Джеймс Джонс - Отныне и вовек
Пит и Вождь углубились в спор о преимуществах службы на Филиппинах в сравнении с Панамой, перечисляя плюсы и минусы, сопоставляли.
— Я служил и там и там, — флегматично подвел черту Вождь. — Мне виднее.
Пита это явно поставило в затруднительное положение, потому что он на Филиппинах не служил.
— Нет, — сказал старшина одиннадцатой роты. — Нет, лучше всего в Китае. Правда, Милт? Там получаешь в десять — двенадцать раз больше. Если считать по их курсу. В Китае рядовой живет, как генерал. Вот кончится у меня контракт, я думаю опять махнуть в Китай. Ананасная армия у меня уже в печенках сидит. Я верно говорю, Милт? Ты ведь служил в Китае, скажи им.
Тербер лежал, оперевшись на локоть, наблюдал, как подымается луна, и поглядывал на светящиеся этажи казарм; в этот вечер на галереях только изредка мелькали отдельные темные силуэты. Он пошевелился.
— Да ну, какая разница? Один черт. Там дерьмо пожиже, здесь погуще, один черт. — Он сел и обхватил руками колени. — Слушать противно. Вечно вы ноете, что где-то лучше. Вечно вербуетесь куда-нибудь, где еще не были, вечно скачете с места на место и уже через год всем недовольны. А насчет Китая ты не мылься, — сказал он. — У тебя контракт еще только через год кончается. Никакого Китая тебе не будет. В Японию поедешь.
Он снова лег и скрестил руки за головой.
— А вообще в Шанхае у меня была одна девушка. Русская. Из белоэмигрантов. Только этим Китай и хорош. Там этих белоэмигрантов пруд пруди. Не то княгиня, не то герцогиня. Кажется, графиня. Волосы светлые, длинные, чуть не до колен. Красавица была — я другой такой не видел! И страстная. Таких страстных я тоже больше не видел. Зря я, наверно, на ней не женился.
— Ля-ля-ля, — Пит подмигнул остальным. — Понеслось по новой.
Тербер резко приподнялся и сел.
— Что ля-ля-ля? Не веришь — твое дело. У нее отец был русский дворянин. В Сибири погиб. Дрался против красных вместе с нашим вонючим двадцать седьмым. Двадцать седьмой пехотный полк США «Русские волкодавы». Слышал про таких, мудрило? Двадцать седьмой здесь рядом, соседи, можно сказать. Вижу, не веришь. Давай съездим. Мастер-сержант Файсел подтвердит. Он ее отца знал.
— Да верю я, — улыбнулся Пит. — Верю. Лучше выпей и расскажи нам все до конца. Еще разок.
— Иди к черту!
— Вон уже горнист вышел, — сказал Вождь, и, сразу же замолчав, все повернули головы туда, где в углу двора дежурный горнист приподнял горн вверх, навстречу большому мегафону, и готовился протрубить «туши огни». Сложная мелодия сигнала прозвучала резко и настойчиво. Четверо солдат лежали на траве и слушали, пока он не доиграл традиционный повтор: сначала мегафон был направлен на юг, потом горнист крутанул его, и сигнал полился на север, в сторону 3-го батальона. Одно за другим окна спален в казармах погасли.
— Вот так-то, — сказал старшина одиннадцатой роты без всякого выражения, не в состоянии облечь в слова то огромное, монолитное, что было основой основ. — Да, далеко ему до Пруита, — добавил он. — Слышали, как тут на днях Пруит играл отбой? Я думал, я зареву, честно. Жалко, он каждый день не играет.
— Да, я тоже слышал, — кивнул Вождь. — Парню много пришлось хлебнуть. По всем статьям.
— Его еще не то ждет, — сказал Пит. — За него круто взялись.
Они смотрели, как горнист уходит, наблюдали за ним с непроницаемыми лицами, смотрели и молчали, видя в нем ту неизбежность, о существовании которой они знали, но против которой были бессильны, потому что ее нес с собой не человек, а некая неотвратимая космическая сила, вторгающаяся в любое убежище.
— Ну ладно. — Старшина одиннадцатой роты поднялся. — Я, пожалуй, мотну сейчас к Мамаше Сью. На час, не больше. У меня с утра много работы.
— Я с тобой, — сказал Пит. — Милт, одолжи пятерку.
— Ради бога, — отозвался Тербер. — Под двадцать процентов.
Все рассмеялись. Взяв с травы полный кувшин пива, Тербер встал.
— Вот я тебя и купил, — сказал Пит. — Деньги у меня есть. Ты как, поедешь с нами?
— Э, нет, — презрительно бросил Тербер. — Еще и платить за это? Я так не играю.
— Я поехал, — сказал старшина одиннадцатой роты.
— Вождь, а ты как? — спросил Пит.
— Да можно съездить. — Тяжелый и большой, Вождь грузно поднялся с травы. — Поехали, Милт.
— Я же сказал, за деньги я в эти игры не играю.
— Да ладно тебе, пошли, — сказал Пит.
— Никуда я не пойду!
Он ухватил кувшин с пивом обеими руками и высоко подбросил его прямо над темневшей в траве крышкой канализационного люка. Пиво выплеснулось каскадом брызг. Трое мужчин кинулись в разные стороны, а Тербер неподвижно стоял и смотрел, как кувшин отвесно, словно свинцовое грузило, падает вниз между звездами, и пиво мокрой пылью лилось ему на форму и на запрокинутое лицо.
— Оп! — рявкнул он, когда кувшин разбился о железную крышку и пиво обдало его фонтаном.
— Дурак ты ненормальный, — сказал старшина одиннадцатой роты. — Мы бы его в такси выпили.
Тербер прижал мокрые руки к влажному от пива лицу.
— Катитесь все к черту! — глухо донеслось из-под ладоней, яростно теревших лицо. — Что вам от меня нужно? Выметайтесь и отстаньте от меня!
Он повернулся и пошел прочь от них к погруженной в темноту казарме, чтобы вымыться, переодеться, поехать в город и встретиться там с Карен Хомс у отеля «Моана».
21
Бежевый костюм из тонкой шерсти «тропик» с широкими простроченными лацканами когда-то обошелся Терберу в сто двадцать долларов и до сих пор выглядел как новый, потому что Тербер берег его для особых случаев. Всю дорогу до города он злился на себя за то, что поехал. Рука болела и сильно распухла, это тоже из-за нее. Он злился, что не остался с Питом и ребятами, забыв, как ему было с ними паршиво. Он злился, что не порвал с ней, нечего связываться с этими богатыми дамочками, пусть берут себе в любовники молодых альфонсов, они сами психопаты и лучше их понимают. Его злило очень многое. В какую-то минуту он даже со злостью подумал, что хорошо бы ему к черту сдохнуть. И понял, что влюбился.
Как только такси остановилось, он перешел через дорогу и купил в винном магазине при «Черном коте» бутылку, потом, раз уж он был там, зло шарахнул в баре несколько порций виски и наконец со злостью выбрался на Кинг-стрит, чтобы со злостью сесть на автобус, который — будь он трижды проклят! — шел до Ваикики. Да, черт возьми, он влюбился. Это ясно как божий день. И смешно себя обманывать.
Пока он ехал в автобусе, виски, выпитый на «старые дрожжи» после пивных возлияний в гарнизоне, крепко ударил ему в голову, и когда он сошел у «Таверны Ваикики», то был не только влюблен, но и пьян, и его-подмывало ввязаться в какую-нибудь драку. Но никто нигде не дрался. У всех было слишком хорошее настроение. Как всегда в день получки, народ валил по Ваикики толпами, и даже у гражданских на лицах было написано, что их тоже захватило всеобщее праздничное оживление.
Он зло прошагал мимо «Таверны», туда, где пляж вклинивался в улицу небольшим треугольником, который окрестили Кухио-парк, там среди пальм стояли на песке зеленые скамейки и на одной из них у него было назначено свидание с Карен Хомс. Кухио-парк был тоже переполнен, солдаты в гражданском и матросы в форме расхаживали между пальмами или сидели на скамейках, кто с женщинами, кто — без, большинство — без. Он не думал, что она уже будет здесь.
Но она уже была здесь. Окруженная взглядами голодных мужских глаз, она отчужденно сидела на скамейке не слишком на виду и изо всех сил старалась не замечать ничего вокруг. Она сидела, чопорно скрестив ноги, руки были чопорно сложены на коленях, локти чопорно и напряженно прижаты к бокам. Да, она здесь, она здесь. Закусив губу, она неподвижно смотрела на чернеющий за парком океан, словно пыталась перенестись подальше отсюда. Ему показалось, что напряженные, чопорно выпрямленные плечи несколько раз медленно всколыхнулись, как будто она тяжело вздыхала. Он подошел к ней.
— А, привет, — небрежно бросила она. — Я думала, ты не придешь.
— Почему? Я не опоздал. — Он чувствовал себя неловко, скованно и неуютно и еще чувствовал, что самую малость пьян и очень зол. Когда у мужчины роман с замужней женщиной, ему полагается быть веселым и развязным, а у него не получалось, хотя замужние женщины для него не новость, забыл, что ли? Когда он только приехал на Гавайи, еще рядовым, он по ночам работал палубным матросом на одном из катерков, которые возят туристов на лунные прогулки к побережью Молокаи, и тогда у него замужних женщин было навалом, только успевай, но он, правда, не был ни в одну из них влюблен.
— Да так, — небрежно сказала она. — А собственно, почему ты был обязан приходить? Я тебе это свидание, можно сказать, навязала. Разве нет?
— Нет, — соврал он.
— Конечно, навязала, и ты сам это знаешь.
— Если бы мне не хотелось, я бы не пришел, верно?
— Верно. Между прочим, я здесь уже полчаса задаю себе тот же вопрос. Но я-то пришла чересчур рано. Видно, мне очень не терпелось. Зато ты, кажется, не слишком торопился. Пришел минута в минуту.
