У чужих людей - Сегал Лора
Место сбора назначили на окраине Вены, позади железнодорожного вокзала. Среди сотен детей, топтавшихся на огромном темном пустыре, я безуспешно высматривала девочку, плакавшую в трамвае; а может, я ее просто не узнала. Вдоль проволочной ограды стояли члены Еврейского комитета, каждый держал в руках длинный шест с картонкой, подсвечивая ее электрическим фонариком. На картонках были написаны цифры. Какой-то человек подошел ко мне, проверил мои документы и подвел к группе детей, столпившихся вокруг одного шеста, на котором значились цифры: «150–199». Он повесил мне на шею картонку на обувном шнурке — номер 152, заметила я, и прицепил бумажки с тем же номером к моему чемодану и рюкзаку.
Помню, я паясничала и болтала без умолку. А в голове была одна мысль: я еду в Англию. Справа, на границе света и тьмы, сгрудились родители, там стояли мои мама с папой. Отца помню смутно, может быть, потому что его голова возвышалась над кругом света. Помню только его теплое пальто рядом с маминой черной шубкой из шкуры пони, но когда я смотрела на них, видела только мучительно сморщенное, пылающее, как в лихорадке, лицо мамы, тонувшее в пышном лисьем воротнике, ее застывшую улыбку.
Нас построили по номерам в длинную колонну, в каждом ряду по четыре человека. Рюкзак висел у меня за плечами. Когда пришла пора прощальных поцелуев, поднялась суета, строй сбился; помню, отец нагнулся ко мне, мамина пылающая щека обожгла лицо. Колонна вдруг двинулась, я не успела толком подхватить чемодан, и он норовил выскользнуть из руки, больно хлопая меня по ногам. В смятении я покосилась направо и увидела, что рядом шагает мама. Она перехватила у меня чемодан и пошла сбоку, улыбаясь, будто нам весело, и это такая шутка. Один из членов комитета, наблюдавший за колонной, взял у мамы чемодан, сверил номер на нем с тем, что висел у меня на шее, и вручил чемодан мне. «Ну же, шагай», — торопили шедшие сзади ребята. Мы вошли в огромные двери. Я посмотрела направо, но мамы нигде не было видно. Волоком и рывками я протащила чемодан через вокзал, кое-как спустила его по ступенькам лестницы и дотянула по платформе до поезда.
* * *В нашем вагоне обнаружилась руководительница, молодая женщина, хрупкая и вежливая. Она ходила по коридору, заглядывала в купе и просила нас угомониться.
— Когда же мы поедем? — неслось со всех сторон.
— Очень скоро, — отвечала она. — Ложитесь-ка лучше спать. Уже половина одиннадцатого.
Поезд, однако, не трогался. Я заметила на платформе невесту дяди Карла, она заглядывала в окна вагонов. Помню, я — специально для нее — встала на голову, и мне показалось, что это она стоит вверх ногами. Она улыбнулась, что-то проговорила, но я не услышала. В ответ я пошевелила пальцами ног.
Поезд тронулся лишь за полночь. В наше купе посадили восемь девочек, но растянуться на полках могли только четверо. Я была самой маленькой из всех. Мне досталось место у окна; помню, что я, изогнув шею, уткнулась в самый угол и зажмурилась, прикрывая глаза то локтем, то рукой от яркого света электрической лампочки в коридоре. Ребячья болтовня постепенно стихла, слышался лишь перестук вагонных колес. Я и не заметила, как заснула; разбудил меня луч фонаря, бивший прямо в лицо. За кружком света смутно, как на фотонегативе, темнело лицо незнакомой девочки. Пора и кому-нибудь другому дать поспать, заявила она. Я медлила, одеревеневшее тело послушалось не сразу, но в нагретый уголок уже кто-то скользнул. Разбудившая меня девочка оказалась очень хорошенькой. Она предложила сесть рядом с ней на ее чемодан. Девочка мне очень понравилась. Подражая ей, я уперлась локтями в колени, подбородком в ладони и замерла. Надо же, мелькнула мысль, ведь это я сижу тут без сна и смотрю на спящих детей. На моих глазах тьма за окном сменилась невиданно прекрасной синевой, потом синева поблекла и вдруг разом мертвенно побелела. А лампочки в коридоре по-прежнему испускали непривычный оранжевый свет. Пытаясь укрыться от него, спящие сутулили плечи. Из соседнего купе доносился шепот. Кто-то громко рассмеялся, на весельчака сразу зашикали. В моем купе одна девочка вдруг села, удивленно огляделась и через мгновение, не закрывая глаз, снова заснула.
Сидящая рядом на чемодане девочка спросила, не хочу ли я сходить в туалет умыться. Я побрела по коридору, заглядывая по дороге в купе; всюду крепко спали. В туалете над раковиной был прикреплен стеклянный шар. Стоило его повернуть, из него прыскала зеленая струйка. Возле унитаза педаль, если наступить на нее ногой, дно унитаза открывалось, и в отверстие было видно, как под вагоном несется назад земля. Я развлекалась так до тех пор, пока в дверь не забарабанили — пора было уступить место другим.
Когда я вернулась в купе, там уже никто не спал. Все болтали. Многие достали припасы. В такую рань завтракать бутербродом с копченой колбасой не хотелось, да и жевать его долго, поэтому я ограничилась засахаренной грушей, тремя шоколадными «кошачьими язычками» и куском торта. Девочка постарше сообщила, что ночью мы пересекли границу Австрии и едем по Германии. Я выглянула в окно, готовясь возненавидеть все подряд, но, кроме полей и коров, ничего не попадалось на глаза. Может быть, мы все еще в Австрии? — предположила я. Ответ на этот вопрос был для меня важен: я вела счет странам, в которых успела побывать: родилась в Австрии, на каникулы ездила в Венгрию и еще в Чехословакию — навещать родню. Стало быть, побывала уже в трех странах, а Германия станет четвертой. Ежу ясно, что это Германия, заявила взрослая девочка, чем сильно меня озадачила.
Разгоралось утро, шум в вагоне нарастал. Казалось, все кругом разом запрыгали. В соседнем купе рослая бойкая девочка завела общую игру. Я зашла к ним, отыскала свободное местечко, но, отчаявшись разобраться в правилах, уговорила девчушку рядом со мной сыграть в крестики-нолики на бумажном пакете из-под завтрака. В разгар игры выяснилось, что утро позади, настала пора обеда, надо расходиться по купе. Я взяла с девчушки честное слово, что после еды она никуда не пойдет и мы сыграем еще, но сама в то купе уже больше не заглянула.
В поезде стало жутко жарко. Ребята отупело жевали в полной тишине. Я откусила кусок колбасы и почувствовала, что проглотить ее не смогу. Ладно, съем на ужин, решила я. Бутерброды совсем зачерствели, я пообедала горсточкой фиников, закусила «кошачьими язычками», а потом принялась сосать леденцы. Снова стал слышен стук колес, потонувший было в утреннем гомоне и суете; под него я и заснула.
Когда я открыла глаза, день уже клонился к вечеру. Вот соня, подосадовала я, сколько всего пропустила. Теперь уж буду смотреть в оба. Напротив меня сидела маленькая девочка, на коленях она держала чемодан; я уставилась на нее. Курносый профиль малышки четко вырисовывался на фоне посеревшего окна. Я так долго разглядывала ее, что мне стало казаться, будто я знаю ее всю жизнь. Но она словно воды в рот набрала, и я снова заснула.
Проснувшись, поискала глазами ту малышку, но опознать ее не сумела. Внимательно оглядела всех девочек. Ни одна не держала на коленях чемодан. В купе опять загорелся свет, и к окну подступила тьма. Я вновь заснула.
Внезапно я встрепенулась, сон как рукой сняло: поезд подкатил к перрону и стал. Рослая девочка объяснила, что мы доехали до границы и теперь нацисты будут решать, что с нами делать. Она велела нам сидеть тихо, как мыши. Снаружи послышался топот многочисленных ног. Под фонарями замелькали люди в военной форме. Они вошли в головной вагон. Я замерла — от напряжения даже голова затряслась, и колени свело судорогой. Прошло полчаса, час. Мы чувствовали, что они уже в нашем вагоне, казалось, вагон даже просел под ними. Вот, топают по коридору, останавливаются у каждой двери. Наконец один стал на пороге нашего купе. В глазах зарябило от множества пуговиц на его кителе. Из-за его плеча выглядывала молодая женщина, ведавшая нашим вагоном. Нацист знаком приказал одной из девочек следовать за ним, она повиновалась. Молодая женщина обернулась и велела нам не волноваться: из каждого вагона немцы выводят по ребенку — проверить документы и убедиться в отсутствии контрабанды.
