Эммануил Флисфиш - Кантонисты

От 1500 до 2000 солдат образовывали два параллельных круга, то есть один круг в другом. Солдаты первого круга стояли лицом к лицу с солдатами второго круга. Каждый имел в правой руке шпицрутен. Начальство находилось в середине второго круга для наблюдения. С наказуемого спускали рубашку до пояса. Руки привязывали к примкнутому штыку так, что штык приходился против живота. Бежать вперед или пятиться назад было невозможно, потому что вперед тянули за приклад два унтер-офицера. Экзекуция происходила под звуки флейты и барабана. Каждый солдат при приближении наказуемого делал шаг вперед, наносил удар и становился на свое место. Во время избиения, которое называлось шествие по «зеленой улице», раздавались крики несчастных. Если наказуемый падал и не мог далее идти, его клали на сани и везли вдоль шеренг: удары продолжались до тех пор, пока истязаемый не терял сознание. Мертвых выволакивали вон, за фронт. Начальство в кругу зорко наблюдало за солдатами, чтобы кто-нибудь не сжалился и не ударил бы легче, чем следовало. Менее 1000 ударов никогда не назначалось, но чаще всего давали по 2 и 3 тысячи.

Служба в армии продолжалась 25 лет. Целую четверть века проходил солдат жестокую службу. Продолжительность срока обязана крепостному строю. Военное ведомство могло бы не так долго держать солдата на службе, но отпускать после нескольких лет и брать новых рекрутов значило бы отрывать большее количество людей от земли, нарушать интересы помещиков. Вернувшиеся со службы едва ли с прежней охотой взялись бы за соху. Поэтому и считалось более удобным и выгодным использовать на долгий период времени одного взятого от помещика человека.

С того дня, как крестьянину, приведенному в рекрутское присутствие, делали на голове «метку», то есть брили лоб, он уже навсегда выходил из крестьянской среды. На такого деревня смотрела как на «отрезанный ломоть». Если рекрут был из крепостных, то со дня сдачи он переставал быть собственностью помещика.

Солдаты, прослужившие 15, а иногда и больше лет, отчислялись в «неспособные» и несли внутреннюю охрану, и так тянули лямку до выхода в отставку.

Кончилась служба. Постаревшие, почти изувеченные, возвращались они на родину. За тысячи верст плелись отставные солдаты в свои губернии с тем, чтобы найти покой в родном селе. Но, придя домой, они чувствовали себя как чужие. Родные поумирали, жены, у кого они были, давно повыходили замуж за других, а крестьянский мир не признавал пришельцев. Отставникам государство ничего не давало, что могло бы обеспечить их на старость. И если солдат служил безупречно, он получал... три нашивки из желтой тесьмы на рукаве. Но эти нашивки хлеба не давали. К тоске примешивалось раздумье о том, как доживать свой век, на что жить, раз ничего не припасено во время службы.

Старый солдат чувствовал себя совершенно одиноким и осиротелым в своей родной деревне, где некому было приютить его. И уходил он опять на службу сторожем, будочником, банщиком и т.п. Каждый устраивался как умел. Было немало и таких, которые жили подаянием, хотя в выданном билете, между прочим, было сказано: «бороду брить, по миру не ходить».

С того момента, когда молодой крестьянин стал рекрутом, помещик потерял над ним власть, и он перешел в собственность военного ведомства. Будучи уже на службе, солдат имел право жениться. В расположении воинских частей солдаты обзаводились семьями, и местами даже образовались целые солдатские слободы. Родившиеся у солдат мальчики по закону принадлежали военному ведомству, то есть становились наследственными солдатами, и с малолетства их готовили к военной службе. Солдатские дети составляли будущие кадры армии для того, чтобы, не так часто прибегать к рекрутским наборам и тем самым уменьшить расстройство в помещичьих хозяйствах. Поскольку солдатские сыновья в 18 лет сами становились солдатами, то, естественно, что государство содержало и воспитывало их до этого возраста. Жена крепостного, взятого на военную службу, также освобождалась от крепостной зависимости, и государство стало выдавать паек и деньги на содержание солдатской жены и детей.

Еще при Петре I при гарнизонах были созданы школы, в которых солдатские дети обучались грамоте и ремеслам. К концу 18-го века, в разгар наполеоновских войн, осталось много сирот, отцы которых погибли в боях. Поэтому гарнизонные школы переименовываются в военно-сиротские; число воспитанников в каждой такой школе увеличивается и достигает нескольких сот человек. В 1824 году военно-сиротские школы переходят в ведение начальника военных поселений Аракчеева. Несколькими годами позже, уже при Николае I , школы получают новую военную структуру, число воспитанников в каждой из них все больше и больше увеличивается. Они разделяются на батальоны, полу-батальоны и роты и уже называются школами военных кантонистов.

Кантон — слово французское и означает округ. При Аракчееве жители созданных им округов комплектовали полки, расположенные в этих округах. Отсюда и название кантонисты, то есть малолетние воспитанники военных школ, в которых готовили будущих солдат. Помимо военных поселений, кантонистские школы были созданы в каждом губернском городе. Все они были объединены в шесть учебных бригад, которыми командовали генералы. Ежегодно в кантонистских школах воспитывалось от 250 тысяч до 300 тысяч мальчиков.

Солдатские жены всякими способами уклонялись от отдачи своих детей в кантонистские школы. Естественная материнская любовь, опасение вечной разлуки побуждали их к сокрытию рождения, если это был мальчик. Весьма часто солдатки при наступлении времени родов оставляли деревни и слободы, где они проживали, и затем возвращались с новорожденными, выдавали их за приемышей или подкидышей, неизвестно кому принадлежащих, надеясь такой уловкой спасти своих детей от ожидавшей их участи. Часто после разрешения от родов, оставаясь жить в деревне, они отсылали новорожденных мальчиков для воспитания в другие селения и даже в другие губернии.

С течением времени расширялся контингент мальчиков, подлежащих поступлению в кантонисты. В их число стали входить незаконнорожденные солдатскими женами, вдовами и «девками» мальчики, которые составляли весьма большой процент. Постепенно законодательством в эти школы отдавались дети кочевавших цыган, польских мятежников, раскольников, а затем и евреев. В кантонистские школы отдавали также молодых бродяг, преступников, беспризорных. Солдатские сыновья, кто в какой губернии родился, к той губернской школе и приписывался, оставаясь в семье до 10—14 летнего возраста. Мать получала на сына по 3 рубля в год на воспитание, а достигнув требуемого возраста, мальчик становился кантонистом и переходил на полное казенное содержание.

С 1824 года, когда кантонистские заведения перешли в ведение Аракчеева, сыновей коренных жителей военных поселений также стали зачислять в кантонисты, но они оставались при поселенных полках, где были созданы свои кантонистские школы. Дети всех военных поселян считались кантонистами со дня рождения и уже в малолетнем возрасте носили военную форму. Они делились на три возраста: малый — до 7 лет, средний — от 7 до 12 лет и старший — от 12 до 18 лет.

До семи лет мальчик оставался в доме родителей, школу не посещал и на него продовольствия не получали. В среднем возрасте родители получали продовольствие на кантониста. В старшем возрасте кантонисты-поселяне, помимо продовольствия, получали жалованье и обучались фронтовому строю. В то же время они должны были помогать родителям в хозяйстве и приучаться к нему. Помимо фронта они обучались в школе грамоте и различным ремеслам. Одежду и обувь для себя производили собственными силами.

Круглые сироты отдавались на воспитание военным поселянам-хозяевам, у которых жили до 15 лет.

Каждый поселенный полк имел резервный батальон. Он составлял негласный запас, из которого пополнялась убыль кантонистов, умиравших в школах вследствие жестокого обращения и вследствие самоубийств.

Что касается солдатских детей, то осенью того года, когда мальчику исполнялось 12 лет, мать или родственники в назначенный срок отвозили его из деревни или селения в уездный город в канцелярию инвалидного начальника. При отправке происходили душераздирающие сцены. Матери знали, какая судьба ожидает детей, знали, что никогда они не увидят их больше. Далее мальчиков направляли в пункты, где сходились группы из нескольких уездов и началось пешее путешествие в свой губернский город, продолжавшееся дней 10, а то и больше. В пути партию обыкновенно присоединяли к этапам арестантов и ночью на привалах всех вместе содержали в острогах с тем, чтобы на следующий день не было хлопот со сборами. Дети ночевали вместе с каторжанами в грязных и холодных конурах. Вонь, звяканье цепей, обломанные неудобные дощатые нары не давали спать. Мальчики бодрствовали целые ночи напролет, были напуганы. Каторжане обкрадывали их, отнимали у них продукты и деньги, которыми родные снабжали на дорогу. За отказ терроризировали и тайком от конвоя избивали.