев труп ребенка, высказали твердую уверенность в том, что убийство мог совершить только мужчина. «Кто-то, — говорили они, — схватил правой рукой младенца за ноги и ударил его головой о стену. Рука Сарры не могла бы обхватить обеих ножек, к тому же на них оказались следы мужских пальцев».
